Ангел с рожками

Конечно, сводный хорошего дал пенделя. Несколько часов, проведённых в комнате, принесли отличные плоды. Найдены четыре вакансии, отвечающие моим требованиям: гибкий график, достойная зарплата. Категория клиентов немного настораживает. Ранее с ними тесно не контактировала. Но в нынешней ситуации это уже не кажется проблемой — маленькая особенность, нуждающаяся в тонкой ювелирной работе.

Я обзваниваю потенциальных работодателей и соглашаюсь пройти собеседования с глазу на глаз. Некоторых смутили мой столь юный возраст и отсутствие опыта работы, но превосходное прошлое и с отличием оконченное высшее учебное заведение по нужной им специальности подогрели ко мне интерес и желание дополнительно побеседовать уже при личной встрече.

Деловые вопросы оставляю в сторонке и открываю наш общий с подружками чат. Там сообщения беспрерывно сыпались с момента их отъезда от дома. Видимо, переживали кумушки за моего сводного и проверяют жив ли он.

Навострившись написать «жив», пробегаюсь по сообщениям и выясняется, что никто и не переживает. Меня ждал, обычный монолог подруги. Кирка, как всегда, в своём репертуаре. Если все и видели, то промолчат, сделав втихую свои умозаключения. Кирка же — это отдельный экземпляр. Могла и напрямую это ему сказать, да только моё присутствие заглушило её словесный порыв.

«И ты молчала?

Вот тебе фортанула, мать. Он же капец красавец, каких свет не видывал.

Ты видела, я на твоей стороне была. Но в следующий раз за себя не ручаюсь.

Познакомлюсь, и дай бог, тесно выдастся.

Прямо мой типаж. Короткостриженый, темненький. Брутальный.

А глаза...Ритка ты бы видела, как он своими потемневшими кошачьими глазами тебя прожигал.

Ох, он тебя хочет. Сто пудов. Зуб даю.

Но если он тебе не нужен, то я себе его заберу.

Не против?»

В конце Машка решила всё подытожить: "Рит, читать не обязательно". Это единственное место, где я улыбнулась.

Я прочитала всё, не смотря на совет Машуни, и ко всему прочему ещё и предалась визуализации. Кира с моим сводным? Вместе и навсегда?

Внутри разрастается раздражение. Есть предчувствие, что видеть их вместе будет в высшей степени невыносимо.

Сложно признавать, что подругу я ни чуточки не ревную.

Глава 12. Рита

Сегодня моё утро намного раннее нежели, чем за всю прожитую в этом доме неделю. А всё из-за того, что меня ждут важные просмотры. Другими словами и не скажешь. Меня будут осматривать с ног до головы, изучать, исследовать и оценивать, чего я стою в мире искусства. Заслуживаю ли я касаться не гранённого алмаза, чтоб превратить его в стоящий бриллиант. Посильно ли мне нести колоссальную ответственность. Могу ли я быть частью их команды.

На плечо рюкзак и на выход.

– Куда в такую рань, Ритуль? – Мать перехватывает меня в коридоре. Либо чует подвох, либо не наигралась за семь дней в дочки-матери.

– У меня сегодня назначены собеседования. Авось и возьмут, – с максимальным спокойствием говорю. Голос не должен дрогнуть.

– Рит, а как же продолжить учёбу? Успеешь поработать, – мягко пытается подобраться к запертой мною теме.

– Мам, – включать снова шарманку о пройденном не было в планах, однако кое-что нужно матери напомнить, с выдохом произношу, – ты направила, и я пошла по этой тропе. И не схожу с неё, я просто останавливаюсь, не доходя до конечной. Ты мечтала о сцене, я же выбираю закулисье. Мне будет там хорошо, понимаешь?

Однажды её взяла, и я приняла поражение. И как нам обеим известно довольно-таки достойно. Разве этого недостаточно? Не уж то у родителей вечная жажда быть во главе угла. Они знают, как лучше, и им всегда виднее. Мы же в их глазах — кроты. Ничего не видим, ничего не знаем.

– Рит, неужели столько лет труда будут напрасны? Твоё будущее — оно было бы... – мать запинается, тяжело даётся ей осознание того, что её многолетняя мечта терпит крах. Во второй раз в жизни.

– Они не напрасны, мам. Посмотри на меня, – держу лицо. Сохраняя лёгкую улыбку. – Во мне исчез тот ужасный юношеский максимализм. Я стала сдержанней и более гибкой ко всему. Я другая. К тому же, теперь то, чему я училась долгие годы, будет передаваться другим, – красиво щебечу, а внутри душа кривится. «Другая» — усмехаюсь. И то верно, сильнее и увереннее. Только тише, чтобы мать не услышала мои мысли.

– Я больше никогда не увижу твоих выступлений, – не вопрос, скорее в голосе матери слышится нотка сожаления.

– Почему же? Ты увидишь мою работу в выступлениях других, – отвешиваю двойную порцию лапши. Как нужную сумму скоплю, упорхну из клетки на волю.

Жестоко по отношению к матери. Однако тогда меня никто и не спрашивал. Никому не было дело до моих чувств. Я ребёнок. Поплачу, успокоюсь и буду дальше радоваться жизни. Взрослые, а так глубоко ошибаются на наш счёт.

– Пусть будет так. Тогда удачи тебе, – её первый душевный шаг навстречу ко мне.

– Спасибо, – уходя, меня начинает душить. Шею стягивает, трудно дышать. Ищу в голове причины моего состояния, и через несколько секунд я нахожу их в маминых словах, посылающихся мне в след.

– Они будут дураками, если тебя упустят.

Вера. Мамина вера — верёвка моего удушья. Она верила в мою уникальность и мой талант. Она грезила стать матерью самой юной примы-балерины. С четырёх лет станок был моим верным другом. Купальник на бретельках, балетки и маленькая гулька, безупречно собранных белокурых волос — три элемента, без которых многие годы моя жизнь не обходилась и казалось ничем. Моими подарками на новый год были: новая пачка, удобное белое трико, светло-розовая шопенка и телесного цвета хитон. Дедушка мороз из года в год становился настолько предсказуем, что в какой-то момент, появилось желание написать ему письмо с просьбой больше не тратиться на подарки или же плохо себя вести целый год, и тогда он наверняка прошёл бы мой дом стороной.

Однако вела я себя безукоризненно. Один ознакомительный урок, потом следом второй, а затем количество занятий увеличивалось в арифметической прогрессии. Я росла и росла нагрузка. Маленькая девочка другой жизни и не знала, кроме той, которую ей красочно обрисовала мать.

Пять лет пальчиками по паркету, и я успешно поступаю в девятилетнем возрасте в профессиональное балетное училище. И через год взлетаю сразу на несколько сантиметров ввысь. Мои ноги оказались окованы пуантами. Новый этап, новая боль, новый вызов. Я шла, терпела и принимала. И всё ради её улыбки. Мама гордилась своей балериной. Я жила одним лишь балетом ради неё и её признания. Потому что во мне она признавала только эту часть — маленького белого лебедя. Хотя чёрный так яростно прорывался наружу. Я стремилась к своему совершенству. Но контроль матери надо мной не давал до конца отпустить себя.

Мне пророчили блестящее будущее. И за этим будущим ожесточённо гналась мать. Я же в свои шестнадцать вступила в другие гонки. Вот тут духовная пуповина между нами с матерью и оборвалась. Сможет ли она когда-то срастись — мне это неизвестно. Но я счастлива, что снова научилась без неё дышать. Дышать без чьей-либо поддержки. Нет связи, нет зависимости.

День длился вечность. Четыре прошедших на износ собеседования и на моём счету четыре утвердительных «да». Дураком сегодня никто не хотел оставаться. Чему я непременно рада. Узнает мать, тут же ответит, дословно цитирую, даже к гадалке не ходи: «Я же говорила, Риточка. Это твоё. Это невозможно не разглядеть. Ты талант. Может подумаешь ещё?» Во избежание всего этого, я сказала матери, что выбрал один и то очень сильно сомневался, но пошёл на риск и всё-таки предложил мне должность педагога-хореографа.

Мне дали пару дней подумать и дать свой финальный ответ: какая балетная школа станет моим вторым домом на ближайшие месяцы.

И при принятии решения я обхожусь без подкидывания монетки. Руководствуюсь одной очень важной деталью. Один из работодателей, один и единственный, кто на странице почестей не задержался дольше минуты. Посмотрел, убедился и уже основное время знакомился со мной, с конкретной личностью, сидящей перед ним. Другие же налюбоваться не могли моим регалиями, под столом тихонько потирая ручонки. Всё крутились и вертелись вокруг до около, а дальше за подло было лететь.

Конец ознакомительного фрагмента.