Угонщик

— Пока никак, потом может быть, но сам понимаешь. Лотерея счастливчиков имеет ограниченное количество выигрышных билетов. Вот Слава все рассказал и пошел домой, к своей бабе, будет еще несколько месяцев жить свободной жизнью. А теперь тебе надо меня очень заинтересовать, чтобы я тебя вытащил из этой заварухи. Так что думай, что можешь мне предложить. Ладно, пойдем в камеру.

Усадив Костю в тесный отсек за толстой дверью, где никогда не бывает свежего воздуха, а стены на полметра пропитались запахами человеческого пота, рвоты и мочи, я открыл соседнюю дверь.

— Лева, мы сейчас с обыском поедем в тот частный дом возле ОМОНа. Ничего не хочешь мне рассказать?

— Костя сука! — темпераментный и несдержанный Лева со всей дури ударил кулаком в толстую цементную «шубу», которой были покрыты стены камер. — А при чем тут Костя? Обыск обязательная процедура. Я об этом Косте сказал, а он сообщил, что он к этому дому отношения не имеет, его ты им подогнал.

И вообще — мне хотелось поставить щелбан по затылку согнутого в три погибели и баюкающего отбитый кулак, Льву от всей души, но я сдержался: — кто виноват, что ты всякую дрянь в погреб скидываешь, кроме тебя самого.

— Александр Александрович, у нас труп, наверное. — Доложил я, робко заглядывая в кабинет начальника розыска.

— Ты ж, Громов, нам с Владимиром Николаевичем — начальник УРа ткнул пальцем в сидящего на стуле с закрытыми глазами и закинутой головой, своего заместителя: — говорил, что хозяин машины жив? Опять напел?

— Да нет, тот то жив был три дня назад, я с ним сам по телефону разговаривал. Тьфу, Александр Александрович, вы меня совсем запутали. Это другой труп. Я «прокинул» жулику, что, мы на обыск в частный дом поедем, который эти задержанные, непонятно, на каком основании с февраля месяца заняли, а он мне начал рассказывать, что в погреб не спускался не разу, а теперь в этом доме мертвечиной пахнет, так что они туда баб перестали возить и вообще окна на закрывают.

— А! Так чего ты мне мозг колупаешь? Бери следователя, постановление на обыск и вперед, езжайте.

Глава 23

Глава двадцать третья. Не дай бог лечиться да судиться.

Август одна тысяча девятьсот девяносто первого года.

— Чито ты от меня хочешь? — старший следователь Дорожного РОВД майор Кольцевич Глеб Борисович смотрел на меня печальными семитскими глазами поверх круглых, как у Макаренко, очков с никелированной оправой.

— Постановление хочу, на обыск в частном доме, к которому имеет отношение вот этот- я ткнул пальцем в строчку в своем рапорте напротив данных Льва с его труднопроизносимой фамилией.

— Он там прописан?

— Нет, он пару месяцев привел туда остальных друзей из этого списка — мой палец постучал по рапорту: — и сказал, что этим домом можно пользоваться. Вот объяснение. А потом, как потеплело, из погреба пошел нехороший запах

— Ну из погребов часто запах идет нехороший. — глубокомысленно пробормотало процессуально независимое лицо, углубившись в собранные мной материалы по вымогательству в отношении гражданина Конева: — Вот помню случай у моей тещи…

— Глеб Борисович, там не банка с помидорами взорвалась, а запах, который ни с чем не спутаешь.

— Слушай, Паша, я еще с твоими материалами не ознакомился, там может быть еще и никакого вымогательства нет, возможно я материалом оставлю.

— Все, я тебя понял. Сейчас скажу, чтобы тебе дежурный перезвонил, и ты ему сам скажешь, что уголовное дело ты возбуждать не будешь, пусть он всех бандитов выпускает на свободу, а то он уже три часа мне звонит каждые пятнадцать минут, требует, чтобы я с задержанными определился. И рапорт нахреначу, что у тебя есть все основания…

— Ты рапортом то меня не пугай! Я если надо таких рапортов на тебя…- щелкнул зубами старший следователь и майор, на секундочку.

— И хрен ты на меня что напишешь! Я теперь с тобой все официально делаю, каждый раз в процессуальный кодекс смотрю, все ли по закону сделано. Или ты думаешь, что я забыл Свердловск?

Со Свердловском у нас с товарищем Кольцевич вышла мутная история.

Делов то было — смотаться на поезде в столицу Урала, забрать в одном из тамошних РОВД жулика, задержанного по нашей ориентировке и привезти в Город тем же путем.

Гражданин майор вручил мне кипу документов, вверху которых лежала серая полоска той самой ориентировки, где серыми буквами по бежевой бумаги было сказано, что санкция в отношении разыскиваемого лица имеется. Получив от уральских ментов, отсидевшего у них в «обезьяннике» двое суток, голодного и злого жулика, я полез копаться к кипе бумаг, чтобы ознакомить задержанного с постановлении о его задержании, но кроме отдельного поручения хитромудрого старшего следователя, заканчивающегося словами «доставить на допрос к следователю Кольцевичу», как будто мне мужика не полторы тысячи километров везти, а с соседней улицы пешочком привести, никаких постановлений о задержании не было. И пришлось проявлять чудеса изобретательности и дружелюбия, выкруживая вокруг уральца такие словесные узоры, что он сам не понял, как так получилось, что он сам, добровольно и без принуждения, возжелал приехать в Город и решить вопрос о своей невиновности непосредственно со старшим следователем Кольцевичем, да еще и дать мне соответствующее заявление, подтверждающие добровольность его поездки. А я так, случайно ехал в поезде рядом, чтобы мужчина не заблудился. А потом были очень сложные для меня двадцать три часа поездки в скором поезде, которые я полностью посвятил тому, что задержанный не вспомнил, что официально он едет в Город абсолютно добровольно, по-мужски поговорить со следователем. Особенно тяжко было ночью, когда я следил за жуликом одном глазом, чтобы он не передумал и не вышел на какой-нибудь станции, чтобы ехать обратно домой.

— Вспомнил, Глеб? Так что, это ты мне должен. Будь добр, постановление на неотложный обыск выпиши, и я съезжу.

— Давай я почитаю и через пару часов подходи, а? — не сдавался упрямый ев… майор.

— Если ты меня заставишь полчаса ждать, тогда я за этим трупом поеду только с тобой, один никуда не сунусь.

— А тогда я…ладно, хрен с тобой, через десять минут зайди за постановлением на обыск.

За прошедшее время, с той знаменательной драке, когда я, нацепив на морду лица шерстяную шапку с дырками напротив глаз, подло напав сзади, побил несколько рэкетиров в этом частном доме, во дворе упомянутого дома ничего не изменилась, даже вода в ржавой миске возле собачей будки была все та же — дождевая. Интересно, если бы я не уволок отсюда несчастную собаку, ее бы, за прошедшее с того дня время, хоть раз бы покормили? Скорее всего, несчастному псу доставались только объедки, оставшиеся после коллективных пьянок бандитов, что проще было бросить в дырявую миску псу, чем выносить на «мусорку».

Нехороший запах в доме, несмотря на открытые окна, чувствовался. Он как липкий пот обволакивал тебя, стойко впитываясь в твою кожу и одежду.

Понятые, которых пригласил Руслан, из числа жильцов соседних домов, в постройку входить отказались, сказали, чтобы мы их звали, когда что-то найдем.

— Ну что, Лев, не желаешь ли добровольно выдать денежные средства или предметы, добытые преступным путем?

— Да пошел ты, мусор! — казалось бы, только присутствие Демона сдерживает тупейшего или упрямейшего члена банды не броситься на меня, чтобы путем физического воздействия выразить меру негативного отношения ко мне, в частности, и к системе МВД в общем.

— Ну, как хочешь, придурок! Руслан, пристегни его к трубе. — Я отбросил в сторону домотканую, из сшитую из разноцветных тряпочек «дорожку», и вцепившись с кольцо, поднял вверх крышку погреба.

Вниз шла деревянная самодельная лестница, по которой я, освещая дорогу мутным светом электрического фонарика и спустился. Пес горестно взвизгнул, пометался перед погребом, но потом, медленно и осторожно, двинулся вниз по узким, плохо ошкуренным ступеням. По периметру огромной квадратной ямы, занимавшей примерно половину площади дома, на ветхих деревянных стеллажах стояли, покрытые тонким слоем осыпавшейся с полукруглого свода, глиняной пыли, мутные банки с чем-то, уже не подлежащим идентификации. С одной стороны, глинистая стенка погреба обрушилась вниз по неизвестной причине. Присмотревшись, я заметил на стене след удара, как будто кто-то неловко ударил лезвием штыковой лопаты. Я пнул носком по куче глины, лежащей под местом обрушения, потом осторожно пошевелил слежавшийся глиняный слой. Лев был не только самым тупым из этой шайки, но и самым ленивым, не озаботившись даже копкой неглубокой могилки, а только несколько раз ударил в стену лопатой и обрушил на тело своей жертвы тонкий пласт со стены. Под тонким слоем глинистого грунта были видны чьи то коричневые пятки.