Листея

– Вообще-то броские образы моя фишка, гений, – возмущался панк, – я тебя уже несу, твоя кровь уже осталась на сюртуке, а отпечатки на пистолете, который во внутреннем кармане. Но ты же слишком романтизированный герой чтобы думать о чем-то подобном, а!, – крикнул философ, – нам сюда, – он завернул в черный ход павильона.

– Это же то место, – ахнула девушка, – тут же Валя снимается.

– Вау-вау-вау, поздравляю с открытием, – Василий выбросил Сашу в угол, – лежи здесь, я принесу аптечку, промоем глаз. Надюха, смотри чтобы не убежал, – панк скрылся в дальнем проеме.

– Поняла, – услужливо ответила девушка.

– Неужели я неясно выражаюсь?, – Голобородько гнул свою линию.

– Перестань ворчать, Шура. Ты никакой не важный кадр в картеле, возможно, на словах и да – смотрящий, но ты слишком сильно подвластен чувствам. Как мальчишка влюбился в меня, нижний ярус организации, и теперь рискуешь всем чтобы уберечь какую-то второсортную шлюшку. Глупо, очень глупо, Шура.

– Почему ты так насмешливо относишься ко мне, Надежда? Почему ты, подобно Глебу с Арсеном, насмехаешься над моими чувствами к тебе?

– Да ведешь ты себя как пацан, что никак не вяжется с образом гнетущего мафиозника. Построил себе картину прекраснейшего из прекрасных, киевского Баскова, а потом еще жалуешься, что смеются над тобой. Будь проще, Шура.

– Но Надя…, – ком в горле у Александра застыл намертво, его будто предали, отвернулся самый дорогой цветок в безграничном саду.

– Валя! Кажется у тебя все получилось, молодец ты, блин, сцену сложную такую отыграл!, – Вася наконец-то выполз из тусклых коридоров в основной зал, – что вы все такие недовольные?, – он потер затылок смотря на хмурые выражения Лизы, Вали и Филиппа.

– Где ты был, Вася?, – спокойно, словно отец, который знает о двойке в дневнике, но таки проверяет тебя на честность, начал Валерьян.

– Кто… я?!, – по лицу панка полился пот, – да так! Пустяки!

– Выстрелы в соседнем переулке тоже пустяки, как и пальто в крови?, – папаня начал снимать с себя воображаемый ремень и хлестать им по земле, – так где ты был, Вася?

– Ну вместо тысячи слов, – ответил Трубецкий, – пошли, покажу, – он ухватил Видоплясова за рукав и потащил вглубь здания.

– Надя тоже там?, – не сбавлял темп товарищ.

– Да!, – каждая реплика Василия сопровождалась нервными смешками, – но с ней все хорошо, если ты об этом! А вот они, то бишь она, но все таки они!, – сцена отдавала античной композицией, обрамленная тяготами Христа Дева Мария, держала едва дышащее тело спасителя, “Пьета” – невольно читалось в воздухе

– Ха-ха-ха, Надежда, – расплылся в недружелюбной улыбке Валерьян, – ты опять полна неприятностей, да и моего друга ввязала в эти ваши “дела”, вот он весь в крови стоит. Непорядочно делать так, – он начал потихоньку сокращать расстояние, – твои проблемы никак не касаются ни меня, ни Васи, даже Шурика, твоя жизнь, твой выбор! Стелиться под тучными мужиками, это выбирал не я, это не выбирал Саша, это выбрала ты, – при каждом упоминании девушки парень протягивал слова, –  чтобы за тобой гонялись следователи, чтобы за тобой по пятам шёл картель, это твой выбор.

– Тогда, может, перестанешь меня отчитывать за него, Валя? Если ты так ярко акцентируешь внимание на этом, может тебе стоит дать мне и дальше выбирать самой?

–Я беспокоюсь о тебе. Ты мне как сестра, понимаешь ведь, ничего поделать с собой не могу.

– А ты, будь добр, сделай. Не стоит бегать за мной, ты уже и так наследил с горячей руки сполна, Валя. Выговский, зачем его-то было? Потом на нас обратила внимание полиция, Мирон Валентинович. Ты не думал о последствиях своих действий, а просто прикрылся заботой и оправдываешь свои проступки.

– Вам давно стоило поговорить по-душам, – вставлял свои три копейки Василий.

– А ты представь сама, Надежда, поставь себя на мое место и может у тебя получится почувствовать действия нервных окончаний в черепной коробке, – продолжал тираду Видоплясов.

– Вечернее рандеву, а?, – Голденберг встряс воздух своим появлением, – схерали вы подумали, что можно приносить улики на мою территорию? Ох, и новые лица, если Голобородько постоянно сверкает на экранах, то ты молодая дама, впервые припала моему взору – Филипп Бедросович Голденберг к вашим услугам.

– Шура для вас только улика?, – ответила Надежда.

– У вас вся компания невоспитанных хамов что ли?, – изумлялся Филя, – скажу честно – да. Хотя для меня и честь видеть человека подобного эшелона в стенах моего скромного павильончика, но только не в таком состоянии. Предлагаю убраться, Валерьян и Василий остаются, нам надо несколько технических дублей отснять, остальные знают где двери – продюсер был безжалостен, а его руки постоянно исполняли свое шоу, вычурно жестикулируя.

– Нельзя же так! Вы разве не видите его состояние?!, – кричала Надя.

– Дело в том что прекрасно вижу, – Филя закрылся уверенной позой.

Что за пафос? Что за карикатурное выступление? Надежда, зачем? Зачем было разводить эту бучу, неужели ты сама не знаешь ответа? Да пошло оно все! Нельзя же так жить, о чем вы вообще? Я ей не отец и не мать, я человек не равнодушный, но при таком раскладе когда придется выбирать между двух зол, я предпочту не выбирать вовсе…

– Нельзя!, – тараторила Надежда, – не пущу!

Интересно, что же связывает этих двоих, какая невероятная история так сильно привязала Надю к Шуре, как жаль, что спросить, наверное, уже не удаться. Ох уж, Валерьян, нужно следить за своим языком, нужно прикинуть куда нам с тобой, Надежда, нужно глянуть куда мы есть.

– Ха-ха-ха-ха, подружечка, я внятно тебе поясняю – его НЕЛЬЗЯ. Н-Е-Л-Ь-З-Я, чего не ясно в шести буквах?, – Голденберг наотрез отвечал отказом девушке.

Нравитесь вы мне, товарищ продюсер. Весь такой пробивной и главное – всегда напролом, всегда ураганом, всегда кувырком, вот она невероятная импрессия вами так обожаемая, эмоция в каждом движении, жесте, шаге, вдохе и выдохе. Вот каким хотелось быть, независимым от мыслей и предубеждений других людей. Быть полностью уверенным в своей позиции.

– Пошли, Вася! Нас ждёт окончание рабочего дня!, – Валерьян поднял лик к лучу света и развел руки к хохоту дождя на улице, – Ха-ха-ха-ха! Я живой!, – звонкий оскал сверкал на лице парня.

– П-пошли, – выдавливал из себя панк, – быстрее начнем, быстрее закончим, хе-х-хе…, – он был явно изумлен подобным всплеском душевных переживаний.

– Ж-и-в-о-й-живой! Лев раздирающий пустыню!, – заливной смех наполнял склад, – лучезарный солнечный поток возносился на тонкие изгибы головы Видоплясова, а волосы обычно откинутые назад, были растрепаны по всей черепушке. В глазах не было сомнений, не было мутного оттенка неуверенности, оставалась только экспрессия истинного артиста в последнем спектакле погорелого театра.