Страница 20 из 35
— Я хочу вырасти таким же, как он!
— Для этого нужно много стараться. Изматывать себя тренировками, и, по-началу, выполнять такие же скучные задания, как у меня… Хи-хи!
— Я готов, дяденька Согия!
— Не мне быть твоим покровителем, Ичиро-кун.
— А вот я в вас верю, вы точно станете кётаем и примите меня под своё покровительство!
— Мечтать не вредно.
— Будьте веселее, дяденька Согия, — спустя мгновение мне в лицо прилетел снежок, чуть позже — послышался заливистый смех.
— Маленький ты… — процедил я, начав собирать заряд из снега, — Получай!
Я провалился в игру почти мгновенно, и с головой. Может быть, со стороны я смотрелся довольно глупо, но меня успокаивала мысль, что здесь никто не может нас увидеть. В конце концов… Это очень весело! Когда ещё у меня возникнет возможность почувствовать себя беззаботным ребёнком, принимая Ичиро за младшего брата?
— Н-да, Согия… Вот ты и нянькой стал, — у входа в резиденцию появился Норайо, привычно, для себя, покуривая трубку.
— Дядя Нора! — обрадовался Ичиро и, позабыв об игре, ринулся на кётая, крепко обняв его.
— Воу-воу, задушишь же, — отвечал Журавль.
— Добрый день, Норайо-сан, — встретившись с ним взглядами, я поздоровался, — Какими судьбами здесь?
— Шум услышал. А ты тут как тут!
— Я почти закончил на участке.
— Ты скажи-ка мне лучше, Согия, никто ли тебя не обижает?
— Терпимо, Норайо-сан, терпимо.
— Какое «терпимо»! Ты проповедник, или кто? Не разрешай, чтобы тебя тут по-всякому называли.
— Слушаюсь.
— Я раздаю всем подзатыльники, когда слышу эти грязные слухи о тебе, — заботливо положа Ичиро себе на плечо, Нора подошёл ближе.
— Благодарю.
— Признаться честно, я тебе по делу искал…
— Не надо мучить дяденьку Согию скучными заданиями! Он должен сражаться с демонами, как и вы, кётаи!
— Успеет ещё насражаться, Ичиро, — ухмыльнулся Журавль, — Дело касается товарища твоего… Тэгами.
— Да? С ним всё в порядке?
— Как сказать… Лучше сам посмотри.
* * *
— Он… Пишет, — начал я, заглянув в комнату Чино, — Разве это проблема?
— Проблема в том, как он пишет! — воскликнул Норайо, и отогнал от фусумы Ичиро, — Тебе малой, рано смотреть на такое.
— Но этот дядя просто пишет… — удивлялся мальчишка.
— Никого не замечая пишет, — продолжил кётай, — Мне даже удалось один из листов выхватить, — он протянул пергамент, исписанный кровавыми иероглифами. «Скучаю по тебе, отец», — гласила надпись, повторяясь от столбца к столбцу.
— Этот дяденька потерял папу… — сокрушался Ичиро и немедля ворвался в покои писателя, — Дяденька Тэгами, не надо грустить!
— … — никакого внимания.
— Я вот не знаю своего папеньку! А каждый раз, когда спрашиваю о нём, мама начинает плакать… Но я не расстраиваюсь, дяденька Тэгами, и вам тоже не советую! — паренёк вел воодушевляющую речь, когда, неожиданно для всех, Чино поднял взгляд на Ичиро.
— Ты не знаешь своего папу?
— Никак нет!
— Тебе, выходит, даже хуже чем мне…
— Вы ошибаетесь, дяденька Тэгами. Вам тяжелее, ведь вы испытали горечь потери, а не находитесь в неведении, как я!
— И вправду…Ты понимаешь меня, мальчик.
— Меня зовут Ичиро! Будем знакомы! — он ласково поправил приставучую чёлку писателя, — Мы с вами братья по несчастью, разве это не вдохновляет?
Удивительный ребёнок.
Пару минут назад я поддержал Ичиро после падения, ободрив банальной улыбкой, а теперь он передает эту же доброту понурому Тэгами, что, кажется, действительно помогает ему найти в себе силы. Малой, не смотря на отношение матери, смог вырасти открытым и готовым делиться любовью… Увидел бы это Кен, может, смог бы искренне улыбнуться и убедиться в том, что люди не утонули во тьме, как он считал.
— Я иногда думаю, что мать не достойна своего сына… — проронил Норайо, — Ичиро хороший пацан, мне хотелось бы подарить ему будущее не в стенах проповедников.
— Мальчик заслуживает большего, — поддержал я.
— Пойдёмте, дяденька Тэгами. Мой новый друг — Согия-сан, очень умело играет в снежки, давайте попробуем победить его вместе! — вытягивая Чино, Ичиро заставил того подняться на ноги.
— Пойдём, Ичиро…
Глава 6
Гакёдзин
— Как только увидим свои отражения в лезвии его меча — пути назад не ищите, — собрав всех в зале, молвил Хоккори, — Главное — не поддайтесь тревоге. Это понятно?
— Мгм, — синхронно промычали мы с Тэгами.
— … — Богомол начал вынимать из ножен катану Урагири, — Кроме того, клинку нужно будет дать жертву кровью.
От подкравшейся тревоги я взялся за рукоять своего Акогаре, а вторую ладонь, к моему изумлению, обхватил Чино. Посмотрел на него, и понял: ему страшно. Очень страшно.
Оружие Гакёдзина вводило в транс, едва старший кётай выполнил собственную инструкцию, его взгляд затуманился, лицо разгладилось и он тучно осел в позе сэйдза.
Мы с Тэгами порезались о лезвие одновременно, и тотчас же унеслись в бессознательное вслед за стариком.
Я всегда видел очень отчётливые сны, часто, граничащие с реальностью, но этот выделялся на фоне остальных. Тут я явственно ощутил: как волна разбивается у ног, как ноздри наполняются солёным запахом моря и песка — только глаза, казалось, подводили. Всё вокруг походило больше на мазки кровью по бумаге — рисунок, чем реальность.
Значит, Урагири видел мир именно так?
В буйстве образов, и всего лишь одним цветом — засохшей крови на бумаге. Всё моё естество наполнилось странным чувством отвращения, видать, это же переживал живописец во время творения. Отвращение к себе и своим работам, но почему? Почему Урагири ненавидел то, чем зарабатывал? Лицезреть вид вольно текущей воды можно бесконечно, но одна мысль влачила меня в сознание, не давал покоя — выводила из ступора: где Тэгами и Хоккори. Или каждому из нас видится свой сон — своя часть его воспоминаний?…
Поток накрыл меня, прервав рассуждение.
Пейзаж сменился изображением шумного города и книжной лавки в самом его центре, где люди раскинулись не больше, чем неряшливыми пятнами, среди которых чёткими были только две фигуры — мужчина и женщина. Дама очень воодушевлённо расспрашивала второго, а тот, смущаясь, почёсывал затылок.
— Ваша последняя повесть, Урагири-сан, невероятна! — образ девушки выведен округлыми формами, он чувствует что-то приятное к ней, хоть толком и не знаком.
— Редко меня хвалят как писателя, для общества я — Гакёдзин, — хоть парень и светился улыбкой, но внутри его терзало нечто: пока неясное, но определённо злое, — Приятно слышать.
— Неужели вам не нравится заниматься живописью?
— Это моя работа, — ответил он холодно, — Мой заработок, мой рис. Картины нужны только для того, чтобы издавать текста.
— Я слышала, что рассказы плохо продаются, но неужели это правда?
— «Неужели», — напряжение в нём росло, ещё немного и, кажется, автор накинется на горе-почитательницу.
— Разве слава художника не помогает продвигать текста?
— Заткнись, — процедил сквозь зубы писатель, — Ты не поймёшь… Никогда не поймёшь как мне. Да, ты читаешь мои книги, но это часть, осколок… — эмоции нарастали, — Иди к дьяволу! К демонам! Хватит судить! — отвернулся, и устремился прочь.
— Я не хотела вас задеть! — растерянно крикнула вслед читательница.
Урагири уже не слушал. В висках пульсировала ярость. Прямо за лавкой было место, где он писал картины. Без подготовки юноша выхватил нож, провёл им вдоль руки, скривился от боли и зашипел, но таки выдавил в банку достаточно «краски», остатки вытер об пергамент, заложив основу будущей картины. Так и родилась волна, в которой я побывал изначально. Движения мастера не были чёткими, кистями он ударял по работе, будто отбивая ритм по тайко. Столько эмоций от короткого, в сущности, диалога, больная тема?.. Ответ в помещении, схожих работ тут пруд пруди, вместе с окровавленными ножами и повсеместными красными пятнами.