Шепчущий во тьме

Эти существа уникальны в своем умении перемещаться в стылом безвоздушном пространстве, сохраняя телесную форму, а некоторые их разновидности могут это делать с помощью механических устройств, подвергнувшись любопытной хирургической операции. Лишь немногие виды имеют крылья, резистентные к космическому эфиру, что характерно именно для вермонтской разновидности. Существа же, населяющие наиболее удаленные горные пики Старого Света, попали на Землю иначе. Их внешнее сходство со зверями и сходство их структуры с тем, что у нас называется материей, есть результат параллельной эволюции, а не генетического родства. Способности их мозга превосходят способности любой из существующих ныне форм земной жизни, хотя крылатое семейство обитателей здешних гор вовсе не принадлежит к высокоразвитой разновидности. Телепатия является их обычным способом общения, однако они имеют рудиментарные органы речи, а потому после несложной операции (кстати, все эти существа обладают навыками хирургии, которую они довели до высочайшего совершенства) могут более или менее точно копировать речь тех разновидностей органической жизни, которые для общения все еще пользуются языком. Основное место их обитания – до сих пор еще не открытая и пребывающая во мраке планета на самом краю нашей Солнечной системы, позади Нептуна. Как мы с Вами и предполагали, эта девятая от Солнца планета в некоторых древних запретных книгах имеет мистическое имя Юггот, и довольно скоро она станет источником концентрированного потока мысли, направленного на нашу планету с целью налаживания интеллектуального взаимопонимания. Не удивлюсь, если астрономы когда-нибудь смогут зафиксировать эти мыслепотоки и откроют Юггот, когда Пришлые этого пожелают. Но Юггот, разумеется, всего лишь перевалочный пункт. Основная масса существ населяет странно организованные миры, которые не дано постичь человеческому воображению. Та пространственно-временная сфера, которую мы принимаем за единую космическую сущность, – это лишь атом в бесконечности, где они существуют. И многие глубины этой бесконечности, которые только может постигнуть человеческий разум, рано или поздно откроются мне точно так же, как они открылись не более чем пяти десяткам выдающихся людей за всю историю человечества.

Вам, Уилмарт, все это поначалу покажется, возможно, безумием, но со временем Вы сполна оцените всю значимость дарованного мне феноменального шанса. Я хочу по возможности поделиться этим шансом с Вами, вот почему мне нужно поведать Вам в личной беседе нечто такое, чего нельзя доверить бумаге. Ранее я настрого запрещал Вам сюда приезжать. Но теперь, обретя полную безопасность, я с радостью отказываюсь от своего запрета и приглашаю Вас к себе.

Вы сможете приехать до начала очередного семестра в колледже? Было бы просто чудесно, если бы Вам это удалось. Захватите с собой фонографический валик с записью и все мои письма, чтобы мы вместе могли восстановить последовательность событий этой грандиозной истории. Привезите также и фотоснимки, так как я в этой суматохе куда-то задевал негативы и свои копии отпечатков. Знали бы Вы, какое обилие новых фактов я могу сейчас прибавить к своим прошлым догадкам и гипотезам – и каким потрясающим устройством я обладаю в дополнение к этим фактам!

Даже не сомневайтесь! Теперь за мной никто не шпионит, и Вы не найдете тут ничего сверхъестественного или пугающего. Просто приезжайте (на вокзале в Братлборо Вас будет ждать мой автомобиль) и приготовьтесь пробыть у меня столько, сколько пожелаете! Нас ждут многие вечера увлекательных бесед о вещах, не подвластных человеческому пониманию. Но, разумеется, никому об этом не рассказывайте, ибо это не должно стать достоянием бестолковой публики.

Железнодорожное сообщение с Братлборо вполне надежно; можете ознакомиться с расписанием поездов в Бостоне. Садитесь на поезд Бостонско-Мэнской ветки до Гринфилда, там сделайте пересадку, после чего нужно будет проехать еще несколько станций. Рекомендую удобный поезд в 16:10 из Бостона. Он прибывает в Гринфилд в 19:35, откуда в 21:19 отправляется поезд на Братлборо, поспевающий к 22:01. Это расписание для будних дней. Сообщите мне дату Вашего приезда, чтобы я приготовил автомобиль для Вас на вокзале.

Извините, что печатаю письмо на машинке, но в последнее время, как Вам известно, моя рука стала нетверда, и мне трудно писать длинные тексты. Я приобрел эту «Корону» вчера в Братлборо – похоже, машинка в рабочем состоянии.

Жду от Вас вестей и надеюсь вскоре увидеть Вас лично, а также фонографический валик, все мои письма и фотоснимки.

Остаюсь Ваш, в предвкушении встречи,

Генри У. Айкли

Альберту Н. Уилмарту, эск.

в Мискатоникский университет,

г. Аркхем, штат Массачусетс

Не могу описать, насколько же сложные эмоции нахлынули на меня, когда я читал, перечитывал и обдумывал это в высшей степени удивительное и, прямо скажу, неожиданное письмо. Как уже было сказано, я почувствовал одновременно великое облегчение и тревогу. Но эти слова могут лишь весьма приблизительно описать сложные нюансы различных и по большей части подсознательных движений души, вызвавших и мое облегчение, и мою тревогу. Начать с того, что послание полностью противоречило описанным в предыдущих письмах жутким кошмарам, и ничто не предвещало полной перемены настроения – перехода от голого ужаса к невозмутимому благодушию и даже восторженной экзальтации. Я едва ли мог поверить, что столь мгновенная перемена в душевном состоянии человека, направившего мне нервический отчет о страшных событиях среды, могла произойти всего за один день, какие бы радостные открытия ему ни довелось пережить в ночь на четверг. В какие-то моменты ощущение явной ирреальности рассказа заставляло меня гадать, не было ли его маловразумительное описание космической драмы с участием фантастических существ чем-то вроде галлюцинации, родившейся в моем собственном сознании… Но потом я вспомнил о фонографической записи – и озадачился еще больше.

Я мог ожидать от Айкли чего угодно, но только не такого аккуратно напечатанного на машинке письма. Проанализировав свои впечатления, я пришел к двум основным выводам. Во-первых, допуская, что Айкли был и остается нормален, произошедшая смена его умонастроения виделась чересчур молниеносной, а потому уж очень неправдоподобной. Во-вторых, изменения в общем настрое, в отношении к жизни и даже в стилистике письма были столь же неестественны и непредсказуемы. В личности Айкли, казалось, произошла болезненная перемена – столь глубокая, что представлялось невероятным, будто обе фазы его душевного состояния в равной степени демонстрировали душевное здоровье.

Выбор слов, орфография – всё было другим! С моим тонким чувством прозаического стиля, приобретенным за долгие годы университетских занятий, мне было легко отметить глубокие различия в строении самых простых фраз и в общем ритмическом рисунке письма. Должно быть, он впрямь пережил сильнейшее эмоциональное потрясение или откровение, которое вызвало столь радикальный переворот в его сознании! С другой же стороны, это вполне соответствовало характеру Айкли. Все та же тяга к бесконечности – пытливость ученого ума… Я ни на мгновение не мог допустить мысли, что это письмо – фальшивка или злонамеренный розыгрыш. И разве само его приглашение – то есть именно желание, чтобы я лично удостоверился в правдивости его слов, – не доказательство подлинности письма?

Всю ночь субботы я просидел в раздумьях о тайнах и чудесах, маячивших за строками полученного мною письма. Мой разум, утомленный быстрой сменой чудовищных теорий, с которыми он вынужден был столкнуться в последние четыре месяца, анализировал этот удивительный новый материал то с сомнением, то с доверием, которые сопровождали меня на протяжении всего моего знакомства с этими диковинными событиями. И вот уже ближе к рассвету жгучий интерес и любопытство постепенно преодолели разыгравшуюся в моей душе бурю замешательства и тревоги. Безумец Айкли или нет, пережил ли он глубокий душевный перелом или просто испытал огромное облегчение – все равно было ясно, что он и впрямь совершенно иначе стал относиться к своим рискованным изысканиям. Перемена поборола ощущение опасности – реальной или воображаемой – и одновременно открыла ему головокружительные просторы космического сверхчеловеческого знания. Моя страсть к неведомому вспыхнула с новой силой, и я словно заразился его желанием разъять преграды познанного, сбросить с себя отупляющие, сводящие с ума оковы времени, пространства и природы, ощутить единство с безграничным лоном космоса и приобщиться к темным секретам универсума, к абсолютным типам знания. Конечно же, ради этого стоило рискнуть жизнью, душой и здравомыслием! К тому же, как сказал Айкли, опасности больше нет – не зря же он пригласил меня приехать к нему, хотя раньше умолял этого не делать. Я трепетал при мысли о том, что Айкли собрался поведать мне о неслыханных чудесах, и ощущал невыразимое волнение, представив, как окажусь в уединенном фермерском доме, совсем недавно пережившем жуткую осаду Пришлых, и буду беседовать с человеком, общавшимся с настоящими посланцами космоса; и как мы будем вновь прослушивать ту жуткую запись и перечитывать письма, в которых Айкли поделился со мной своими первыми соображениями…