Арарат

— Э-э… — отмахнулся старик. — С тех пор, как моя старуха отдала богу душу, плохо у меня идут дела. Сам знаешь, до таких лет дожил и не знал, что такое болезнь. А эти последние два года маюсь, как неприкаянный, да и не по душе мне, что чужие руки в доме хозяйничают. А еще ребята на селе пристали: состарился, мол, ты, хватит тебе в поле работать, да и навязали мне на голову колхозный ларек. А эта работа мне не по душе, хоть и стараются меня уверить, что-де легче она да и в городе буду ближе к профессорам, смогу лечиться…

Асканазу было известно, что двинский колхоз часть своей продукции сбывал в городе и имел специальный ларек на ереванском рынке.

— А что же говорят профессора? — заботливо спросил он.

— А что они скажут, сынок? Я лучше их знаю свои болезни — старость и одиночество…

Вслед за Михрдатом в комнату застенчиво вошла небольшого роста пожилая женщина. Всем своим видом она словно говорила: «Лучше не замечайте моего присутствия».

Сатеник, жена Михрдата, была на пятнадцать лет старше мужа. Воспоминания о том, при каких условиях судьба свела их друг с другом, были для них одновременно и самыми тягостными и самыми приятными. Сатеник выглядела намного старше своих лет. Конец головного платка закрывал ей рот. Лишь блеск глубоко запавших глаз оживлял ее увядшее лицо.

Тотчас же встав с места, Асканаз подошел к хозяйке дома и почтительно пожал ее руку.

— Уж извини меня, тикин[4] Сатеник, за опоздание.

— Что ты, сынок, какие могут быть извинения… — тихо произнесла Сатеник и, целуя Асканаза в лоб, добавила: — Я всегда молюсь за тебя…

Придвигая стулья к столу, Михрдат обратился к Наапету и Асканазу:

— Милости прошу, пожалуйте, пора уже сесть за стол!

— А где же Габриэл? — спросил Асканаз.

— Э-э, мой Габриэл стал настоящим блудным сыном! — с добродушной улыбкой сказал Михрдат. — Не знает ни времени, ни часа.

— А ты еще Асканаза упрекал за опоздание! — вмешался Наапет. — И у тебя сын не лучше, как я погляжу.

— Асканаза все знают как аккуратного человека, поэтому мне показалось странным его опоздание. А наш Габриэл — жеребчик необъезженный, с него спрашивать трудно…

— Подождем еще немного! — прервал его Наапет и, взяв книгу с подоконника, стал ее перелистывать.

Михрдат не стал возражать.

— Что это ты читаешь? — заинтересовался Асканаз.

— Не читаю, просто так смотрю, глаза плохо видят. Но книга эта неподходящая для тебя. Ты лучше посмотри другие…

На широком подоконнике было сложено больше двух десятков книг. Перебирая их, Асканаз вполголоса читал названия: «Хаос» Ширванзадэ, «Ануш» Туманяна, «Избранные произведения» Исаакяна, «Самвел» Раффи, «Мать» Горького, «Раны Армении» Хачатура Абовяна, «О молодежи» Ленина, «Хаджи Мурат» Толстого, «Знакомые» Дереника Демирчяна…

— Это книги Габриэла, — заметил Михрдат.

Асканаз обратился к Наапету:

— А ты какую книгу смотришь, айрик?

— Она неподходящая для тебя.

Асканаз поглядел — Наапет держал в руках библию.

— А для тебя она, значит, подходящая?

— Ну, мое дело другое, приходилось ее в свое время почитывать. Вот попалась она мне здесь на глаза — дай, думаю, вспомню старое, посмотрю. Она, оказывается, на константинопольском наречии написана, а я не знаю его! Та библия, которую я когда-то читал, на эчмиадзинском языке[5] была написана, в нем я кое-как разбирался…

Асканаз взял в руки книгу. Старое издание; на последней, чистой странице было написано от руки: «На память от посаженного отца Манаваза Абрааму и Сатеник в день их бракосочетания. Лето 1891, город Багеш». Асканаз прочел эту надпись вполголоса и невольно бросил взгляд на Сатеник. Та опустила голову и краем фартука вытерла глаза.

Полвека назад, пятнадцатилетней девушкой, Сатеник вышла замуж за Абраама. И муж и ее посаженный отец Манаваз погибли в годы первой мировой войны, во время резни армян. Михрдат был вторым мужем Сатеник.

Заметив, что дарственная надпись на библии вызвала неприятные воспоминания у Сатеник, Асканаз отложил библию, взял «Раны Армении» и обратился к Наапету, чтобы переменить тему разговора:

— Ну, а здесь язык понятный, не так ли?

Наапет взглянул на книгу, погладил переплет и сказал:

— Конечно! Приятен голос нашего Абовяна, упокой господь его душу! И теперь частенько заставляю детей читать его мне вслух, перебираю в памяти давно прошедшие дни. А как написано про Агаси! Вот молодец был, право, молодец… — И он обратился к Сатеник и Михрдату: — Душа радуется, когда смотришь на теперешнюю молодежь: каждый из молодых — словно новый Агаси! Сатеник, Михрдат, берегите Габриэла, он парень славный.

Услышав имя сына, Сатеник просветлела, слегка отодвинула повязку, закрывавшую ей рот, и вздохнула.

— Да, трудно понять теперешнюю молодежь, — пожал плечами Михрдат. — Сколько ни твержу Габриэлу: приведи, мол, свою суженую, чтоб поглядеть на нее, обдумать, как быть дальше, — не признается ни мне, ни матери. «Нет еще у меня, говорит, никакой суженой».

Сатеник пробормотала:

— Запала ему в душу любовь, — умереть бы мне за сынка моего!..

— Ну, хватит ждать! — распорядился Михрдат. — Пожалуйте к столу. А ну-ка, жена, воздай честь дорогим гостям.

На этот раз не стали возражать ни Наапет, ни Асканаз и заняли места за столом, друг против друга.

Пока Михрдат разливал вино в стаканы, Сатеник поспешила на кухню и вскоре вернулась, неся миску, над которой поднимался пар; по комнате разнесся аппетитный запах толмы. Хозяйка с особым старанием приготовила любимое блюдо ереванцев — мясной фарш, завернутый в нежные, молодые виноградные листья. Михрдат поднял стакан и предложил привычный тост:

— Будем здоровы все!

Наапет и Асканаз звонко чокнулись с Михрдатом.

— Сестрица Сатеник, — обратился к хозяйке Наапет, — когда же ты сядешь за стол вместе с нами?!

Поблагодарив кивком головы, Сатеник тихо отозвалась:

— Кушайте на здоровье.

— Она установила правило — куска в рот не положит, пока все домашние не поедят! — объяснил Михрдат, по опыту знавший, что никто не в силах заставить жену изменить установленный порядок. — Теперь будет ждать Габриэла.

Асканазу не впервые было обедать в этой семье, и он хорошо знал привычки Сатеник. Отведав толмы, он с восхищением промолвил:

— Какая вкусная получилась у тебя толма, тикин Сатеник!

Сатеник улыбнулась, довольная похвалой. Коснувшись рукой Асканаза, она сказала:

— Кушай на здоровье, родной! Нарочно мало тебе положила, чтобы не отбить аппетита: на второе у меня жареная курица…

— Свидетель бог, грех портить вкус такой толмы, съев после нее еще что-нибудь, — заметил Наапет.

— Ой, ослепнуть бы мне… — всполошилась Сатеник и поспешила на кухню. Она вернулась с новой миской толмы, откуда наложила щедрую порцию на тарелку Наапета.

Наапет ладонью расправил усы и, подняв стакан, обратился к Сатеник:

— Сестрица Сатеник, не мало ты натерпелась в жизни. Но раз даровала тебе судьба такое счастье, как заботливого мужа и хорошего сына, — довольно горевать. Теперь и тебе, и мне лишь одно остается пожелать — чтоб судьба пощадила нас и мы больше не знали горя.

— Да услышит и исполнит твое пожелание господь, — тихо отозвалась Сатеник.

После этого выпили за Наапета, пожелали Асканазу благополучного путешествия, Михрдату — здоровья, а отсутствующему Габриэлу — счастливой жизни.

В заключение Сатеник подала клубнику.

Михрдат помог жене убрать посуду со стола, вставил папироску в длинный мундштук и с наслаждением закурил.

Наапет достал из кармана четки; перебирая их, он подошел к окну и обратился к Асканазу:

— Погляди-ка, как ясно видны обе вершины Арарата!

— Да, чудесно. Дом Михрдата хорош тем, что стоит выглянуть в окно — и перед тобой оба Арарата!

— Десять лет гляжу на них и не могу налюбоваться! — подхватил Михрдат.

4

Тикин — почтительное обращение к замужней женщине.

5

Имеется в виду грабар (древнеармянский язык).