Страница 15 из 19
— Спасибо, — сказал Гигия и вернул обратно.
Бачука вздохнул. Он старался изо всех сил угодить Гигии, но помириться с ним ему не удавалось.
Вскоре мельник разговорился. Хоть мы его и не спрашивали, он рассказал, где работал раньше, сколько у него детей и внуков, сколько может намолоть мельница за одну ночь, как он однажды поймал вора… Потом спросил каждого из нас, кто мы такие, где учимся, кто из нас старше, почему перешли реку вброд, а не пошли в обход через висячий мост, почему принесли так мало зерна и собираемся ли мы ночевать на мельнице.
«Конечно, собираемся. Мы прошли такой путь, измучились, наконец-то оказались под крышей, разве мы в силах теперь пройти обратный путь? — думал я. — Но ведь электромельнице ничего не стоит перемолоть это зерно за два часа. А еще только начинает темнеть. Что же мы будем делать до утра?»
Мы как могли боролись с одолевавшим нас сном. Начали со сказок. Мельник прилег на низенькую лавочку у стены и задремал. Устал, видно. Вскоре запас сказок иссяк, все загадки были разгаданы, играть в чет и нечет надоело (Мамука, оказывается, специально для этого взял два полных кармана мелких орешков), а до рассвета было еще далеко. Мельник тихонько похрапывал. Гигия заглянул в воронку жернова. Мельник наказывал нам бодрствовать и остановить мельницу, когда зерно будет перемолото.
— Пока рано, — сказал Гигия.
Тенго свернул пустой мешок и положил под голову. Мамука клевал носом, меня тоже стала одолевать дремота. Вскоре, наверное, всех одолел бы сон, если бы я неожиданно не вспомнил одну игру.
— Ребята, игру о знаменитых людях знаете?
Видно, мой голос прозвучал очень громко. Мамука подскочил и стал протирать глаза:
— Что?
— Знаете игру о знаменитых людях? — повторил я.
— А как в нее играют?
— А вот так… — Я оглядел лежавших на полу ребят. — Слышите, Леван, Тенго, проснитесь!
— Нашел время играть!
— А ну давай, — сказал кто-то.
— Слушайте. Нужно задумать какого-нибудь знаменитого человека, писателя, ученого или государственного деятеля. Поняли? Все равно, жив он или нет, был бы знаменит… Я задам девять вопросов, а на десятом отгадаю, кого вы задумали.
— А если мы не ответим на вопросы?
— Нет, ответить нужно на все. Поэтому вы должны хорошо знать биографию того, кого задумали, — когда родился, национальность, чем прославился…
— Хорошо, я уже задумал, — сказал Мамука и хитро сощурил глаза.
— Задумал? Ну, я начинаю.
Я загнул мизинец и спросил:
— Ученый?
— Нет, — ответил Мамука и тоже загнул мизинец.
— Композитор?
— Нет, — обрадовался Мамука.
— Государственный деятель?
Мамука задумался:
— Он был и государственным деятелем.
— Европеец?
— Нет, уважаемый, — покачал головой Мамука, — ты задал уже четыре вопроса.
— Азиат?
— Азиат. — Мамуке стало неприятно, что я отгадал.
— Не писатель ли?
— Правильно… писатель.
— Скажи мне, он грузин?
Мамука кивнул в знак согласия. А я задумался: какого грузинского писателя мог он задумать.
— Не хромал ли он? — спросил я внезапно.
— Нет, это не тот, кого вы имеете в виду, — снова обрадовался Мамука.
— Нет ли у него такого стихотворения: «Лес расцветает нарядный, ласточки в небе поют…»
— Есть, есть, — улыбнулся Мамука.
— Значит, ты задумал Илью Чавчавадзе! — воскликнул я.
Ребята развеселились. Всех заинтересовала эта игра.
— А теперь я задумаю, — сказал Гигия.
— Задумал? Начинаю спрашивать. Считай… Не жил ли он в девятнадцатом веке? — На этот раз я решил пойти другим путем.
— Нет, — покачал головой Гигия.
— Ученый?
— Ну да, Ньютон! — вырвалось у Гигии.
Все расхохотались. Засмеялся и Гигия, смущенно поглядывая на нас.
— Погоди, я задумаю другого, — взмолился он.
— Нет, на этот раз задумаю я.
— Нет, сперва я.
Ребята оживились.
— Вот я задумаю, и тебе ни за что не отгадать, — пригрозил Бачука.
— Кого бы ты ни задумал, все равно отгадаю.
— Давай пари!
— Давай! — Мы взялись за руки.
— На что? — спросил Бачука.
— На что хочешь.
— Хорошо, если я выиграю, ты сам потащишь свой мешок. — Бачука покосился на Гигию. — А если нет, снова понесу я.
— Идет! Итак, начинаю. Американец? — Я почему-то решил, что Бачука выберет дальнюю страну.
— Нет.
— Европеец?
— Два, — сказал Бачука, согнув палец, и покачал головой.
— Значит, азиат… это я уже не спрашиваю… Его войска не разоряли Грузию?
— Извиняюсь, вы ошиблись, — хихикнул Бачука.
— Не жил ли он при царице Тамаре? — вдруг почему-то вспомнил я Руставели.
— Уже четыре… не жил. — Бачука снова посмотрел на Гигию.
— Писатель? Композитор? Ученый? — засыпал я его вопросами, но все напрасно.
Я имел право еще на два вопроса, а потом должен был назвать фамилию того знаменитого человека, которого задумал Бачука.
— Может быть, государственный деятель? — спросил я наугад.
— О да, государственный деятель, — сказал Бачука. — Еще бы не деятель!
— В настоящее время жив?
Бачука захихикал:
— Жив, и ты его хорошо знаешь.
— Знаю?! — удивился я. — Никого я не знаю…
— Сдаешься?
— Сдаюсь, не отгадал, — поднял я руки.
— Проиграл пари?
— Проиграл, — смутился я. — А теперь скажи, кого ты задумал?
— Гигию! Чем не государственный деятель? Ведь он организовал помощь колхозу.
Не успел Бачука произнести эти слова, как раздался звук пощечины, потом другой, третьей, и Бачука, словно мяч, ударился о стену и растянулся. Рассвирепевший Гигия бросился было к нему с кулаками, но я вскочил и преградил ему дорогу.
— Успокойся, Гигия, хватит с него.
— Над чем смеется эта обезьяна!
— Хватит, Гигия, прости его, — стали просить и остальные ребята.
— Что я должен простить этому дураку! Нашел над чем смеяться! — весь дрожал Гигия.
— По глупости он. Хотел угодить тебе, — вкрадчиво сказал Мамука.
— Я ему дам «угодить», я из него лепешку сделаю.
— Что случилось?! — неожиданно раздался голос.
Мы оглянулись. Мельник, сидя на лежанке, протирал глаза.
— Не волнуйтесь, дедушка. Просто ребята поссорились, и Гигия ударил товарища, — ответил Леван.
— Наверное, заслужил, иначе зачем бить человека? — тихо проговорил старик и заглянул в воронку.
«Пожалуй, и верно заслужил», — подумала Екатерина Ивановна, закрывая тетрадь. Она встала, подошла к двери, осторожно приоткрыла ее. Важа лежал, повернувшись лицом к стене, и сладко спал.
Екатерина Ивановна вышла на балкон. Город сверкал огнями, Кура была запружена, и в медленном, незаметном для глаз течении реки отражалась прекрасная набережная.
На веревке, натянутой между столбиками балкона, висело белье Важа. Мать перегнулась и ощупала каждую вещь — не высохли ли? И вдруг сорочки Важа стали уменьшаться и превратились в распашонки. Екатерина Ивановна протерла глаза.
Она внесла белье в комнату и снова подсела к столу. «А теперь прочту тетрадку Важа, остальные можно и завтра», — решила она.
Важа Сакварелидзе
VII класс „А“
МОЯ МАТЬ
Последний урок в этом году! Теперь я уже ученик седьмого класса. Как только раздался звонок, я первым выскочил на школьный двор и хотел бежать к ребятам с нашей улицы. Но потом раздумал, сел у телеграфного столба, положив рядом книги, и стал ждать маму.
Когда нам зачитывают отметки за четверть, я всегда избегаю взглядов товарищей. Плохо, если твоя мама — твоя учительница. Всякий раз, получив пятерку, я краснею как преступник: мне кажется, что товарищи объясняют мои успехи совсем другими причинами. Иногда я и сам сомневаюсь в своих знаниях. Может, мама просто жалеет меня? Может, и другие учителя ставят мне хорошие отметки из уважения к маме? Очень, очень плохо, когда твоя мама — твоя же учительница…