Страница 88 из 148
Вахтанг Глонти распечатал пакет.
Все уставились на него.
Капитан нарочно читал медленно и про себя — пусть лопнут от любопытства эти штатские. Затем многозначительно кашлянул и, делая вид, что колеблется, все же встал и передал полученную бумагу члену учредительного собрания.
Теперь собравшиеся уставились на Евгения Жваниа, но и он не лознакомил их с содержанием письма, а вернул его Глонти.
— Действуйте! — сказал Жваниа и, сняв очки, которые надел, чтобы прочесть бумагу, нервно завертел их в руках.
Капитан Глонти щелкнул каблуками и быстрым шагом вышел из кабинета.
— Будьте здоровы, товарищи, — сказал собравшимся Евгений Жваниа. — Вы все свободны.
Но никто не спешил уйти. Всех интересовало, что было написано в полученной из штаба бумаге. Выражение лица Евгения Жваниа и торопливый уход капитана говорили о том, что Татачиа Сиордиа принес недобрую весть. Было непонятно, почему это Евгений Жваниа не объяснил, в чем дело.
Первым из-за стола встал председатель правления уездной общины Иродион Чхетиа, давая этим самым понять и другим, что пора расходиться. Поодиночке, молча, разошлись члены местной общины.
Спустившись по лестнице во двор, все сразу оживленно заговорили:
— Скрывают от нас… Наверное, в бумаге какая-нибудь тайна.
— Может быть, война началась.
— Я тоже так думаю, что война… Пакет пришел на имя капитана.
— Значит, это не просто тайна, а военная тайна.
— Да, может быть, и военная… Может быть. Все может быть.
Калистрат Кварцхава вел под руку почтмейстера.
— Слушай, почему у вас, социал-демократов, все покрыто тайной? — сказал Еквтиме фельдшеру.
— Ложь! Клевета! — воскликнул Калистрат и поднял над головой палку.
— Нам, национал-демократам, нечего скрывать, — спокойно продолжал Еквтиме. — А ну, опусти свою палку.
— Еквтиме! — прошептал с угрозой фельдшер и не опустил, конечно, палку.
— Калистрат! — прошептал с угрозой Еквтиме и отер платком лицо.
На этом их взаимные угрозы прекратились. Оба устали, и обоим не хотелось спорить. Фельдшер и почтмейстер вышли на дорогу. Под ногами хлюпала грязь и вода. Еквтиме и Калистрат жили в другом конце деревни, так что до дома им нужно было пройти чуть ли не всю длинную сельскую улицу.
Деревню объезжал конный патруль.
— Это что за новость такая? — удивился Еквтиме.
— Похоже на военную тревогу, — сказал Калистрат.
— Эй, кто идет? Стой! — Патрульные преградили друзьям путь.
— Это мы — врач и завпочтой, — сказал Калистрат.
— Пропустите их! — послышался из темноты пискливый бабий голос Сиордиа. — Пожалуйста, господа.
Еквтиме и Калистрат прибавили шагу, но одышка скоро сдержала порыв Еквтиме.
— Может, и вправду началась война? — сказал фельдшер.
— Возможно, — сказал Еквтиме. Он уже не отирал пот — пыхтя и вздыхая, он едва тащил по грязи и воде толстые, как бревна, непослушные ноги.
Узкой, чуть приметной лесной тропинкой Варден Букиа спускался по склонам горы. Он спешил домой. После первого ранения на Западном фронте старший сын Беглара Варден был направлен в Харьковское военное училище, успешно окончил его и в чине прапорщика вернулся на передовые позиции. Февральская революция застала Вардена в Петрограде, и классовое чутье подсказало ему, какой выбрать путь, — в апреле Варден Букиа вступил в партию большевиков. Вскоре его выбрали делегатом на Второй Всероссийский съезд Советов. Декрет о земле обрадовал крестьянского сына.
Тогда же Варден узнал, что первая часть декрета о земле была составлена Лениным, вторая же была выработана на основе принятого на Первом Всероссийском съезде крестьян "Примерного Устава". Крестьянские требования были сформулированы решительно и бескомпромиссно: безвозмездно отбирать у помещиков землю, вместе с движимым и недвижимым имуществом. Безвозмездно и навеки вечные.
Теперь, по поручению Ленина, большевистский комиссар Варден Букиа возвращался домой. Он вез грузинским крестьянам ленинский декрет о земле. От Пойлинского пограничного между Грузией и Азербайджаном моста то пешком, то верхом на лошади, то на попутной арбе, а немного даже и на поезде, пробирался Варден сюда, в родные места. В пути было всякое — и голодно и холодно, но какое это имело значение? Главное было — дело, а забот и дел у Вардена было много. В Шулавери Варден встретился со вновь созданным большевистским правительством Грузии, в Тбилиси — с послом Советской России Шейманом, который только что сменил Кирова.
Начиная с границы с Азербайджаном, повсюду в горных и долинных деревнях Грузии встречался Варден с большевистскими ячейками, городскими и уездными комитетами. Ничего не приукрашивая, ничего не приуменьшая, рассказывал Варден товарищам о встрече демобилизованных из Красной Армии коммунистов-грузин с Владимиром Ильичем Лениным, о ленинском поручении разъяснить грузинским крестьянам декрет Советского правительства о земле.
Долго Варден Букиа нигде не задерживался — короткая встреча, недолгая беседа, и без отдыха дальше. Букиа спешил — время не ждало, время торопило его.
В лесу было темно. Внизу, в долине, среди спокойной черной земли тускло серебрилась река. На востоке медленно светлело небо. Захлопали на деревьях крыльями проснувшиеся птицы, с реки повеяло прохладой. И вдруг Вардену открылась освещенная еще совсем неярким утренним светом родная деревня. Он знал в ней все дома, все проулки и закоулки, знал, где находится аптека и почта, школа и церковь, кузница и мастерская сапожника, где духан и мельница, где живут Коршиа, Филиппа, Эсванджиа, Каличава, Кордзахиа, Начкебиа, Кварцхава, Эсебуа. По этим переулкам бегал Варден босой, по этим переулкам ходил он в школу, шел в поле на повседневную крестьянскую работу и усталый возвращался с поля домой. Здесь все было его родное, близкое: дома, плетни, виноградники и озорной, внезапно набегающий с моря дождик…
Деревня была большая, но отсюда, с горного склона, Варден видел ее всю — целиком. Тысячи — так, конечно, только говорится — тысячи, а кто сочтет, сколько в действительности раз поднимался Варден в детстве в лес за хворостом, потом уже в юности за дровами, тысячи раз собирал он здесь грибы, буковые орешки, сотни раз играл в разбойники с соседскими мальчишками и много раз приводил сюда девушку, которую любил со школьной скамьи.
Тут они бегали, играли в прятки, скрываясь друг от друга за деревьями, искали, находили, валялись в густой траве на поляне и готовы были отдать весь мир за одно прикосновение, за один поцелуй, хотя и не осмеливались на него, любя друг друга застенчивой, целомудренной любовью.
Свет понемногу одолевал тьму, и лес уже засверкал многими своими красками — неподвижный, но живой лес. Лес дышал, и это дыхание его окутывало Вардена много раз испытанным теплом, придавая ему бодрость. Он ощутил это теплое дыхание родного леса и родной земли всем телом, всем сердцем, всем существом своим.
Все чаще захлопали крыльями птицы на деревьях и кустах, все громче их щебет и клохтанье… Как знакомы Вардену голоса обитателей леса — нигде, наверное, во всем мире не щебечут так весело и не перекликаются так оживленно по утрам птицы.
Варден быстро шел под гору, скользя по мокрому мху. Бывало, не раз падал он здесь на мягкую, влажную землю, на ковер из полусгнивших листьев и мха и не чувствовал боли. Он хотел бы еще раз испытать это, но уже был не молод, и не было с ним той девчонки, той милой, любимой девчонки…
Эка, где ты, Эка? Может, ты вышла замуж, Эка! Может, уже и не живешь в нашей деревне? И наверное у тебя уже семья, дети? А ты счастлива, Эка, довольна? Ну, скажи — счастлива? И помнишь ли ты Вардена и этот лес, этот дубняк и эту мягкую теплую землю? Вдруг всей душой захотелось Вардену, чтобы вернулась юность. Та незабываемая пора, то счастливое время, та любовь. Варден печально улыбнулся. Юность! Юность он оставил здесь, в этом лесу, у подножия этих дубов, на этой мягкой теплой земле, и она, увы, не встретила его, вернувшегося из дальних и нелегких странствий. Кончается юность, уходит, не оглядываясь, а любовь остается, меняется, но остается. Он чувствовал, что любовь к Эке с ним, что он не растерял ее… Как хочется ему увидеть Эку, как хочется хоть издали взглянуть на нее. Варден шагал все быстрее и быстрее, но душа обгоняла его.