Страница 84 из 148
— Встань, Джвебе!
— Инда, Инда!
— Встань, Джвебе!
— Инда, Инда!
— Ты уже был дома, Джвебе?
— А разве я могу показаться дома, Инда?
— Почему же нет, Джвебе?
— С каким лицом я появлюсь дома, Инда?
— Пойди домой, Джвебе. Мать пожалей. Она так тоскует по тебе, Джвебе.
— Как мне показаться на глаза матери, Инда?
— Встань, Джвебе, — Инда попыталась поднять его. — Разве ты виноват, Джвебе?
— Так кто же виноват, Инда?
— Чтоб земля поглотила того офицера, Джвебе.
— Дьявол меня, видно, попутал, когда я вступил в гвардию. Не иначе, как дьявол.
— Нужда завела тебя в гвардию, Джвебе.
— Кто не нуждается в наше время, Инда?
— И кто не ошибается в наше время, Джвебе?
— Я сгонял свою родную мать с земли Чичуа, Инда!
— Джвебе, Джвебе!
— Я чуть не растоптал родную мать своим конем, Инда!
— Успокойся, Джвебе!
— Я прогнал отца с земли Чичуа, Инда!
— Успокойся, Джвебе!
— Я и тебя прогнал с земли Чичуа, Инда!
— Ну и что же, Джвебе?
— Я и твоего отца гнал с земли Чичуа, Инда!
— Отцу совсем не нужна эта проклятая земля, Джвебе. И мне она не нужна, Джвебе.
— Я и учителя Шалву сгонял с земли Чичуа, Инда!
— Но и учителю Шалве не нужна та проклятая земля, Джвебе. Шалва все тебе простит, Джвебе!
— А мать, Инда?
— И мать простит тебе, Джвебе!
— А отец, Инда!
— Джвебе, Джвебе!
— Отец не простит меня, Инда!
— Отец не простит, Джвебе!
— Мне жалко Гванджи, Инда!
— Бедного Гванджи всю зиму трясла лихорадка, Джвебе!
— Да, совсем извела мальчугана эта проклятая лихорадка, Инда!
— Гванджи очень любит тебя, Джвебе!
— И я люблю Гванджи, Инда. Мальчик дважды приходил ко мне и все звал домой. А что я ему мог сказать, Инда?
— Надо было пойти домой, Джвебе.
— Но я не могу пойти домой, Инда!
— Гванджи так гордился, что ты народогвардеец, Джвебе.
— Народогвардеец… Ах, если бы ты только знала, Инда!
— Успокойся, Джвебе!
— Хоть ты прости меня, Инда!
— Пусть твое горе на меня падет, Джвебе!
— Инда!
— Ты совсем вымок, ты простынешь, Джвебе.
— Инда!
— Ты совсем замерз, Джвебе!
— Инда!
— Пойдем в дом, Джвебе!
— Иванэ не пустит меня в дом, Инда.
— Отец не хотел этой проклятой земли, Джвебе.
— И все же он не пустит меня в дом, Инда!
— А мы влезем в окно, Джвебе!
— Инда!
— Успокойся, Джвебе.
Дождь прекратился, очистилось небо, и деревню залил лунный свет, но у Маки по-прежнему горела лампа. Мака еще не ложилась спать — как присела на тахту, так и осталась сидеть. На другой тахте спит Гванджи — он спит неспокойно, все время ворочается и что-то бормочет невнятной скороговоркой.
"Бедный Гванджи", — думает Мака, не отрывая глаз от лежащей перед ней фотокарточки Вардена и Джвебе.
Братья стоят, тесно прижавшись друг к другу, — плечом к плечу, Варден рослый, красивый юноша с черными, только-только пробившимися усиками, девятилетний Джвебе худенький, слабенький.
Фотограф вставил обоим вместо глаз мелкие круглые стеклышки. Братья улыбались, но улыбались только их лица, а глаза нет, потому что стекло улыбаться не умеет. Улыбались братья неловко, неестественно, как улыбаются на многих фотографиях малыши, которым обещали, что из объектива вылетит птичка. И стояли братья напряженно, навытяжку. Но мать видела их сейчас такими, какими они были в жизни: веселыми, озорными, беспокойными, добрыми, а главное — любящими друг друга.
"Хоть бы убила меня твоя лошадь, Джвебе. Хоть бы поглотила меня та проклятая земля, сынок! До чего я дожила. Отец не пускает тебя в дом! Родной отец не пускает! Безбожник", — горестно шептала Мака пересохшими, шелестящими губами.
А "безбожник" Беглар лежал на своей тахте в соседней комнате и тоже не спал. И думал Беглар о том же, что и Мака: "За что же так надругалась над ним судьба? Ведь это же беда, да еще какая — он, Беглар, не пустил в дом сына, любимого сына, заветного сына".
— Где ты, Варден? Хоть бы ты был здесь, мой умный сын, — шептала пересохшими губами Мака. — Джвебе послушался бы тебя, Джвебе не пошел бы в гвардию, если бы ты был рядом, Варден! Где ты, Варден? Как терпит сердце твоей матери такую долгую, бесконечную разлуку? Десять лет не видели тебя мои глаза — чтобы они ослепли. Тебя не видели, мой первенец, мой ненаглядный сынок.
Беглар не слышал шепота жены, но знал, и как было не знать ему этого, что она делает и что шепчет.
"Но, может, зря я так поступил с Джвебе? Ошибся мальчик… по молодости ошибся — поверил красивой меньшевистской брехне… Поверил, что их народная гвардия за народ… теперь, наверное, открылись у него глаза на горькую правду, да какой ценой… А мог бы сразу меня послушаться. Но он упрямец, Джвебе, да еще какой. И Варден у нас был упрямый, но от разумного отцовского совета Варден не отмахивался. Они оба — Варден и Джвебе — из рода Букиа, в обоих течет кровь Букиа, бьется сердце Букиа, оба они — мои сыновья. Плохо, конечно, очень плохо что Джвебе не послушался меня. Но Джвебе уже не ребенок. У него свой ум. Каждый человек сам выбирает себе путь. Чтобы выбрать правильный путь, нужны и опыт и знания. Невзгоды и радости тоже подсказывают человеку его путь. Моего сына привела на его путь безвыходная нужда. Я пытался внушить ему надежду, я говорил ему: "Потерпи еще немного", — но он не послушался. Ну что ж — это его дело. У каждого человека свой ум, свои мысли, свой путь. Жизнь еще много раз заставит Джвебе задуматься. Жизнь и только жизнь может изменить его мысли…"
Было далеко за полночь, когда Беглар уснул.
А Мака все сидела на тахте, и карточка Джвебе и Вардена все лежала перед ней. Когда же в окно заглянула заря, Мака встала, набросила на голову платок, вышла из комнаты и тихо прикрыла за собой дверь.
Заря выкрасила небосклон в фиалковый цвет.
Люди еще спали, но на ветвях деревьев уже зашевелились, начиная свой новый день, птицы. Где-то лаяла собака, где-то мычал буйвол и спросонья орали петухи. Во дворах лежали ощетинившиеся от холода буйволы, спали прямо на земле коровы, и чей-то бык, подняв лобастую голову, большими умными глазами проводил быстро идущую по проулку Маку.
У лагеря гвардейцев Маку остановил часовой. Как ни молила Мака, сколько ни просила, он не пустил ее во двор. "Назад! Назад!" — вот и весь его разговор. И Мака медленно, то и дело вздыхая и глотая слезы, направилась тем же проулком домой.
Сейчас заря уже окрасила небосклон в розовый цвет. В темном проулке стало светлее. В некоторых домах уже проснулись люди, со скрипом отворялись двери кухонь, плакал чей-то недовольный ребенок, и надсадно кашлял после первой затяжки какой-то заядлый курильщик. Лежавшие во дворах быки, коровы, буйволы поднялись, расправляя затекшие за ночь члены и негромким мычанием напоминая о себе хозяевам. Недовольно захрюкали, ища хоть какую-нибудь лазейку в изгороди, проголодавшиеся за ночь свиньи, но что даст им лазейка, все одно ни в какую щель не пролезешь, все одно не уйдешь со двора; на коротких шеях у свиней небольшие треугольные ярма, чтобы не шастали шкодливые по соседским садам и огородам.
Рассвет быстро набирал силу.
Мака вдруг остановилась, прижав руки к груди. По переулку бежал Джвебе. Он спешил от Инды в свой лагерь — не дай господи опоздать к подъему: изведет взводный. Увидев мать, Джвебе остановился. Что делать? Повернуть назад? Прыгнуть в чей-нибудь двор? Бежать, спрятаться от глаз матери? Нет, сердце сына отбросило эти мысли, и Джвебе, опустив голову, шагнул навстречу матери.
Когда Беглар вошел в комнату Маки, Гванджи еще спал беспокойным сном — мальчику и во сне было холодно, и он, скрючившись, натянул одеяло до подбородка.
Беглар взял с тахты карточку Вардена и Джвебе. Сыновья глядели на него, напряженно и неестественно улыбаясь. В полутьме рассвета стеклянные глаза их казались пустыми, потухшими.