Страница 78 из 148
— Вот, тетя, ваш Джвебе.
— Мой Джвебе, мой сынок, — забыв обо всем на свете, воскликнула Мака, но тут она увидела негра и испуганно повернулась к Инде:
— Этот черный, кто он, Инда? Человек? Или сам черт?
Инда пожала плечами, что она могла ответить Маке? Конечно, это не черт. Но она сама впервые увидела такого черного-пречерного человека, и невольный страх закрался ей в душу. Теперь уже и другие заметили Болдуина — шепот удивления, что-то вроде "Ах, боже мой", пробежал по толпе и тут же утих… Нет, не "черный человек" был самым большим удивлением для односельчан Джвебе Букиа… Что черный человек, когда на свете столько черных дел.
Сколько раз пахал, засевал, мотыжил эту землю Джвебе, сколько раз носил в кукурузник Чичуа собранное на этом поле зерно, а самих Чичуа ни разу не видел. Джвебе не знал, кому доставалась кукуруза. Один из Чичуа был членом меньшевистского правительства и проживал в Тбилиси, другой был профессором Петербургского университета, третий жил во Франции. Джвебе не помнит, чтобы Чичуа когда-нибудь приезжали в деревню. Кто знает, может быть, они и забыли об этой земле, такой желанной и недосягаемой для Джвебе, Беглара, Нестора, Иванэ, для всей деревни.
Река часто меняла русло, но для Джвебе река и поле всегда были такими, какими он их увидел в первый раз, в тот памятный день, когда вместе с матерью впервые отнес полдник отцу и Вардену.
Мы нередко забываем, что было вчера и позавчера, но память наша мгновенно, без усилий рисует перед нами картины далеких дней. И такие подробные картины, что только диву даешься. Она удивительно своенравна и капризна — наша память. Джвебе мог закрыть глаза и увидеть это Поле, эту реку и нависшие над ней ясени и ивы такими, какими они были во времена его детства, когда он с Индой и другими своими сверстниками нагишом прыгал в воду с высокого берега. Они плавали наперегонки и состязались в бросании камушков — а ну, кто дальше всех бросит, или — а ну, кто дольше всех пробудет под водой. И девчонка Инда не хуже мальчишек ныряла, и не хуже мальчишек бросала плоские камушки… Почти на тот берег забрасывала — такая это была ловкая и сильная девчонка. Но она, к сожалению, слишком быстро росла и вдруг, к великому удивлению мальчишек, стала их стесняться и, купаясь, уже не снимала рубашки. А потом наступило время, когда Инда вообще перестала купаться с мальчишками — она смущалась теперь и краснела под взглядами сверстников. Раньше мальчишки не смотрели на нее такими глазами. Но то было раньше, а теперь она уходила далеко от деревни и плыла вниз по реке, ничуть не боясь бурной, холодной, как лед, воды. Река словно звала ее, соблазняла, дразнила. Инда выходила из воды лишь для того, чтобы немного отдохнуть. Высокая грудь ее вздымалась, сердце неистово колотилось, девушке сразу становилось холодно, и, чтобы унять дрожь, она начинала бегать по берегу, затем снова прыгала в реку. Волны мягко подхватывали девушку, обнимали ее, словно руки Джвебе, и она забывала обо всем на свете, обо всем, кроме Джвебе. Милого, желанного Джвебе. Мутные, холодные волны казались ей светлыми и теплыми. Отдавшись их быстрому течению, она плыла вниз, к морю. Море было близко, но девушка не доплывала до него. Неподалеку от моря Инда выходила на берег. Там, в лесу, у нее было заветное местечко. Лес был дремучий и болотистый, его населяло множество птиц, зверей и пресмыкающихся. Инда не боялась их. Выйдя на берег, она выжимала платье, развешивала его на ветвях и ложилась на спину. Над нею было синее чистое небо. Над ней высоко пролетали ястребы, ниже летали фазаны и лебеди, а журавли и чайки чуть ли не касались крыльями ее лица. Должно быть, они изнемогали от любопытства, эти птицы.
В лесу стоял неумолчный щебет, клекот, шипение, сопение, рев и визг его обитателей. Инда лежала взволнованная, возбужденная, но не этими голосами, не шумом леса: она глядела на небо, а с неба глядел на нее большими черными глазами ее Джвебе. Он был по пояс выпачкан в болотной тине, а через плечо его была перекинута богатая охотничья добыча. Джвебе шел к ней, к Инде, и она, ожидая его, испытывала необыкновенную радость и волнение.
Инда не отрывала от него глаз до тех пор, пока Джвебе не спускался с неба и не склонялся над нею. Затем он заглядывал ей в глаза, сбрасывал дичь на землю и ложился рядом с девушкой.
Они лежали молча, вытянувшись, и между ними было пространство длиною в руку, но вот рука Джвебе осторожно и несмело касалась плеча Инды. Инда лежала с закрытыми глазами, будто не чувствуя прикосновения, но когда рука Джвебе соскальзывала ей на грудь, она вскрикивала: — Что ты, парень! — вскакивала и хваталась за платье.
Все это было ее мечтой, ее ожиданием, ее желанием, и не больше. Все это было только видением. И сердце ее падало, когда Джвебе не оказывалось рядом. Но и в них тоже была немалая радость, в этих видениях. Когда солнце начинало спускаться к морю, Инда одевалась и со спокойной, счастливой улыбкой на губах возвращалась по прибрежной тропинке домой. В пути она не раз останавливалась, целовала пестрые цветы и крепко прижимала их к груди, или ловила бабочку, сажала ее себе на ладонь и нежно касалась губами пестрых крылышек. Наслаждаясь прикосновением ее губ, ароматом ее тела и волос, бабочка замирала, до тех пор, пока Инда, осторожно подув на нее, не помогала ей взлететь. Бабочка улетала, а Инде казалось, что она только что целовала Джвебе, прижимала к груди Джвебе, своего любимого Джвебе.
На следующий день Инда снова уплывала вниз по реке к лесу. Она знала, что Джвебе нередко охотится в том же лесу, и надеялась, что как-нибудь встретится с ним там — не в мечтах встретится, а наяву. И однажды они действительно встретились на узкой прибрежной тропинке. Встретились и смутились, больше того — испугались, так далеко от дома и наедине… Некоторое время они молчали, и не глядя друг на друга, шли по тропинке, ведущей в деревню. Инда не решалась заговорить первой, первым все же заговорил Джвебе. Преодолев робость, он спросил Инду:
— Зачем ты так далеко зашла, тебе не страшно, Инда?
— А чего мне бояться! Я уже давно не ребенок, Джвебе.
— И все же… в лесу полно зверей, Инда.
— А я о них и не думаю, Джвебе.
— А о чем же ты думаешь, Инда?
— Не знаю… Мало ли о чем.
— О чем все же?
— Ты болота опасайся, Джвебе! Не только человек — и зверь обходит болото, Джвебе.
— Не бойся за меня, Инда.
— Я не боюсь, а все же лучше обходи болото, Джвебе. Леший не спит.
— А я о тебе думаю, Инда.
— Что ты! Зачем обо мне думать, Джвебе?
— Не знаю. Но вот думаю, беспокоюсь о тебе, Инда. Зверей много в лесу.
— А я не боюсь зверей, Джвебе.
— Зверь все же зверь, Инда.
— Да, Джвебе, зверь он, конечно, зверь… Но я тебя боюсь, Джвебе.
— Зачем меня бояться, Инда?
— Не знаю, но боюсь…
— Я и сам боюсь тебя, Инда.
— Что ты! Не прикасайся, не то закричу так, что небо услышит.
— Ну, чего ты боишься? Хочешь, я совсем не буду ходить в лес, Инда?
— Нет, зачем же! Здесь зверей много.
— Да, зверья много.
— Чего же тебе больше?
— Не знаю…
— Ну, чего же тебе больше, Джвебе? Ты же охотник.
— В лесу один прекрасный зверь, Инда!
— Один?
— Он не дает мне покоя, Инда.
— Что это за зверь, Джвебе?
— Прекрасный зверь. Погибаю я из-за него, Инда.
— Не дай бог тебе погибнуть, Джвебе.
— Погибну я из-за него, Инда.
— А не из-за тебя ли ходит тот зверь в лес, Джвебе?
— Не знаю, Инда.
— Чего же ты ждешь, Джвебе? Поймай этого зверя. А ну! — вскрикнула Инда и помчалась как ветер.
Джвебе никак не мог угнаться за Индой — тяжелые охотничьи трофеи мешали, — да и как за ней угонишься, когда у нее такие тонкие и высокие, как у олененка, ноги.
— В кандалах ты, что ли, Джвебе? — крикнула, обернувшись, Инда. Она громко смеялась, качала головой, и длинные блестящие волосы ее рассыпались по плечам, и сияющее лицо ее, и горящие глаза были так призывны, что Джвебе остановился, завороженный и ошеломленный. И Инда тоже остановилась, потому что голова у нее закружилась от счастья, и, прижав левую руку к груди, она подождала Джвебе, и затем они уже вместе пошли по узкой тропинке к деревне. Потом они еще несколько раз встречались в том же лесу, и чаще всего они молча шли к деревне. Местами тропинка суживалась так, что молодые люди чуть не касались друг друга, и тогда они шли напряженно затаив дыхание. Иногда на тропинку выпрыгивал кузнечик, или пробегала ящерица, или выскакивала прямо к ногам лягушка, но молодые люди ничего этого не замечали, ничего не видели Не замечали они и того, как подходили к деревне. Здесь их выводили из задумчивости или лай собаки, или мычание теленка, или блеянье козы. Тогда молодые люди расходились, чтобы никто их не видел вместе, и пробирались в деревню разными дорогами, чуть ли не с разных сторон. Они и сами не понимали, зачем им нужна такая таинственность…