Страница 4 из 148
Хахутиа, увидев сквозь прозор двери окровавленного господина, тотчас же бросился на Джвебе и хотел было закричать, но сильная рука Джвебе зажала ему рот. Хахутиа схватил своего врага за пояс, чтобы он не убежал, и так сильно укусил его в руку, что Джвебе невольно отдернул ее.
— По-мо-ги-те!.. Го-спо-ди-на… уби-ли!..
— Молчи, Хахутиа! Не убивал я господина… Не заставляй меня убить тебя, Хахутиа!.. — Джвебе снова зажал ему рот, но Хахутиа боролся все яростнее, бил Джвебе головой в лицо, ударял кулаком в бок. Конечно, Джвебе был намного сильнее и мог задушить его, но он жалел ни в чем неповинного слугу.
И тут Эка заметила полено, стоявшее возле ванны. Она вбежала в комнату, схватила полено и ударила Хахутиа по голове. Отчаянно боровшийся слуга внезапно сник, уронив руки, и повалился на пол.
— Что ты сделала, Эка?!
— Ничего, я не сильно ударила…
Джвебе сбежал по лестнице, увлекая за собой Эку, вскочил на коня, натянул узду и вынесся за ворота.
Когда Джвебе входил к Мурзакану, дворецкий давал повару указания насчет обеда, но, увидев сейчас скачущего галопом коня, испуганно выбежал из кухни, бросился во дворец и первый вошел в спальню Мурзакана. На растянувшегося в коридоре Хахутиа он даже не взглянул.
— Чего вы там — оглохли? — Мурзакан спустил с кровати ногу, придерживая рукой раненый бок, — живо позвать мне лекаря!
Дворецкий не посмел спросить, что случилось с господином, он сразу же повернулся и выбежал в коридор…
От быстрого бега коня у Джвебе и Эки кровь стучала в висках: «Беда, если тяжело ранен господин. Дворецкий, Кимотиа Китиа, наверное, уже собирает преследователей… из-под земли нас достанут… кровь нашу выпьют… целиком уничтожат семьи…»
Двор Джвебе. Мать несет к домику в кувшине воду из колодца. Услышав знакомое цоканье, она радостно повернулась. Джвебе чуть замедлил бег коня.
— Мать, я ранил Мурзакана, спасайся!..
Кувшин упал на землю и разбился на черепки.
А скакун уже летит по ущелью.
Девочки высунули головы из кустарников и плюща.
— Арабиа, девочки!
— Джвебе!
— Посмотрите, он мчит Эку.
— Он спасает Эку…
— А нам кто поможет, несчастным!
— Вероятно, за ними гонятся люди Мурзакана.
Головы тотчас же исчезли в кустарнике…
С быстротой молнии облетела ближние деревни весть: Мурзакан ранен! Еще не зашло солнце, а на его дворе собрались князья Ататиа Джаяни и Басиа Чичуа, дворяне Начкебиа, Кобахиа, Дгебиа и Габуниа. Они прибыли на конях, со свитой, с гончими и ищейками, вооруженные с головы до ног, охваченные гневом. Они то и дело хватались руками за рукояти кинжалов, полные одним стремлением — скорее отправиться по следу Зурхая.
Они явились сюда вовсе не из любви к Мурзакану. Мурзакан был для них как колючка в глазу. Но у них было правило: если крепостной убегал от господина, другие господа помогали его ловить. В этом все они были единодушны. Надо было жестоко наказать непокорного, чтобы держать крепостных людей в страхе и повиновении.
— Если такое посмели с Мурзаканом, что же будет с нами!
— Не сегодня-завтра и нас ждет то же самое.
— Надо сжечь всех Зурхая.
— Слишком они подняли голову.
— Уже и крепостного не может продать господин. Времена! — говорили стоявшие перед балконом Дгебиа и Габуниа.
— Не было у Мурзакана второго такого преданного крепостного, как Зурхая.
— А все же почему хотел убить его этот голоштанный пастух?
— Сам Мурзакан ничего не говорит.
— Мурзакан ни с кем не станет откровенничать…
— Да никто и не посмеет спросить его.
— А действительно ли ранил его кинжалом Зурхая?
— Не станет же сам себя ранить человек…
Псари с трудом сдерживали рвавшихся со сворок, лаявших, скуливших собак. Слышалось фырканье и ржанье коней, лязг оружия. Слуги из свиты, застыв в готовности, стояли у лошадей.
— Да, но где же были все слуги?
— Господина убивают среди бела дня, и ни один человек не явился на помощь?
— Хахутиа пока еще не пришел в сознание.
— Когда Мурзакан принимает ванну из цаишской воды, в его комнату не смеет войти ни одна живая душа.
Отдельно стояли на балконе Ататиа Джаяни и Басиа Чичуа, завидовавшие Мурзакану, ненавидевшие друг друга, но в глаза сладкоречивые.
— Говорят, Мурзакан приглашен сегодня к мтавару[1].
— Приглашен-то, может, и приглашен, но он не сядет за его стол!
— Но мтавар ведет какие-то важные переговоры с Имеретией…
— Кого только там не будет: князья Абашидзе, Церетели, Агиашвили, Цулукидзе, Эристави.
— Неужели Дадиани помирится с Имеретией?
— Не зря же столько вельмож пожаловали к нему.
— Должен помириться. Видит же он, что одни мы не справляемся с турками.
— После победы над Персией турок уже не довольствуется своей землей.
— Теперь, по слухам, задирает Россию.
— Разве только Россия сломает ему шею, а то я не представляю себе другую страну, которая бы с ним справилась.
— Царь Картли направил к русскому государю послов и уже будто сговорился с Имеретией…
А под стеной дворца сидели на бревне старики. Они дымили трубками и с отвращением сплевывали. Им ничего не нравилось в мтаваре, они избегали его двора.
— Говорят, мтавар запретил продавать крепостных.
— Забыл он разве, что отец его сам торговал крепостными?
— У него добра завались, а того не видит, что на нас даже рубахи нет…
— А какие товары, говорят, привез корабль Юсуфа Зия!
— Потому-то Мурзакан и не оставил ни одной девчонки в деревне.
— Каких арабских коней привез!..
— А о собаках и не говори! Немецкие овчарки. Живьем, оказывается, могут сожрать человека.
— Да, у Мурзакана есть собаки этой породы, и все на человека науськаны…
Иные нетерпеливые дворяне даже не сходили с коней. Они стремились отличиться перед Мурзаканом, самолично словить Зурхая, истребить весь его род.
— Чего мы ждем? Пока мы стоим тут сложа руки, этот разбойник убежит за девять гор! Тогда лови-свищи его!
— Мурзакан сказал: никто не должен мешаться в это дело, своей рукой поймаю я этого свинячьего сына и привяжу к хвосту лошади!
— Пусть твой Гуджу так не знает горя, как Мурзакан предоставит это дело другому…
— Да ведь сам он ранен в живот?
— Оказывается, рана у него не опасная.
— Но что же все-таки произошло?
— Хахутиа только что пришел в себя. Говорят, что Зурхая просил у Мурзакана девушку Джгереная.
— Сказать по совести, он должен был отдать эту вшивую девчонку такому верному крепостному.
— Мурзакан готов отдать десяток коней и коров, только не упоминай при нем имени женщины, — съязвил кто-то.
— В том-то и дело, а когда Мурзакан лежал в ванне, Зурхая ввел к нему в комнату эту девушку.
— Ну, конечно же, скопец и взбесился, — снова съязвил кто-то и в страхе огляделся по сторонам: уж нет ли где поблизости человека Мурзакана.
— Напрасно пришли мы сюда. Мурзакан никому не позволит ловить этого пастуха.
— И усадьбу его не даст нам сжечь. Не так он глуп, чтобы предать огню свое собственное имущество.
— Поэтому-то он и не спешит с этим делом…
И вдруг стоявшие на балконе князья отступили назад, уставившись на дверь: из комнаты быстрым шагом вышел Мурзакан. За ним следовали дворецкий Кимотиа Китиа и лекарь Ватаниа Хурциа. Мурзакан слегка припадал на ту сторону, где у него была рана. Одежда его была расстегнута, на нем не было ни пояса, ни кинжала. Увидев собравшихся на балконе и на дворе, он нахмурился, косматые брови сдвинулись, лицо потемнело.
— Кто пригласил сюда этих молодчиков? — спросил он насмешливо, ни к кому не обращаясь.
Ататиа Джаяни и Басиа Чичуа переглянулись, но ответить не посмели. Все молча, с затаенной ненавистью смотрели на потемневшее лицо Мурзакана и его сузившиеся от злобы глаза.
— Чего мы бездействуем, Мурзакан? — нарушил, наконец, молчание старший брат Мурзакана Дурубиа, у которого пустой рукав правой руки был заткнут за пояс: он потерял руку в анаклийской битве.
1
Мтавар — владетельный князь Мегрелии — Дадиани.