Страница 24 из 52
Чарльз Джон Кэри, 9-й виконт Фольклендский
– Еще колбасы, герр Удольф? – спросила меня Лизелотте.
– Нет, спасибо, Лизе, я наелся, – улыбнулся я. Если сказать честно, мне уже изрядно осточертели ее немецкие завтраки. То ли дело моя родная Шотландия, где у меня на столе с утра уже стояли блюда с жареными куропатками, омлет из яиц с грибами, копченые сардинки, кровяной пудинг… Но когда ты в Риме, веди себя как римляне[21]. Тем более что меня здесь считают отпрыском знатного саксонского дворянского рода, которому зачем-то приспичило посмотреть Россию в эти холодные мартовские дни.
Лорда Уитворта я знаю по лондонскому клубу, в котором я поселяюсь, когда приезжаю в столицу по делам. В прошлый мой приезд он неожиданно пригласил меня отобедать вместе с ним. Мы уединились в приватном кабинете, где он с ходу спросил меня:
– Чарли, ты же вроде неплохо говоришь по-немецки?
– Именно так. Нам с братом преподавал этот язык некий саксонец, который бежал в Шотландию по неизвестным нам причинам. Он утверждал, что его невзлюбил саксонский король, но я подозреваю, что все было намного прозаичнее – то ли он оказался замешан в финансовых махинациях, то ли что-то связанное с неблаговидной любовной историей. Но языку он нас научил хорошо – если у Генри и прослеживался английский акцент, то меня даже немцы почитают за чистокровного жителя Дрездена или Лейпцига.
– А ты не хочешь поработать на благо Его Величества короля Георга?
– С удовольствием, – ответил я, зная, что оплачиваться эта работа будет щедро. А то меня Кристина все пилит за то, что у нас слишком мало денег. Да и отдохнуть от моей мегеры совсем не помешает.
Через две недели я встретился с Гансом Бергером, купцом из Петербурга, который пребывал на водах в Карлсбаде. Сначала он был довольно-таки заносчив, мол, сударь, я вас не знаю и не понимаю, о чем с вами разговаривать. Но прочитав записку, полученную мною от Уитворта, он изменился в лице и заискивающе произнес:
– Как там виконт поживает?
– Очень хорошо, – улыбнулся я. – Он передает вам привет.
– Виконт пишет, что вам необходима квартира в Санкт-Петербурге. Почему бы вам не остановиться в моем доме? Он находится на Кирочной улице, недалеко от нашей церкви.
– А это далеко от Английской набережной?
– Всего лишь половина мили.
Приехав в Петербург и поселившись у герра Бергера, я был неприятно удивлен, узнав, что ганноверская миля более чем в четыре с половиной раза превышает нашу, английскую. Но приняли меня вполне радушно, и я решил, что если заговор провалится и будут искать несостоявшихся убийц коронованного русского паяца, то здесь меня вряд ли кто-либо найдет. Немцев в городе много, и никто не заподозрит в приезжем из Саксонии эмиссара лорда Уитворта. Тем более сама фрау Бергер тоже посчитала меня саксонцем, и отношение ее ко мне было вполне приятственным. К тому же русских она не любит, и вся прислуга у них в доме – исключительно немцы. Англичан, к слову, она презирает еще больше.
На Английскую набережную я сам не поехал. Вместо этого я посетил некого голландца по фамилии Голдевайк, который давно уже работал на Уитворта, и поручил ему, во-первых, арендовать почтовый ящик под вымышленным именем у конторы де Конинка – такую услугу они, как правило, предоставляют всем иностранцам за сравнительно умеренную плату. А во-вторых, он должен послать надиктованное мною письмо барону Беннигсену с просьбой о встрече. Эта просьба была немедленно выполнена – ведь в письме содержалось ключевое слово, говорившее адресату, что обращается к нему человек из Лондона, имеющий соответствующие полномочия.
Встретились мы в вечернем Летнем саду – он оказался для этого самым удобным местом. В другое время года, думаю, там очень приятно, а сейчас – холодно и неуютно. Днем в нем еще попадаются прохожие, а ночью я ни разу никого не видел, кроме сторожей, которые, впрочем, не выказывают большого желания ходить по парку. Я мог быть уверен, что никто не подслушает наш разговор и даже не увидит нас вместе.
Но вот один момент мне совершенно не понравился. Когда мы встретились, Беннигсен с ходу назвал меня виконтом и присовокупил, что он был в Ганновере на Рождество, где и получил весточку от Уитворта о том, что я вскоре прибуду в Петербург. Так что конспирация моя оказалась отнюдь не лишней – достаточно Беннигсену попасть под подозрение, и русским станет известно о моем приезде. Я разъяснил ему, что о моем присутствии в Петербурге никто знать не должен. Тут он тоже чуть замялся, из чего мне стало ясно, что об этом известно не только ему.
Зато меня удовлетворило то, что он рассказал мне о самом заговоре. Не пройдет и двух недель, как у России появится новый император, устраивающий нашего короля и его правительство. Моя помощь, скорее всего, не понадобится. Если что-нибудь случится, у Беннигсена будет возможность связаться со мной через де Конинка и вымышленного Корстаанье. Адриаан, старый слуга Голдевайка, будет наведываться туда раз в день и проверять содержимое ящика. А я буду время от времени прогуливаться по Невскому проспекту – если на окне Голдевайка будет задернута занавеска с одной стороны, то это означает, что у него для меня есть новости. А если с обеих, то что-то пошло не так. Голландцы, к слову, вообще занавески не любят – у них за право их повесить нужно заплатить налог, так что по своей воле он их задергивать не будет.
Конечно, о моем местопребывании было известно немногим. Но все равно, после нашей встречи я специально покинул сад и отправился в сторону Мраморного дворца, в котором проживает сейчас сын императора Павла Константин. Пусть Беннигсен немного поломает голову, прикидывая, где я остановился.
А вскоре я покину этот варварски красивый, но холодный и сырой город. Единственное, что хоть как-то скрашивает мое пребывание здесь – Лизелотте, служанка герра Бергера, которая не прочь иногда составить мне компанию в постели за небольшую сумму денег, на что она мне намекнула в первый же день моего приезда. Должен сказать, что с ней подобное времяпровождение намного приятнее, чем с моей Кристиной. Но я надеюсь, что в скором времени я услышу, что дело сделано, и немедля отправлюсь в Кёнигсберг, откуда первым же кораблем отбуду в старую добрую Англию.
2 (14) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Патрикеев Василий Васильевич, журналист и историк
Первый ход нами был сделан. Из рядов заговорщиков мы вырвали самого опасного и самого деятельного из них – графа Палена. За остальными установили слежку. Беннигсен должен был вывести нас на своих британских кураторов, а в квартиру Валериана Зубова на Миллионной к вечеру слетятся прочие, наиболее активные участники заговора.
Из общения с главой Тайной экспедиции Александром Макаровым, который по вызову императора прибыл в Михайловский замок, я понял, что помощник из него будет никудышный. Скорее наоборот. Мне вспомнилось, что о нем очень тепло отзывались люди, сочувствовавшие в нашей истории заговорщикам. Это наводило на определенные размышления.
Правда, с другой стороны, он долгое время служил в Риге секретарем при губернаторе Юрии Броуне, старом вояке и честнейшем человеке. В Тайной экспедиции Макаров начинал свою карьеру с должности помощника знаменитого Шешковского, от которого он научился многим хитростям политического сыска.
Но в данном случае Александр Семенович почему-то особого рвения не проявил. Его агенты наверняка докладывали о подозрительных сборищах гвардейских офицеров, о разговорах, в которых ругали императора и звучали призывы к цареубийству. Но Макаров относился к донесениям своих людей с преступной халатностью. В том же можно было, кстати, обвинить и генерал-прокурора Петра Обольянинова, не проявлявшего должного рвения в борьбе с крамолой.
Макаров же, получив энергичный нагоняй от императора, предоставил в распоряжение Игоря Михайлова несколько толковых агентов, которые и занялись слежкой за нужными нам людьми. Они энергично взялись за дело, и к вечеру их донесения о передвижении всех фигурантов дела лежали на столе императора. Из них стало ясно, что внезапное исчезновение главы заговора графа Палена встревожило заговорщиков, и многие из них запаниковали.
21
Английская поговорка, примерно соответствующая русской «В чужой монастырь со своим уставом не ходят».