Ледяной палач

Лев Иванович молча вынул из папки, которую он прихватил с собой из машины Варежкина, несколько фотографий и протянул их Валерию Борисовичу. Он видел, как снова задрожали пальцы мужчины и губы, в которых была зажата сигарета. Послышался всхлип, и Ащеулов отвернулся к окну.

– Не понимаю, кому это понадобилось! – выдохнул он. – Она ведь совсем еще девочка. Ее не… Ее не изнасиловали? Как она умерла?

– Нет, сексуального насилия не было, – твердо и жестко ответил Гуров. Ему и самому было не по себе. Хотя опыт работы в уголовке был у него немалый, Лев Иванович никак не мог заставить себя привыкнуть ни к насилию, ни к людскому горю, к которому это насилие приводило. – Ее задушили. Предположительно, положив на лицо подушку. Задушили в машине.

– Но зачем? – Валерий Борисович вскочил со стула, но потом снова обессиленно опустился на него. – Как можно просто так взять и убить девочку? – непонимающе посмотрел он на Гурова, словно полковник мог четко и ясно дать ему ответ на этот вопрос.

Но Лев Иванович не знал ответа, зато у него самого было очень много вопросов к Ащеулову. И он собирался получить ответы на все свои вопросы. А иначе и быть не могло. Иначе он не сможет найти тех, кто убил девушку.

Лев Иванович не стал включать компьютер, он нашел на столе у Варежкина стопку бумаги и ручку. Приготовив все нужное, он принялся задавать Валерию Борисовичу сначала всякие формальные вопросы относительно его возраста, работы и места жительства, а потом спросил:

– А теперь расскажите мне все о Лене. В какой она семье росла – полной или неполной, где училась в последнее время, какой у нее был характер, с кем дружила, были ли у нее враги… В общем, все, что посчитаете нужным. Постарайтесь вспомнить и последний день, когда вы виделись с дочерью. Что она говорила, куда хотела ехать и с кем собиралась встретить Новый год, в каком она была настроении в последние дни, и вообще все, какие вспомните, подробности.

Ащеулов молчал и только курил, затягиваясь так яростно и неистово, словно хотел, чтобы никотин, проникнув в его легкие, наконец-то сделал свое дело и убил его, как какую-нибудь старую и заезженную лошадь. Он собирался с силами, и когда заговорил, то в голосе его чувствовалась такая смертельно-леденящая усталость, что Лев Иванович невольно поежился.

– Лена всегда была, как это говорят, папиной дочкой. – Валерий Борисович смял недокуренную сигарету и огляделся, не зная, куда ее выкинуть. Гуров показал ему на мусорную корзину, стоящую у стола. – Когда она родилась, мне было уже двадцать семь лет, и… я очень хотел и ждал ее рождения. Мама Лены была моложе меня на семь лет, и женился я на ней скорее по ее «залету», чем по большой любви. Но жили дружно. Ссорились редко, хотя это было скорее потому, что и виделись мы нечасто. Яна, моя первая жена, фотохудожница, очень талантливая, надо сказать, часто бывала в разъездах. За Леной в основном приглядывали няня и я, когда бывал дома. У меня тоже работа такая, что редко дома появлялся, и Леночка была для меня как ясно солнышко. Я ее маленькую с рук не спускал…

Гуров слушал, не перебивая. Он понимал, что мужчине нужно выговориться, нужно снять камень, который тяжелым грузом лежал у него на сердце. «Хотя, – думал полковник, – как же его выкинешь, этот камень, он теперь надолго, если не навсегда. Застрял в груди и будет шевелиться, причиняя боль всякий раз, когда взгляд отца будет останавливаться на фотографии дочери».

– С Яной мы развелись, когда Лене было четырнадцать. Разошлись без скандала. Как говорится, решили все мирным путем. Просто Яна встретила человека, которого полюбила и который мог дать ей больше в творческом плане, чем я. Познакомилась на одной из своих выставок с богатым итальянцем и уехала с ним жить в Милан. Лена все поняла, она вообще умная девочка… была, – выдохнул, словно вытолкнул Ащеулов слово, которое никак не хотело слетать у него с языка. – Поняла, но ехать с матерью в Италию отказалась. Осталась со мной. Она всегда почему-то была на моей стороне. Всегда, когда мы с Яной ссорились. А потом… – Ащеулов запнулся и прикрыл глаза. – Потом я встретил Лилю. И Лена опять не стала возражать. Они с Лилей подружились и стали близки, как сестры или как подруги, очень быстро нашли общий язык и общие интересы.

– Валерий Борисович, у вас, кроме Лены, есть еще дети? – спросил Лев Иванович, глядя, как Ащеулов достает из пачки новую сигарету.

– Да, у нас с Лилей есть сын Архип, ему два года. Лена… – Мужчина выдержал мучительную паузу, борясь с чувствами, стараясь не сорваться и не расплакаться в присутствии оперативника. – Лена была очень рада, когда он родился, и все твердила, что наконец-то она будет не одна. Оказывается, – Ащеулов посмотрел на Гурова и слегка улыбнулся своей мысли, – она все время переживала, что у нее нет ни сестры, ни брата. Лена – очень добрая девочка… – вздох, – была. Но и упрямая, вся в мать. Если что-то в голову пришло, то будет стоять на своем упорно и до конца. Подростком она была вообще очень своевольная. Только я и мог с ней как-то еще договариваться, а учителя так просто стонали от ее характера и поведения. Хотя училась Лена очень даже неплохо. Была твердой хорошисткой, без троек.

– А где она училась в последнее время? – Лев Иванович решил своим вопросом вернуть Ащеулова из воспоминаний к действительности.

– Она хотела стать юристом. – Ащеулов наконец-то раскурил сигарету, которую держал в руках, и затянулся. – Ее интересовали экономические преступления. Хотела стать прокурором и обвинителем именно в этой области права. Уж не знаю почему, – пожал он плечами.

– А фамилия и имя Пантелеев Захар вам что-то говорит?

– Это тот парень, к которому она поехала во Владимир, – нахмурился Ащеулов. – Я его не знал до того времени, пока он сам мне не позвонил и не сказал, что Лену похитили. Дочка не хотела почему-то меня с ним знакомить. Хотя я и настаивал. Она сказала, что обязательно сделает это, но только после праздников.

– Вы не знаете, где она с ним познакомилась?

– Я так думаю, что в университете. – Ащеулов устало посмотрел на Льва Ивановича. – Она сильно изменилась именно в сентябре, когда поступила на юрфак. Стала скрытной, часто уходила из дома, не сказав, куда идет. В выходные дни, по воскресеньям в основном, возвращалась поздно. Она и раньше, бывало, отпрашивалась на разные тусовки и вечеринки со сверстниками. Всегда спрашивала у меня разрешения… Но только не тогда, когда стала встречаться с этим парнем.

– Она вам не называла даже его имени или фамилии?

– Нет, не называла. Знала, что я начну расследование и узнаю, что она встречается с мужчиной старше себя на десять лет.

– А это так принципиально для вас, на сколько лет парень, которого любила ваша дочь, старше ее?

– Не знаю. – Ащеулов задумался. – Понимаете, я даже не думал над этим вопросом. Для меня Лена всегда оставалась маленькой девочкой. Я и вообразить не мог, что она вдруг возьмет и полюбит кого-то сильнее, чем меня. Понимаю, звучит эгоистично, но…

– Возможно, именно поэтому она и скрывала от вас, что встречается с Захаром Пантелеевым, боялась вашего непонимания, неодобрения, опасалась вас расстроить, в конце концов?

– Может, и так. – Ащеулов устало и горестно вздохнул. – Иногда я бывал по отношению к ней настолько собственником, что не понимал, что маленькая девочка уже выросла и стала самостоятельной, независимой личностью.

– Значит, когда она уезжала во Владимир, вы не знали, куда и к кому конкретно она собирается, но все равно отпустили ее?

– Не знал, – кивнул Валерий Борисович. – И не хотел ее отпускать. Мы в первый раз тогда очень сильно поругались. Но Лена упрямая, я ведь говорил. И все равно сделала по-своему. Собрала сумку, хлопнула дверью и ушла. Я потом еще долго сердился, а Лиля меня успокаивала и говорила, что Лена уже большая девочка и может сама решать, с кем ей встречать Новый год. Кто же знал, что все так получится?!

– А Лена вам звонила из Владимира?

– Нет. Это я ей звонил. Она трубку не брала, но написала мне в ответ на мой звонок эсэмэску. Я ее сохранил.