Итиноку

Сейчас она могла одним движением руки вырубить, искалечить или даже убить этого здоровенного придурка с красной рожей, маленькими, без признака мысли, глазами и пивным амбре, орущего самым гнусным матом на весь Обводный канал. Никто бы и не заметил и не понял, почему крикун вдруг поперхнулся на полуслове и повалился… Но это было бы неуместно и несвоевременно. Нельзя отвлекаться и давать много воли эмоциям. Тем более когда им предстоит Дело.

Словно что-то почувствовав, сквернослов покосился на худощавую брюнетку в длинном черном пальто, скомкал свою гневную тираду, снова сплюнул и отошел к площадке для курения.

– Долгая дорога, – сказал Ояма, перекинув через плечо дорожную сумку, – но все когда-нибудь заканчивается. Я рад тебя видеть, Мияко. Отрадно встретить в чужом городе доброго знакомого, – он церемонно склонил голову.

В такси по дороге в гостиницу он поинтересовался:

– Пребывают ли в добром здравии предводитель и его дочь?

– Когда я их видела в последний раз – да, – ответила она.

– Нам предстоят гастроли? – это слово Ояма выделил интонациями.

Она кивнула. Едва ли таксист так хорошо знал разговорный японский язык, но на всякий случай о деле в машине не говорили и старались не называть ничьих имен.

В салоне было включено радио "Ретро-ФМ".

– Чужая свадьба, чужая свадьба,

Случайный взгляд, распахнутая дверь.

Чужая свадьба, чужая свадьба,

Ну вот и все. Ты замужем теперь, – пел солист.

"Чужая свадьба… Да, песня, как говорят здесь, в тему – только это мне и остается, наблюдать за чужими свадьбами. И либо продолжать страдать о несбывшемся, либо наконец-то отринуть постороннее и всецело отдаться исполнению Долга!"

*

Ираклий Денисов был вторым (а с недавних пор – первым) среди художников Петербурга, успешно конкурируя по рейтингу с Кириллом Гельсингфорским. Сейчас же его звезда взошла на небосклоне на первое место. Кирилл Гельсингфорский, со своей репутацией "гуляки-скандалиста" вроде Есенина и провокационными выставками – фотокартины, изображающие обнаженных моделей на фоне постапокалиптических пейзажей, техногенного ужаса и оружия, был сейчас неудобен. Подвергать его гонениям, объявлять персоной "нон грата" было вроде бы не за что, поэтому Кирилла начали тихонько отодвигать на второй план, параллельно выставляя вперед Денисова, пишущего "правильные" иллюстрации к детским книгам и ведущего более упорядоченный образ жизни. Да и смотрелся обаятельный ухоженный Ираклий намного авантажнее Кирилла – Гельсингфорский, со своей страстью к джинсам клеш и широким шляпам-стетсонам и копной буйно-рыжих волос, выглядел излишне экстравагантно даже в богемной петербургской тусовке.

Денисов проводил выставки своих произведений и неизменно присутствовал на них – в безупречном костюме и светлых водолазках, с элегантной стрижкой, свежевыбритый и благоухающий тонким дорогим парфюмом, учтиво улыбался и охотно раздавал автографы и интервью и фотографировался в окружении юных читателей, сжимающих в руках проиллюстрированные им сказки и детские повести.

Два месяца назад у художника случилось страшное горе – сорвалась на машине в Обводный канал его жена Зинаида. Машина без видимых причин потеряла управление на мосту в районе Московского проспекта и, проломив заграждение, рухнула в воду… В машине находился пристегнутый к детскому автокреслу пятилетний сын Денисовых. Все сочувствовали Ираклию и с уважением говорили о том, как стойко он переносит горе. И только Кирилл Гельсингфорский говорил о том, что жили Денисовы, как кошка с собакой, и Зина давно собиралась подавать на развод и отсуживать у мужа все его имущество… "Она вроде моей Розы была, – кричал эпатажный художник, – профессиональная разводка, говорят, парочку дурней так и отправила без штанов по улице, этим и зарабатывала…" Ему не верили: "Свою семью не сохранил, да еще с его женой на юге какая-то темная история случилась, так он над другими глумится. Конечно, чего еще ждать от человека, который снимает голых баб на фоне разбитых танков и горящих домов…"

Минули сороковины; Денисов провел новую выставку, посвященную памяти Зинаиды и маленького Антоши, и зрители выходили оттуда со слезами просветления… Впереди Ираклия ждал контракт на иллюстрирование пятидесяти томов детской энциклопедии "Я все знаю!", и непонятно было, что с ним случилось на "Адмиралтейской".

Все произошло во второй половине дня, в короткий период затишья между утренним и вечерним часами пик.

Одну из свидетельниц спасло то, что она увидела на стене ноябрьскую афишу своего любимого театра Ленсовета и отошла, чтобы посмотреть репертуар. И тут за ее спиной раздался тяжелый удар. Любовь к театру сохранила девушке жизнь. Тело Денисова упало там, где она должна была пройти…

Новость быстро облетела Петербург, и тут же пошла в обсуждение. Все гадали, что это – несчастный случай, самоубийство, или убийство. Строились самые разнообразные версии: проблемы с законом – "время такое, слово не то скажешь, и суши сухари на восемь лет", конфликт с криминальными структурами – "вы же помните, вроде у Залива, где у него дача, какая-то история со стрельбой была", постыдную болезнь, а Гельсингфорский говорил: "Совесть его замучила, не все ладно с гибелью его родных, уж больно вовремя они утонули!"…

Первичный осмотр места происшествия не выявил следов постороннего вмешательства. Пока все указывало на то, что Денисов спрыгнул или сорвался со смотровой площадки сам. Художник был трезв и не выглядел недужным.

Шустрый оперативник, проверяющий телефон художника, чудом не разбившийся при падении, установил, что по дороге к станции метро Денисов разговаривал с некой Анной Каминской, 23-летней жительницей Васильевского острова. Удалось извлечь запись разговора. Беседа носила весьма игривый характер. Ираклий и Анна обсуждали планы на выходные и сошлись на том, что лучше провести эти два дня у Ираклия на Заливе, и художник, жизнерадостно выпалив "Подъезжай, зая, я по тебе соскучился, и мой веселый парнишка тоже истосковался!", вошел в вестибюль… и через несколько минут свалился со смотровой площадки.

Прослушав запись, следователь Григорий Петров, принявший дело, нахмурился: "Итак, версию самоубийства после этой записи можно смело вычеркивать. Не будет человек за минуту до суицида обсуждать с барышней планы на совместный уик-энд!" Он тут же велел оперативникам вызвать Анну Каминскую и послать запросы в наркологический и психоневрологический диспансеры – не состоял ли у них на учете потерпевший. "Или несчастный случай, или убийство… Не похож он был на суицидала. Носом чую, непростое дело!"

*

Красавица Каминская оказалась актрисой одного из многочисленных петербургских театров, с недавних пор – примадонной, играющей все главные роли благодаря родству с главным режиссером, приходившимся ей дядей. Она уже освоила манеру смотреть на всех свысока и разговаривать с чувством превосходства. К следователю она прикатила на серебристом БМВ, в приемной жестом, скопированным из кино, бросила на стол секретарши серебристое манто и вплыла в кабинет в облаке дорогих духов…

Следователю приходилось по работе видеть артистов, которые вне сцены были нормальными, приятными и доброжелательными людьми, а были такие, которые играли постоянно, даже покупая булку хлеба в тонаре у дома. Такое ощущения, что собственного "я" они не имели и заменяли его ролями. Вот и Каминская была явно из второй категории. В первые же пять минут она трижды подчеркнула, что в коллективе находится на особом положении, что ей все завидуют, но не смеют делать "навредю" потому, что ее дядя – главреж, а старшая сестра замужем за полковником МВД, а папа – бизнесмен, вкладывающий деньги в театр…

"Я это понял, – сказал Петров, – а теперь позвольте перейти к делу".

Анна ничего особенного сказать не могла. Кроме того, что ее роман с Ираклием вспыхнул полгода назад, весной. Тогда еще были живы Зинаида и Антоша… Это разрушало репутацию безупречного семьянина, любящего мужа и отца Денисова, раскрученную в СМИ…