Куба – любовь моя

Владимир Павлович Морозов

Куба – любовь моя

© Владимир Морозов, 2023

© СУПЕР Издательство, 2023

Инвалиды

(Повесть)

Гл. 1

Взгляд в бездну

Сосед по лестничной клетке, неунывающий инвалид на коляске, уговорил меня уехать на международный шахматный турнир в Чехию. С ним, разумеется. В качестве сопровождающего.

– Европу посмотришь, – увлеченно говорил он, восседая на коляске и глядя на меня исподлобья снизу вверх. – Пивка попьешь. Знаешь, какое там пиво? Что ты!

«Какое там пиво», я узнал еще студентом двадцать с лишним лет тому назад в пивном баре «Прага», что в Сокольниках, где после – а порой и вместо – занятий за милой болтовней с однокашниками часами вливал в себя густопенный, с приятной горчинкой, напиток, прикусывая вяленой рыбешкой или, на худой конец, солеными сушками.

– Деньжатами нас, как говорится, не обидели, – продолжал он завлекать меня. – Правда, на самолет не расщедрились, зато первым классом поедем, в двухместном купе. Командировочные – по пять долларов в день на человека, питание и проживание оплачено. Соглашайся. Со мной хлопот немного, разве что в дороге да так, по мелочам. Отдохнешь, развеешься. С работы-то отпустят?

«С работы-то отпустят с удовольствием, – подумал я. – Какая сейчас, к черту, работа. Вот жена – это сложнее, может возникнуть».

– Наверное, отпустят, если постараться. А спонсоры-то кто? – произнес я вслух.

– Да фирма одна бельгийская, машинами торгуют. Для них это – тьфу. А я им там рекламку небольшую сделаю, как говорится, статеечку кое-куда тисну. Ну что, идет?

Он расплылся в улыбке, и я сдался.

– Жену вот только уговорить надо, – сказал я серьезно. – Совсем свихнулась баба после моей болезни. Ходит, как за младенцем. Ничего делать не дает, все из рук вырывает, особенно, рюмку, конечно. – Я нервно хмыкнул.

– А как чувствуешь себя? – озаботился вдруг мой сосед.

– Да нормально я себя чувствую. Как курить бросил, да и выпивать часто… В общем, нормально.

– Вот и отлично, – оживился он. – Если дело только в жене, то я беру ее на себя. Я страшный специалист по бабам!

Он погрозил пальцем и, отхохотавшись, опустил сучковатые, покореженные болезнью кисти рук на обода колес.

Три месяца тому назад со мной на работе, прямо в институте, случился сердечный приступ. Первый раз в жизни. Сердце то куда-то проваливалось и замирало, пропуская удары, то подкатывало к горлу, затрудняя дыхание. Пока сослуживцы искали лекарство и названивали в «скорую», я лежал в кабинете начальника отдела на диване, скрестив руки на груди и закрыв глаза.

Диван был явно мал для моего длинного, а с годами еще и раздобревшего, тела, и я притулился к спинке чуть боком, согнув ноги в коленях. Сердце то приостанавливалось, пропуская удары, то, как бы испугавшись этой своей остановки, начинало неистово скакать в груди. Иногда оно, очевидно устав бесноваться, на время успокаивалось и ритмично билось, слабо и быстро. Я попытался задремать, и бездумно, ни на чем не заостряясь, просматривал обрывки каких-то хаотичных воспоминаний, всплывающих в сознании. Вдруг увидел себя улыбающимся. Как на экране черно-белого кино и только одно лицо. «А я еще ничего», – успел подумать и заметил длинные, ниже мочек ушей, косые бакенбарды по моде конца семидесятых. Потом лицо еще более помолодело, и вот уже я – двадцатилетний с припухлыми щечками – насмешливо взираю с экрана. Некто продолжал раскручивать киноленту моей жизни в обратном направлении. Я был лишь пассивным созерцателем и не на шутку испугался. Когда передо мной возникло лицо восьмилетнего мальчика в полупрофиль, беззвучно объясняющего что-то кому-то невидимому, дикий ужас подбросил меня с дивана, и я сел, обхватив руками голову. Было такое ощущение, что, поднимаясь, я поймал телом исходящую из меня душу. Кто-то перед смертью в мгновение просматривает всю свою жизнь, кто-то ничего не просматривает. Я увидел лишь себя – черно-белого, бегущего назад, к истоку.

Последние годы жизнь моя проходила в каких-то нескончаемых хлопотах. Мне казалось, что я чуть-чуть чего-то не успеваю доделать, чуть-чуть куда-то опаздываю, и наращивал обороты. Дочка с ее университетом, дачный участок, пустые, в основном, потуги устроить кормушку из своего умирающего института и множество мелких, возникающих на пустом месте, проблем не давали мне возможности приостановиться и осмотреться кругом. Жена, несколько лет тому назад попавшая под сокращение, захандрила и, жалея себя, частенько проводила время в постели, ссылаясь на «жуткую головную боль». Разобидевшись на весь мир, она обиделась и на меня, частичку этого мира, и в чем-то постоянно попрекала и капризничала.

Дачный участок поднимал практически один, наивно полагая, что, мол, вскопаю, застрою, засажу, посыплю песочком, и можно будет отдыхать и наслаждаться. Одним словом, шибко отдохнуть торопился.

Перебои в сердце у меня бывали и раньше, но кратковременные и не столь вызывающие. Я даже не успевал толком испугаться. А потом дефицит во времени не позволял мне реально оценить положение и принять какие-то меры. Я вел страусиную политику, надеясь на пресловутый «авось».

Накануне приступа я два дня перелопачивал огород, выбирая из земли корни сорняков и расчленяя лопатой липкие, чмокающие пласты глинозема. Участок я получил от института в этом году, поэтому копать пришлось по целине. Пригласить кого-либо в помощь не получилось, и за два дня я измотал себя настолько, что еле доковылял до дома, выпил на ночь стакан водки, а утром на работе случилось вот «это самое».

Дверь в кабинет начальника отдела была приоткрыта, и из коридора пробивались звуки чужой легкомысленной жизни, совершенно равнодушной к моим переживаниям. Я сидел, никому не нужный, обхватив голову руками, и плакал. Только что я заглянул туда, куда простому смертному всуе заглянуть не дано, ужаснулся, но успел отпрянуть. Если бы я верил в Бога, то объяснил бы происшедшее со мной так. Я увидел бездну, но был спасен. Мне было дано знамение, чтобы я остановился и помыслил, понял, что Бог даровал мне эту жизнь не для тупой гонки к жуткому концу, а для чего-то другого. Но в Бога я никогда не верил. Я не поверил в Него и сейчас. Я просто сидел на диване, обхватив руками голову, и плакал от пережитого ужаса.

После выписки из больницы, где меня месяц обследовали и накачивали уколами, я бросил курить и бражничать по пустякам. Жена в одночасье выздоровела, и пока я на больничной койке упивался эротико-детективной макулатурой, успешно докапывала не докопанное мною на дачном участке, исхитряясь еще чуть ли не каждый день подбрасывать мне в тумбочку курагу, изюм, импортные соки и прочую безделицу. Казалось, у нее появилась новая цель в жизни: сохранить меня в этом мире, который она снова полюбила.

Я был потрясен внезапной переменой, произошедшей с женой. «Наверняка подруги напели», – саркастически думал я, когда где-нибудь в компании она решительно, как Александр Матросов грудью, закрывала мою рюмку своей ладонью. «Ты что, с ума сошла? Мужика потерять хочешь? – обрабатывали они ее, пока врачи в больнице, куда меня привезли, гадали по электрокардиограмме, а имел ли место инфаркт. – Дочь замуж выйдет – одна останешься. Ну кому ты нужна будешь, больная и толстая, в сорок пять-то? Мужика сейчас холить, беречь надо, тем более у него возраст такой, переходный. Вот у Люси, например, ты ее знаешь…» Далее, очевидно, шли жизненные примеры, один страшнее и жалостливее другого.

Сергей Калашин, так звали моего соседа, и впрямь оказался «страшным специалистом по бабам». Уж не знаю, чем он околдовал мою жену, но после конфиденциального разговора с ним она, казалось, была убеждена, что этот международный шахматный турнир инвалидов организован сугубо для моего отдыха и поправки здоровья.