Страница 22 из 24
За трибуной стоял осунувшийся, маленького роста, чуть сгорбленный, с лицом уставшим, худым и нездоровым черноволосый мужчина. Узнать в нём прежнего – улыбающегося, жизнерадостного человека – было уже невозможно. Это был совершенно другой человек. Казалось, что в этот момент в нём не наблюдалось совершенно силы, будто все человеческие возможности покинули его, оставив только одно – страх перед наказанием. Было видно, как он взволнован и потрясён тем, что случилось. Со стороны казалось, что он всё время был в невменяемом состоянии. Прилагая огромные усилия, он пытался что-то объяснить всем сидящим в зале, но видел лишь осуждающие глаза членов комиссии. Говоря напряжённо и невнятно, где-то там, внутри себя, он явно думал только об одном: «Совершено страшное преступление на вверенном мне объекте… и за это преступление последует наказание. И наказан я буду не в порыве чьего-то гнева, а на основании беспристрастного изобличения. К такому ли позорному концу я шёл всю свою жизнь…»
Эта страшная мысль буквально разрывала его в клочья, мучила и не давала думать, чтобы хоть как-то выстроить свою неподготовленную речь. Возможно, от этого, он мало что сказал по существу, за исключением следующего:
– Во время проведения внештатного испытания работы турбогенератора 4-го энергоблока, в режиме свободного выбега, – сказал он сухим, хриплым голосом, – произошли последовательно два взрыва, в результате чего разрушено здание реакторного помещения. Пострадало заметное количество персонала; есть погибшие. Наличие высокого уровня радиации было достоверно установлено только к 3:30, так как из двух имевшихся на станции приборов на 1000 рентген – оба вышли из строя, а других – нет. Поэтому в первые часы аварии были неизвестны реальные уровни радиации в помещениях блока и вокруг него; неясным было и состояние реактора, – заключил он.
Что послужило причиной такой неуправляемой цепной реакции, которая закончилась тепловым взрывом, Брюханов сказать не смог.
– Брюханов! – обратился один из членов комиссии к директору АЭС. – Вы докладывали в Киев и Москву, что радиационная обстановка нормальная, а что за графит валяется по всей территории станции?
– Трудно даже пппредставить, – заикаясь, начал искать оправдывающие его слова Брюханов, – ггграфит, который мы получили для строящегося 5-го энергоблока, цел, весь на месте. Я ппподумал вначале, что это тот графит, но он на месте. Не исключён в таком случае выброс из реактора…
– Приборы вышли из строя, а других нет – это что, вообще, за ответ?! – Почему на станции нет элементарных радиометров и остальных нужных приборов? Вы директор станции или нет? – возмущённо спрашивал другой член комиссии, – Безобразие!
– Пппоймите, произошла непроектная авария. Случилось нннемыслимое, – продолжал оправдываться всеми силами Брюханов. – Радиометр один был, но он оказался под зззавалами. Мы сразу запросили помощь у гражданской обороны и у военных… Они скоро должны прибыть…
А реактор тем временем горел, горел графит, изрыгая в небо миллионы кюри радиоактивности.
Комиссия осталась очень недовольна информацией директора станции о принятых мерах в первые часы аварии – как по форме, так и по содержанию.
Более того, председатель Правительственной комиссии Борис Евдокимович Щербина, после резкой критики всего того, что сообщил директор станции Брюханов, не стесняясь, принародно, резко бросил ему в лицо фразу:
– Брюханов, была бы моя власть, я бы тебя расстрелял на месте.
Об итогах, без принятия каких-либо мер, было сразу доложено высшему руководству страны, лично М.С. Горбачёву.
В Кремле не ждали таких новостей – все были уверены в аварийности энергоблока (как докладывал Брюханов), но не ядерного реактора, который, как думали все, можно заглушить без особых затрат и решений. Но то, что было услышано, никто не ожидал. После долгого анализа всей ситуации, руководством страны, на основании доклада Комиссии, было принято решение о приостановке первого и второго энергоблока ЧАЭС (3-й заглушили ещё в первые часы аварии) и начале эвакуации населения.
Вывоз всех жителей города Припяти назначили на утро 27 апреля. При этом, в связи с подготовкой к первомайским праздникам, высшее руководство страны решило об аварии народу не сообщать ни при каких обстоятельствах, чтобы не сеять панику – как в стране, так и за рубежом (последнее было куда важнее). Кроме того, Комиссии было предложено выработать срочные меры по ликвидации аварии. С этого момента начались плановые и организационные мероприятия.
Для того чтобы окончательно убедиться в подлинности взрыва реактора Б.Е. Щербина, В.А. Легасов и ЕА. Шашарин на вертолёте гражданской обороны поднялись в ночное радиоактивное небо Припяти и зависли над аварийным блоком, рассматривая раскалённый до ярко-жёлтого цвета реактор, на фоне которого хорошо были видны темноватый дым и языки пламени. А в расщелинах справа и слева, в недрах разрушенной активной зоны, просвечивала мерцающая звёздная голубизна. Казалось, что кто-то невидимый пытается раздувать всё сильнее и сильнее этот ядерный горн…
– Ишь, как разгорелся, дьявол! – взволнованно и громко проговорил Щербина. – Сразу и не укротишь. Думаю, надо бы песку немного подкинуть?
– Борис Евдокимович, одним песком не отделаемся, – рассматривая горящий реактор, громко проговорил сквозь гул работающего двигателя вертолёта Легасов. – Здесь нужны поглощающие и фильтрующие материалы…
– Вот и займитесь этим вопросом, – глядя на Легасова, почти кричал Щербина.
– Полностью собранный и загруженный топливом реактор весит десять тысяч тонн, – встревая в разговор, громко проговорил Шашарин. – Если выбросило половину графита и топлива, а это около тысячи тонн, то образовалась яма глубиной до четырех метров и в диаметре метров двадцать. У песка больший удельный вес, чем у графита. Думаю, малым количеством не ограничимся, нужно три-четыре тысячи тонн песка, не меньше, а то и больше.
– Ну, что ж, значит, вертолётчикам придётся хорошо поработать, – твёрдо сказал Щербина. – Какая активность на высоте двести пятьдесят метров?
– Триста рентген в час, – быстро ответил Легасов, словно ждал этого вопроса. – Но когда в реактор полетит груз, – тут же пояснил он, – поднимется ядерная пыль и активность на этой высоте резко возрастёт. Если бомбить, то придётся с меньшей высоты, а это чрезвычайно опасно…
– У вас есть другое предложение? – посмотрев на Легасова, сурово спросил Щербина.
– Другого предложения пока нет.
– Вот и хорошо, – громко заключил Щербина. – Значит, будем работать…
В 23.45 на станцию прибыл, как и ожидалось, передовой отряд 122-го мобильного отряда химических войск МО СССР. Военные, что называется, с марша, оперативно начали замерять радиационную обстановку не только на станции, но и в городе. Эта работа продолжалась недолго, так как состояние солдат сильно ухудшилось. Оказывается, резкое ухудшение здоровья солдат было связано с тем, что вечером 26 апреля в разрушенном энергоблоке началось возгорание графита; из жерла реактора наблюдался мощный поток аэрозольной газовой радиоактивности. Ясно было, что горит графит, каждая частица которого несёт на себе достаточно большое количество радиоактивных источников. По распоряжению директора станции Брюханова, реактор начали заливать водой, что категорически делать было нельзя – из-за высокой температуры вода (выше 1500 градусов), испаряясь, образовала радиационное облако, заражая территорию различными радионуклидами. После того что произошло на станции, исходя из сложившейся ситуации, Правительственная комиссия принимает план В.А. Легасова. Главная цель которого заключалась в одном: не допустить высокой температуры в реакторе, поскольку при температуре 2500 градусов начиналось плавление топлива двуокиси урана, увеличивая при этом активность загрязнения в сотни раз. А может, даже и больше, потому что пошли бы поганые изотопы, ещё гораздо более тяжёлые, чем цезий. Чтобы этого не произошло, необходимо было забросать жерло реактора поглощающими и фильтрующими материалами: мешками с порошкообразным карбидом бора, свинца, железной дроби, глины и песка. Это была очень непростая задача. Для выполнения этой непростой и опасной работы в срочном порядке, ночью, был передислоцирован из Александрии в Чернигов 51-й гвардейский вертолётный полк.