Страница 9 из 27
Песня, как говорится, песней, но из неё слов не выкинешь. К сожалению, власть слышала в это время только себя.
На фоне начатых Горбачёвым реформ многих начал волновать тот факт, что страну, как и предыдущие два года, продолжали по-прежнему лихорадить множественные митинги, аварии и катастрофы, не только нарушая стабильность, но и разрушая экономическую и демографическую целостность государства.
Каждый день в разных концах страны погибали сотни людей, но это мало кого волновало. Страна продолжала гудеть как улей, и конца этому было не видно. Все сосредоточились на общественно-политическом процессе, обозначенном Горбачёвым ещё в марте 1986 года на XXVII съезде КПСС, где был выбран курс на «совершенствование социализма», на его словах, сказанных в мае этого же года во время встречи с партактивом Ленинградского горкома КПСС: «Видимо, товарищи, всем нам надо перестраиваться, всем!» С того самого момента эти его слова стали для всех советских людей своеобразным лозунгом новой эпохи, хотя мало кто понимал, что же было заложено в этих «таинственных» словах, да и не хотел народ этого понимать, поскольку все устали за многие десятилетия от прежнего полуголодного существования, всем хотелось нормальной человеческой жизни: трудиться, радоваться жизни, растить детей – одним словом, горячо любить свою родину, и ради этого они готовы были слушать хоть чёрта, хоть дьявола. Более того, они готовы были идти маршем в любую неизвестность, лишь бы избавиться от «тяжёлого груза», что калечил и убивал народ на протяжении многих десятилетий. На большее никто не рассчитывал. К тому же, как считали люди, избавиться от предрассудков не так-то и сложно. Достаточно только захотеть – и всего можно добиться. Главное в этом деле – отсечь всё лишнее и ненужное, оставив лишь то, что могло бы удовлетворять и давать наслаждение. В словах Горбачёва народ не только услышал роскошь разномыслия, но и почувствовал некое просветление, то, о чём он даже и не мечтал. Модные слова «ускорение», «перестройка» всем пришлись по душе. Не обладая действительными знаниями и способностью к анализу экономической и политической ситуации в стране, отказываясь понять, во что всё это может вылиться, народ смело подхватил новую идею. И не просто подхватил: чувствуя свободу, всем захотелось вдруг парить и летать, как Икару на крыльях, сделанных из перьев и скреплённых воском строителем и художником Дедалом. Он надеялся решить свою жизненную проблему попыткой вырваться на свободу, улететь от трудностей, но Солнце растопило воск на крыльях у слишком высоко поднявшегося в небо юноши, и он упал, разбившись о землю.
Михаил Горбачёв, видя настроение людей, ликовал, всячески подыгрывая народу. Причём настолько ликовал, насколько позволяла ему его харизма, заводя людей, на примере интеллигенции, «под волшебную флейту перестройки» всё глубже и глубже в болото реформ. Люди и духом не ведали, что декларированные реформы генсека – это придуманные «на ходу» декларации, а проще говоря, мины замедленного действия.
Ключевым моментом для этого явления послужило не только падение цен на нефть, но и общее положение дел в стране: ликвидация последствий чернобыльской аварии, землетрясения в Армении, увеличение капиталовложений в машиностроение, потери бюджета из-за снижения торговли алкоголем, падение производства в ряде отраслей народного хозяйства, вывод войск из Афганистана и т. д. Всё это так или иначе привело к резкому и значительному падению производства, а нехватка валюты привела к сокращению закупок товаров народного потребления за рубежом.
Таким образом, возникла угроза срыва курса на ускорение. Руководством страны было принято решение перейти к частичным принципам экономической реформы 1965 г., где особая роль отводилась прибыли в условиях планового хозяйства как главному средству достижения ускорения. Горбачёв был уверен: единственным путём исправления ситуации в экономике является не плановый путь, а путь рыночных отношений.
На фоне полной неразберихи и метания руководства из стороны в сторону государственный аппарат без должных знаний и продуманных действий принимает совершенно непродуманные законы, в том числе: закон о государственном предприятии, дающий возможность трудовым коллективам работать в условиях, в каких они никогда не работали (полного хозрасчёта, самофинансирования и самоуправления); закон о кооперации, который способствовал развитию не только спекуляции, но и продаже товаров по коммерческим ценам и рэкету; закон о банкротстве убыточных предприятий (тридцать процентов предприятий в один миг становятся убыточными); инвестиции в основные фонды направляются в накопительные, что создаёт прецедент для личного обогащения и обвал потребительского рынка; приватизация банков; создание из министерств концернов со статусом акционерных обществ, и т. д и т. п. Одним словом, с чьей-то подачи страна начала погружаться с космической скоростью в хаос, рождая преступление за преступлением.
Горбачёв, играя роль неутомимого борца за «справедливость, свободу, независимость и мир во всём мире», видел, что желание у народа к реформам не ослабевает, а напротив, они ждут перемен. А если так, то он был уверен, что рабочий класс, крестьянство и интеллигенция проявят присущие им высокие нравственные качества: патриотизм, выдержку, трудолюбие и веру в будущее, чтобы сделать новый шаг по пути преобразования общества. Казалось, дорогу осилит идущий… но, как это ни странно, люди оказались не готовы к таким переменам, к такому «хозяйствованию», к таким законам, указам и прочим распоряжениям. И это внесло полный диссонанс в реализацию намеченных планов. А всё потому, что эта мера была половинчатой: предоставление предприятиям финансовых ресурсов не было дополнено многими составляющими, что могло бы обеспечить их трудовую деятельность в полной мере. В первую очередь это касалось отсутствия знаний принципов хозрасчёта в масштабах предприятия, цеха, участка, бригады, рабочего места, одним словом – правовых норм. Из чего складывается прибыль, что такое противозатратный механизм, как достигается экономия материальных и трудовых ресурсов и т. д. – всего не перечесть. К этому следует добавить ещё один важнейший фактор, который говорил о половинчатых мерах: все материально-технические ресурсы по-прежнему распределялись отраслевыми министерствами, которые не спешили жить по-новому. Именно их централизованное распределение было источником власти среднего слоя управления – министерств и ведомств, и они не желали с этим расставаться, диктуя свои правила «игры». В результате единственным направлением использования предприятиями финансовых средств стало стимулирование работников. Хотя, конечно, большая часть средств стала оседать в карманах руководителей. Почувствовав запах денег, в этой «экономической» неразберихе к руководству предприятиями стали стремиться всё больше малоопытные руководители, а то и вовсе случайные люди, так называемые «правильные» пацаны, а проще говоря – преступники разных мастей. Подкуп, захват, запугивание, похищения и другие противоправные формы сделали своё дело: с руководящих должностей уходили грамотные руководители, десятилетиями нарабатывавшие свой опыт, прошедшие путь от рядовых инженеров до директоров крупных предприятий союзного значения. Конечно, были и такие специалисты, кто получил, так сказать, вотум доверия в своих коллективах как хорошие, добросовестные люди, но они не имели, к сожалению, навыков руководящей работы. И хотя мотивация Горбачёва была им понятна, не понятна была всё же суть самой перестройки. Как итог, руководители, а значит, и трудовые коллективы, начали сталкиваться с проблемами, которых стало возникать всё больше и больше с каждым днём. А мерилом всех дел, конечно, была зарплата: конец месяца ещё никто не отменял. Получилось следующее: до перестройки люди получали зарплату стабильно и значительно больше, а в перестройку – почему-то меньше и не стабильно. Этот факт заставлял людей задумываться о том, что что-то тут не так. К тому же люди были не удовлетворены тем, как работают партийные, советские и хозяйственные органы, для которых, можно подумать, действует на местах какая-то своя «конституция», своя «перестройка», свои «основные законы» и которые ничего не хотят менять, находясь у реальных рычагов власти на местах. Одним словом, «период жизни» советских людей начало вытеснять время выживания, сомнений и размышлений. Что-то в этой «системе» работало не так, а главное, кому-то это было выгодно. Но кому, если государственный человек в их понимании должен более других сограждан быть воодушевлён, движим и руководствован любовью к Отечеству?