Шизофреник

Парадокс в том, что теперь именно выполнение дел с дотошностью (а в особенности сборы куда‐либо) приносило Зуеву самое большое удовлетворение. Собираясь на работу, продумывая, что и для чего ему нужно, он вызывал в себе лёгкую ностальгию и как будто возвращал из прошлого краски детства и некоторую беззаботность. На этот раз из книжного шкафа в сумку отправилась книга китайского писателяфантаста Лю Цысиня «Задача трёх тел».[6]

Завершив свои приготовления, Зуев отправился в душ. После водных процедур его ожидал завтрак, который, к слову, ещё нужно было приготовить. Причина, по которой Пётр в это утро всё делал не спеша, была одна – суббота. В последний рабочий день его уроки начинались в десять часов утра, и, так как на часах сейчас было всего семь, можно было не торопиться. Тем не менее вставать приходилось по расписанию, до семи, поддерживая привычку, чтобы не расклеиваться.

Квартира Петра Зуева, как и спальня, была компактной. Если бы вы зашли в его жилище, первым делом вас встретила бы кухня. Довольно большая, со стенами, выкрашенными в белый цвет, она выполняла роль и зала, и прихожей. В углу кухни был открытый дверной проём. Там, в небольшом закутке, друг напротив друга находились вход в спальню Зуева и вход в ванную комнату и туалет.

В кухне было несколько картин в стиле дадаизма[7], три из которых висели на стене, а четвёртая, опершись о стенку, стояла на полу. Одна из картин представляла из себя портрет. Причём сразу определить это было не так просто. При первом взгляде на полотно внимание приковывали два больших глаза разного цвета. Если же начать вглядываться, то рано или поздно можно было различить остальные детали портрета. Спрятанные за огромной массой плавных линий, они аккуратно вырисовывали силуэт красивой обнажённой женщины, будто загорающей на пляже. Поначалу могло показаться, что у неё нет головы, но через несколько секунд становилось понятно, что голова была, просто она закинута назад, как у людей, смотрящих в небо. Чёрные волосы женщины, медленно извиваясь, терялись на фоне ярких красок картины. Женский стан утопал в обилии цветов. В левом нижнем углу инициалы «А.З.» Буквы контрастировали с манерой исполнения картины и выглядели как прекрасная каллиграфическая подпись белыми чернилами.

Знакомые Зуева, заходя к нему в гости, иногда подшучивали, говоря, что эти картины – подсознательная тоска Петра по детству. Ведь они очень напоминают ковры, что раньше висели в каждом доме, и перед сном их можно было разглядывать, постоянно находя что‐то новое в причудливых узорах.

В 8:45 Пётр вышел из квартиры. В подъезде на первом этаже ощущался запах сырости, вдобавок недавно перегорела лампочка, так что теперь было ещё и темно. Тусклая красная подсветка кнопки домофона выступала сейчас для Зуева в роли маяка. Он ткнул пальцем в холодный металлический кружок, и уже через секунду бледный серый свет улицы принял его в свои объятия.

Обычная дорога до остановки. Одни и те же лица людей, которые попадались ему каждый день по пути на работу, не вызывая желания знакомиться с ними или заговаривать. К остановке на этот раз подъехал новый трамвай четвёрка, совершенно чистый и не потрёпанный временем. Пневматические механизмы открыли большие двери. Просторное внутреннее помещение быстро заполнилось. Кондуктор-женщина лавировала между людьми и скандировала хриплым то ли от сигарет, то ли от простуды голосом: «Кто не сдал за проезд – передаём, не забываем!»

Город выглядел так же, как и обычно, как в любой другой день недели. Хотя, быть может, сегодня встретилось поменьше людей на улице, да и в трамвае ещё оставалось место – дышалось свободно, но в остальном всё было то же.

В половине десятого Пётр Зуев вышел на остановке рядом со школой. Стоя чуть поодаль от других построек, здание выглядело несколько отрешённо. Это выражалось не только в стиле архитектуры и цветах, но и в расположении. Массивные входные двери, сделанные из ясеня, чем‐то напоминали двери метрополитена. Они точно так же непрерывно то открывались, то закрывались, иногда сшибая зазевавшихся людей.

Зуев открыл дверь с заученной элегантностью. Поприветствовав охранника, он пошёл в свой класс. Кабинет физики находился на втором этаже в конце рекреации, прямо под кабинетом директора. Поднявшись по лестнице, Пётр встретил своих учеников (сегодня первый урок был у седьмого класса), они ожидали преподавателя у дверей. Поздоровавшись с детьми, Зуев открыл комнату номер двести семь.

В кабинете физики было прохладно, как и в любое другое не летнее время. Портреты великих учёных невозмутимо взирали на вошедших. В тёмных сине-серых оттенках утреннего полумрака их пристальные взгляды приобретали ещё большую выразительность и глубину. Когда ртутные лампы заработали, класс озарился белым светом. Дети приготовили свои места и разбрелись кто куда. До начала урока оставалось пятнадцать минут.

Когда прозвенел звонок, все ученики уже были в классе. Они встали рядом со своими местами и поприветствовали учителя.

– Садитесь.

Зашумели стулья – дети сели.

– У кого‐нибудь возникли вопросы по выполнению домашнего задания? – Зуев обвёл класс взглядом. Никто не поднял руку.

– Что ж, – он открыл учебник, – в таком случае…

– Пётр Анатольевич! – перебил его голос ученицы. – У меня есть вопрос…

Двадцать девять пар глаз уставились на одногоединственного ребёнка.

– Что тебе было непонятно? – Зуев говорил мягко, настолько, насколько это было возможно. Такой тон преподавателя однозначно успокаивал.

– Я не поняла… Верней, поняла и решила, но ответ не совпал с ответом в учебнике.

– Хорошо. Запиши своё решение на доске. И мы все вместе попробуем разобраться. Какой номер упражнения?

– Задание сто один.

Ученица направилась к доске, и, пока она шла, Зуев успел выловить несколько недовольных взглядов, услышав перешёптывания, адресованные юной выскочке. Как правило, школьники, особенно это было заметно начиная с третьего класса, недолюбливали детей, пытающихся разобраться в каких‐то задачах или примерах досконально. Дети не любили тех, кто начинал задавать вопросы и старался что‐то для себя понять. И Зуев прекрасно понимал: этот ребёнок, что вышел сейчас к доске, имел храбрость пойти против своего маленького мирка. Он ценил в людях бунтарскую натуру.

На странице учебника было написано: «Задача 101. В куске кварца содержится небольшой самородок золота. Масса куска равна 100 г, а его средняя плотность – 8 г/см3. Определите массу золота, содержащегося в куске кварца, если плотность кварца 2,65 г/см3, а плотность золота – 19,4 г/см3».

Зелёная доска начала оживать. Детская рука несколько неловко выводила длинные примеры. Зуев внимательно следил за вычислениями, что расписывала ученица. Сейчас он даже не слышал её слов, да и не очень‐то они ему были нужны. В эпоху студенческой жизни Зуева (учился он, понятное дело, на физика) простые слова стали быстро терять привычные, понятные значения и смыслы. А физическая формула начинала говорить ему больше, чем длинный рассказ.

Сейчас, так же как и раньше, Пётр погрузился в мир формул на зелёной доске. Их визуальное повествование, то, как они вели свой рассказ, было приближено к изяществу танцоров театра, которых он так часто видел в детстве. Безусловно, в этом решении присутствовала пара моментов, которые можно было бы подправить, но в целом композиция, что предстала перед ним на доске, понравилась Зуеву. Его глаза остановились на ответе: семьдесят семь целых, сорок шесть сотых. Ответ был верен, хоть и округлён.

– А в учебнике что получилось? – несколько озадаченно спросил учитель.

– Семнадцать целых, одна десятая…

Зуев еле заметно улыбнулся.

– У кого получился ответ как в учебнике?

Больше половины подняли руки.

– А у кого вышло то же, что и на доске?

6

«Задача трёх тел» (кит. трад. 三體, упр. 三体, пиньинь Sān tǐ) – роман китайского писателя-фантаста Лю Цысиня в жанре научной фантастики. Является первой частью трилогии автора «Память о прошлом Земли», однако читатели в целом воспринимают трилогию по названию первого романа.

7

Дадаизм – литературно-художественное течение, возникшее в 1916 году в Швейцарии. В изобразительном искусстве выражается в заборных каракулях, псевдочертежах, комбинациях случайных предметов. В литературе – переход от связной речи изложения к бессвязной.