Страница 65 из 79
Во вторник 24 февраля в московских газетах появились статьи об этом происшествии. Почти сразу же после этого в больницу для Артема было доставлено новейшее медицинское оборудование, и врачи начали покрывать его тело эластичными импортными увлажняющими повязками.
Однако Галина не принимала всерьез такое проявление заботы. После выхода первых статей она встретилась с Анастасией Большаковой, корреспондентом «Комсомольской правды», и та рассказала ей, что в Москве участились случаи гибели людей из-за падения в яму с кипящей водой. 10 месяцев назад женщина гуляла со своим трехлетним сыном в районе улицы маршала Василевского, и мальчик провалился в такую яму. Мать прыгнула за ним, чтобы спасти его, но оба скончались от ожогов. Большакова рассказала, что во время расследования данного случая она узнала от докторов 9-й больницы, что за последние несколько лет по крайней мере четверо детей в год умирают после падения в яму с кипящей водой в результате протечки труб. По поводу жертв среди взрослых Большакова мало что знала, так как у нее не было информации из других больниц.
В среду, пока Галина находилась в 9-й больнице, ей позвонили от заместителя мэра Москвы и сообщили, что с ней хочет поговорить Борис Никольский. За ней прислали машину и повезли в мэрию, где ее встретили Никольский и Бапикоев, генеральный директор Мостеплосети, и заместитель Никольского, Владимир Мазюк.
Баликоев заявил, что инцидент, при котором пострадали ее муж и сын, просто чудовищный несчастный случай, но в целом его организация отличается высококачественной работой. Галина ответила, что она инженер-строитель и видела, что у труб на улице Дубки отсутствует бетонная обшивка.
— Это означает, что работа выполнена с огромными нарушениями.
— Как мы можем помочь вам? — спросил Никольский. — У вас огромные расходы. Сколько денег вам нужно?
Галина не знала, что ответить.
— Мой сын, очевидно, при смерти. Но все еще есть шанс спасти моего мужа. Сделайте все возможное, чтобы помочь ему.
— Мы поможем вам. Если вам что-нибудь понадобится, звоните моему заместителю.
Галина каждый день ходила в 9-ю больницу и институт Склифосовского. В институте врачи говорили ей, что из-за возраста и тяжести ожогов у Владимира почти нет шансов выжить. В детской больнице в состоянии Артема наблюдались лишь слабые улучшения. Врачи поддерживали его жизненные функции на стабильном уровне, и через несколько дней он начал приходить в сознание. Увидев это, врачи дали ему лекарство, чтобы он снова погрузился в коматозное состояние, боясь, что если он поймет, что с ним произошло, шок убьет его.
В течение последующих нескольких дней в состоянии Артема не было перемен, и Галина с грустью изумлялась выносливости его молодого организма. Но утром 5 марта, через 11 дней после несчастного случая, когда Галина приехала в больницу, ее встретил лечащий врач и сообщил, что Артем скончался.
Галина понимала, что с самого начала не было ни единого шанса на спасение Артема. Ничего не говоря мужу, она решила устроить похороны на следующий день. Однако организация похорон вызвала проблемы. Похороны стоили больших денег, а она теперь не работала. Галина позвонила в офис Никольскому и напомнила об обещании помочь. Его секретарь сказал ей:
— Перезвоните позже. Сейчас мы готовимся к празднику. (8 марта, Международный женский день.)
— У вас праздник, а у меня похороны, — сказала Галина и поехала на кладбище, чтобы найти участок для могилы своего сына.
В больнице, а затем в морге Галину попросили не открывать гроб сына. На гроб поставили фотографию Артема. Было сравнительно мало провожающих — только Галина, несколько родственников и учительница Артема. Когда гроб опускали, Галина вспомнила, что ее сын всегда боялся боли и держался за руку отца.
После похорон Галина вернулась домой и позвонила в институт Склифосовского. Ей сообщили, что Владимир без сознания. В течение двух недель он находился в коме; потом его сердце остановилось. Врачи реанимировали его, и Галину пригласили в отделение интенсивной терапии, чтобы она в последний раз взглянула на своего мужа. Его лицо было опухшим, и он казался уже неживым. Она уехала домой и вскоре позвонила в больницу. Врач Владимира сообщил ей, что он умер.
21 марта Владимира кремировали. Галина наняла адвоката, чтобы возбудить дело против города Москвы. В то же время она узнала о судьбе Марины Яровой, 43-летней матери двоих детей, которая сварилась заживо, провалившись в яму с кипятком около своего дома, гуляя с собаками 11 марта, через 17 дней после случая с мужем и сыном Галины. Галина потеряла всякую надежду на будущее своей страны. Ей казалось, даже самая ужасная трагедия не способна поколебать безразличное отношение и равнодушие властей к человеческой жизни. Позже ей сказал один из журналистов, что ее сын умер смертью, на которую не обрекали ни одного даже самого матерого рецидивиста в самой варварской и нецивилизованной стране мира. Из-за преступной халатности городских властей ее жизнь была теперь разбита: «Я чувствую ужасную пустоту и стою на краю пропасти»[147].
Военный госпиталь в Ростове, 3 февраля 1995 года
Тела лежали в три ряда по краям рефрижераторного вагона, и Анна Пясецкая ходила от носилок к носилкам, светила фонариком на каждый труп и видела, что многие солдаты, убитые в Чечне, были безусыми мальчишками.
Сначала Анна осматривала волосы каждого мертвого солдата, затем его лицо и одежду. Если тело было без головы, она осматривала руки и ноги. Анна осмотрела 12 рефрижераторных вагонов в поисках тела своего сына Николая. Затем она отправилась в палаточный городок на территории больницы, куда также свозили трупы молодых солдат, когда военный округ Северного Кавказа пытался справиться с неиссякающим потоком смерти. Однако тела Николая не было ни в вагонах, ни в палатках. Анне пришлось продолжать свои поиски.
Мучения Анны начались в канун нового, 1995 года. Она сидела дома с друзьями, когда поздравления по телевизору были прерваны первыми сообщениями об убийствах российских солдат в Грозном. Всего за несколько дней до этого сын Анны, 19-летний солдат Рязанского парашютно-десантного полка, был послан в Чечню[148].
2 и 3 января пресса сообщила подробности о том, что произошло в Грозном. По сообщениям НТВ, были разбиты 81-й Самарский полк и 131-я Майкопская бригада — первые два подразделения, вошедшие в город. О Рязанском парашютно-десантном полку не упоминали, и Анна тешила себя надеждой, что с Николаем все в порядке.
Но 5 января Анне позвонили из штаба полка и сообщили, что ее единственный сын убит в Грозном.
В течение пяти дней Анна не могла ни есть, ни пить. Мысль о том, что Колю и других ребят убили в новогоднюю ночь, была непереносима для нее, и она оплакивала их всех[149]. 11 января Анна заставила себя позвонить в штаб десантных войск Тульской дивизии, в которую входил Рязанский полк, и спросила, где находится тело ее сына. Дежурный офицер сказал ей, что Коля погиб, когда граната взорвала его танк, но его тело не найдено.
Анну охватило глубокое отчаяние. Сообщалось, что тысячи убитых лежат на улицах Грозного и их, как ее сына, пожирают собаки. Она беспрестанно звонила в полк и в дивизию, но ей лишь отвечали, что она получит тело своего сына, и просили подождать. Начали приходить сообщения, что местные жители хоронят тела российских солдат, чтобы собаки не пожирали их[150].
15 января Анна решила больше не ждать, пока армия выдаст ей тело ее сына. Услышав по радио, что члены Комитета солдатских матерей собираются в Грозный, она поехала в центральное здание этого Комитета, встретилась там с членами съемочной группы Би-би-си, которая отправлялась в Чечню, и рассказала им о своем горе. Ей предложили поехать с ними, и она приняла это предложение, решив самостоятельно искать тело своего сына.
147
Кроме Марины Яровой, еще одна неопознанная женщина примерно 45 лет умерла в Москве 12 марта 1998 г. после падения в яму с кипящей водой, образовавшейся в результате разрыва труб возле дома № 56 по улице Тухачевского. Соседи сообщили репортерам, что из-под земли регулярно поднимался пар, но аварийные бригады ограничивалась засыпанием трещин песком.
В конце февраля в результате разрыва трубопровода нижние этажи жилых зданий и магазинов на Русаковской улице заполнились кипящей водой, из-за которых пострадали пятеро взрослых и двое детей. По данным московских спасателей, в столице за один месяц 1998 года девять человек погибло в результате разрыва труб с горячей водой. (За месяц в Москве заживо сварились девять человек // Комсомольская правда. 1998. 14 марта).
148
Николай Пясецкий был призван в российскую армию в июне 1994 г. и вскоре испытал все трудности службы в армии в период ее распада. Он был направлен на одну из баз Омска, где проходил обучение на макете танка, бросал учебные гранаты и копал картофель. Затем его перевели в Рязань, где он вошел в состав Рязанского парашютно-десантного полка и занимался строительством дачи. В конце декабря, не пройдя настоящего военного обучения и не обладая опытом, он был послан в Чечню.
Он испытал то же, что и солдаты других подразделений, посланные в Грозный в канун Нового года. Многие готовились к войне в Чечне, работая на складах, расчищая строительные площадки, строя дома для старших офицеров и ремонтируя транспортные средства. Обучение обращению с оружием ограничивалось тремя выстрелами из автоматического оружия, и некоторые солдаты всего несколько раз ездили на бронеавтомобиле. Многих солдат 81-го Самарского полка отправляли в бой без военных билетов, вероятно, потому, что не было времени его выдавать. Позже это упущение осложнило опознание тел погибших.
149
81-й Самарский полк и 131-я Майкопская бригада торжественно вошли в Грозный. Чеченские боевики подождали, пока они пройдут на небольшие узкие улочки города, затем блокировали передние и задние пути к отступлению, открыли минометный огонь из окон, подвалов и ворот и стали бросать гранаты. Из 26 танков 131-й Майкопской бригады 20 сгорели дотла; из 120 бронеавтомобилей только 18 были в конечном итоге эвакуированы из Грозного. (Литовкин В. Расстрел 131-й Майкопской бригады // Известия. 1995. 11 января).
150
В середине января чеченцы предложили прекратить огонь, чтобы каждая сторона получила возможность собрать тела погибших, но российский командир Иван Бабичев категорически отказался от этого предложения. Станислав Божко, борец за права человека, занимавшийся эвакуацией мирного населения, рассказал мне, что он слышал ответ российского командира по радио: «Пусть собаки едят их тела; нам они больше не нужны». Тела российских солдат лежали на улицах в течение нескольких недель до тех пор, пока русские не вытеснили чеченцев из центра города.