Страница 6 из 8
Исбытков не мог оторвать взгляда от той, которая так напоминала Ольгу.
– Новое время приходит для всех нас, – глубоким баритоном сказал Озаритель с живописной сединой в волосах.
Его звали Алексей Кручинский. Воспенников нашел его, когда Алексей стал актером погорелого театра. В прямом смысле погорелого. Молнии обрушились на крышу театра в тот момент, когда Алексей – талантливый молодой актер – читал монолог Ромео.
– Безмерно рад, – рассеянно ответил Исбытков, разглядывая слишком крепких для своей работы официантов, разносящих напитки и подносы с закусками.
Взгляд быстро вернулся к девушке, похожей на Белопольскую.
Воспоминания ударили мощным разрядом в область сердца. Картины их совместной с Ольгой истории пролетали мимо, как будто он бежал по музею, от одной картины к другой, из одного зала в следующий.
Первое знакомство. Она сидит вот так же, в профиль. Исбытков думает – такой позвоночник несет слишком много гордости. Интересно посмотреть, как она выглядит. Она оборачивается – и все, он потерян.
Вторая картина – он впервые касается ее руки. Спустя много недель бесед. Ее духи пахнут фиалкой и сандалом. Подушечка ее указательного пальца касается пальца Исбыткова. Кожа – к коже. Он перехватывает ее палец и подносит к губам девичью ручку, не стесняясь поцелуя, радуясь ему.
Третье воспоминание – объятия у озера. Небо отражается в озере, звезды дрожат в водной глади, сверчки играют свою лучшую симфонию для влюбленных.
– Послушай, – говорит она.
– Не буду, – останавливает он.
Ее лицо кривится от боли, но она улыбается. Она хочет что-то сказать, но он останавливает ее. Ему не нужны слова, он хочет просто быть рядом.
Громкий голос заставил вернуться к реальности.
– Воспенников рассказал нам о твоих экспериментах по получению электричества без Озарителей, – продолжил Алексей. – Ты меня, конечно, прости, но это похоже на то, как если бы одаренный певец купил попугая и заставил бы его распевать собственные арии.
– У моей тетушки был попугай, который умел ругаться на трех языках, – ответил Исбытков. – Тетушка обожала смотреть на лица своих гостей, когда попугай начинал материться.
Алексей моргнул, смущенный таким поворотом разговора, и отошел.
Находиться среди своих было приятно. Казалось, даже лампы горели ярче обычного, а в воздухе опять чувствовался знакомый привкус озона.
– А что, если я передам тебе харизму, а ты – мне? – донесся до ушей Исбыткова нежный девичий голосок.
Девушка, похожая на Ольгу, теперь встала и обращалась к молодому человеку, который смотрел на нее снисходительно и нежно.
Нет. Она была похожа на Ольгу только в профиль. А так – не то. Совсем-совсем не то.
– Озарители не могут принимать чужую харизму. У нас от нее стоит предохранитель в голове, как у самой сложной аппаратуры Воспенникова, – сказал молодой челове.
– Давай попробуем, – упрямилась девушка.
Юноша вздохнул и положил руки на хрупкие плечи собеседницы. Та сделала то же самое, и вместе они стали похожи на двух не слишком опытных танцоров.
– Ничего не чувствую, – вздохнула девушка.
– И я, – ответил юноша, отчаянно краснея, как будто что-то он все-таки ощутил, пусть даже и не токи харизмы.
Исбытков почувствовал что-то вроде зависти. Жаль, что он не мог обо всем забыть и просто наслаждаться компанией себе подобных.
– Прошу меня простить, – повысив голос, сказал Исбытков. – День был непростой, так что я отправляюсь спать.
Комната, выделенная Исбыткову, была просторной и уютной. Степан рухнул на кровать и закрыл глаза.
Охраны в особняке было полно, хотя Озарители об этом и не подозревали. Когда Исбытков зашел в свою комнату, замок на его двери тихо щелкнул с внешней стороны, а это означало, что весь особняк действительно был тюрьмой, а не чем-то вроде клуба единомышленников.
Спать хотелось неимоверно, но разговор девушки и молодого человека не выходил у него из головы. Предохранитель, не дающий Озарителям самим напитываться энергией харизмы – ни своей, ни чужой. Сложная аппаратура.
Исбытков открыл глаза. Поднявшись, он включил все светильники и оглядел все провода, идущие к источникам света.
Коснувшись рукой одного из проводов, он сконцентрировался на ощущениях. Электричество, бегущее по металлической сердцевине провода, было слабым, но Исбытков чувствовал его, как мать чувствует самое тихое дыхание спящего ребенка.
Степан прошелся рукой по всем проводам, мягко оглаживая их. Слабые импульсы превратились в весьма ощутимые, а через пару минут в руках Исбыткова плясала крошечная шаровая молния.
Он поместил молнию напротив себя и глубоко вдохнул. Искрящийся синим шар растекся по груди, впитываясь без остатка.
Внутри разом сделалось холодно и горячо одновременно. Дарованная сила расползалась по каждому сосуду и по каждой мышце, но усилием воли Исбытков снова собрал ее на уровне солнечного сплетения.
Он представил себя в виде сложного устройства, в котором есть накопитель для электрической энергии и для более тонкой энергии – харизмы. В воображении Исбыткова накопитель с харизмой имел только один выход – вовне.
Точно так же, как он рисовал на бумаге схемы своих будущих механизмов, Исбытков нарисовал ко внутреннему накопителю еще один провод, ведущий к солнечному сплетению. В начале провода он пририсовал рычажок, который сейчас стоял в положении «закрыто».
– Что мое, то мне не повредит, – прошептал Исбытков и представил, как меняет положение рычажка на «открыто».
Ощущения были странные. Мысли замедлились, а воздух вокруг запа́х не привычным озоном, а чем-то легким, цветочным.
Он подошел к двери и попытался ее открыть. Как и следовало ожидать, комната была заперта.
– Откройте, пожалуйста, дверь, – вежливо сказал Степан, поражаясь тому, насколько глубже и мягче стал его голос.
За дверью кто-то запыхтел и задышал.
– Не положено, – виновато сказали за дверью. – Вам отдыхать надобно.
– Да мне бы чаю, – растягивая слова, почти пропел Исбытков.
– Это мы сделаем, – радостно отрапортовали за дверью, и Степан услышал звуки удаляющихся шагов.
Через десять минут дверь распахнулась.
С подносом в руках на пороге стоял уже знакомый Исбыткову сыскарь с обезьяньим лицом, улыбающийся так светло, что Исбыткову захотелось улыбнуться ему в ответ.
И он улыбнулся. Сыскарь при виде его улыбки засуетился, пытаясь поставить поднос с чаем то на прикроватную тумбу, то на письменный стол, стоящий у окна.
– Можно я все-таки выйду? – спросил Исбытков, наклонив голову к плечу.
– Конечно, Степан Федорович. Идите, коли хотите прогуляться. Только я с вами пойду, можно?
Исбытков вышел из комнаты, все еще не веря в происходящее. Сыскарь смотрел на него с таким же обожанием, как и осужденный парнишка на губернатора.
Он все-таки смог направить харизму на самого себя. Он сделал то, на что не был способен ни один Озаритель, но эта мысль его все равно не грела. То, что сейчас творилось, противоречило самой природе человеческой.
Исбытков спокойно спустился, а там еще пятеро при его виде расплылись в детских улыбках. Каждый из них норовил дотронуться до его рукава или края сюртука. И каждый из них был готов сделать все, что ему прикажет Исбытков.
– Спасибо, что проводили, – сказал Исбытков, стоя на пороге особняка. – Вы идите, я сам дальше.
Он шел по темной аллее, ведущей от особняка, а ему вслед смотрели шесть пар обожающих глаз.
Это был самый простой побег из всех, о которых знал или читал Исбытков.
Теперь, насмотревшись на повелителей силы, разочаровавшись в учителе, устроившем комфортабельную тюрьму для Озарителей, Степан Федорович в первый раз по-настоящему осознал совет древнего правителя. Хочешь изменить мир – начни с себя.
Ночь была прекрасной. Почти как тогда – на берегу озера рядом с Ольгой.
Только теперь по небу плыли грозовые тучи. В этом была ирония. Степан Федорович чувствовал по покалыванию в пальцах, что молнии – внутри. Одновременно с этим он ощущал – все-таки было здесь что-то похожее на опиумную манию – и предвосхищение напитывания. Болезненное, горькое, но от этого не менее сладостное. Исбытков понял – его плану суждено сбыться именно в эту ночь. Или не суждено сбыться никогда.