Страница 26 из 107
Женщина тут же ухватила мальчика за руку и подтянула его кисть к Песту.
— Вот! Вот, что случилося.
Пест недоуменно уставился на кисть парня. Она была немножко искривлённой, и на ней было шесть пальцев. Он протянул к кисти руки и начал ее ощупывать, при этом продолжая выспрашивать мать ребенка.
— Давно шестой вырос?
— На свет с шестью появился…
— Только на одной руке?
— На обеих рученьках…
— Болит? Работу делать мешает?
— Нет, но род и село за юродивого считают, и дворовые тумаками провожают…
— Звать как?
— Митрофана…
— Малого!
— Синдин…
Пест умолк и начал разглядывать парня. Тот был явно рыжим. Волосы были настолько яркого рыжего цвета и так растрепаны, что у Песта сразу закрались сомнения.
— Кулаки покажи! — хмурясь, скомандовал Пест. — Ну?
Парень испугано взглянул на мать, а потом, вжимая голову в плечи, показал оба кулака Песту, костяшками вверх. Оба кулака были битыми, с припухлостями и ссадинами.
— Бьешься на кулаках?
— Бьюсь… — мальчишка склонил голову немного вперед и смотрел на Песта исподлобья. Словно дворовый, собравшийся с ним драться.
— Руку дай! — Пест дождался, когда парень в сомнениях протянет одну руку, и ухватил за запястье. Одной руки Песта хватило в аккурат, чтобы обхватить маленькое запястье мальчишки. — Не дергай, а то больно будет…
С этими словами Пест провел второй рукой по ребру ладони, там, где был зачаток шестого пальца. Сразу после руки потекла кровь, но Пест провел своей рукой еще раз. Кровь тут же остановилась. На стол капнуло всего пару капель. Пест осмотрел кисть парня и хмыкнул.
— Вона как!
Далее Пест долго ощупывал кисть и что-то бормотал, перебирая косточки. Все это время мать не сводила глаз с зачатка пальца, который валялся в крови на столе.
— Все, давай вторую! — Малец задумчиво разглядывал кисть без шестого пальца и не сразу среагировал на слова Песта. — Ну? Чего ждешь? Потом налюбуешься.
Мальчишка тут же протянул вторую руку, а Пест повторил с ней манипуляции. Когда до мальчишки дошло, что он больше ничем не выделяется и пальцев у него столько же, сколько у других, он засиял как начищенный медяк. Он вертел перед лицом руками и рассматривал места, где буквально пару минут назад еще были лишние пальцы. Его мать в это время принялась копаться в подоле платья, а Пест, хмурясь, уставился на лишние пальцы, лежащие на столе.
— Единый нам тебя послал, да так любо послал, что спасу нет! — женщина суетилась и пыталась что-то найти в платье, судя по суете, это было что-то очень важное. — Мужа Единый по весне забрал, он лихоманкою неделю мучился, все вертелся как уж на сковородке, а за сына его слово сказать некому. Я-то старая уже, вдовых брать у нас не любо…
Женщина достала откуда-то из складок платья небольшой сверток из белой ткани. Она продолжала тараторить и разворачивать сверток. В нем оказалась золотая монета. Она придвинула ее к Песту вместе с кульком.
— Ты, Пестушка, не хмурься, не надо! Злато на себе крови и обмана не имеет! — начала объяснять женщина. — Это наследная монета от деда сына моего. Синдина монета это, по завету умершего! Не побрезгуй…
Пест вздохнул и отодвинул от себя золотую монету, проговорив:
— Нет моего дела на золотую монету.
— Да как же нету? — женщина глянула на пальцы, которые валялись на столе, а потом на Песта. — Снова, поди, вырастут?
— Не вырастут, но моего дела тут было на серебрушку! — более настойчиво ответил Пест.
— Не гневайся, Пестушка, только где ж я серебрушку возьму? — женщина смутилась. — У меня только златая монета…
Женщина сначала растерянно замолчала, а потом принялась тараторить:
— А ты возьми золотую! Мы как на ноги встанем, так у тебя монету-то и выкупим! А коли не выкупим, так делом отработаем…
— Нельзя мне златую монету, — оборвал ее кудахтанье Пест.
— Как нельзя?
— Отца завет…
— Так надо слова его спросить! — попыталась вмешаться женщина.
—…последний тот завет был, — закончил Пест.
Женщина тут же притихла, словно мужик по столу кулаком стукнул. Пест же продолжил:
— Коли нет у тебя серебрушки, то делом отплатишь. Харчи варить умеешь?
— Умею! Я такие харчи варить умею, что к нам в горницу полсела ходоками были в обед! — Песту показалось, что при этих словах женщина приосанилась и расправила плечи, явно показывая, что готовить она умеет. — Я тебе таких харчей наварю, в жизни таких не едал!
— Мне-то что? — с ухмылкой ответил Пест. — Я молоком обойдусь да хлебом! Ты вот попробуй этого научить! Звать его Дакритом. Дворовый он…
Тут Пест указал на старичка, который скрипел от злости зубами, но никак не мог сделать хоть мало-мальски приличный лапоть. В очередной раз сплюнув, Дакрит кинул под лавку свою поделку и взялся за новый.
— Юродивый? — спросила женщина.
— Нет. Пришлый он, в городе всю жизнь работал. Нынче в род принят, но не мужиком, а дворовым. Ты не смотри, что он одет скупо. Он грамоте ученый и еще премудростям всяким.
Женщина еще раз осмотрела Дакрита и, вздохнув, кивнула.
— Вот и ладно! — улыбнулся Пест и добавил: — Ты, Митрофана, мальца на двор гони. Есть у меня слово для твоего уха, но не его.
Мать взглянула на парня и мотнула головой в сторону выхода. Синдин молча поднялся и вышел.
— Сын прямой? Не названый? В роду рыжий волос был у кого? — спросил Пест, глядя на закрывшуюся за парнем дверь.
— Синдин — родная кровь, а в роду у меня рыжего волоса не было, — мать ненадолго замолчала и добавила: — За рыжий волос у отца разговора тоже не было. Когда лихоманка мужа прижимать стала, рассказал он мне, что к Аккилуре ездил и ответ с нее требовал. Мол, его ли кровь, ежели в роду рыжих не было.
— А малец сам-то как? — начал выспрашивать Пест. — Омут тихий, аль кострище?
— Кострище… — кивнула Митрофана. — Спасу нет, как злобой пыхтит, стоит только упрекнуть его. Но зла держать не умеет, выгорает быстро. С делом так же. На подъем легок, а как довести до конца, али дело нудное и долгое — не усиживает…
— А не вытворял он ничего? Так, чтобы руками не сотворить?
Мать пожала плечами, давая понять, что ничего подобного не замечала. Пест покивал своим мыслям и произнес, глядя ей прямо в глаза:
— Не от рода и крови волос его рыжий. И на месте он не сидит не потому, что юродивый, — Пест вздохнул, словно извиняясь. — Это след от того, что силою мажеской меченный он. Сила та — огонь.