Связанные

С этими словами она осторожно высвободила пальцы из колючего ничто, заполняющего шею раха, и опустила руку — призрак молчал, безразлично глядя прямо перед собой. Это, судя по всему, можно было считать хорошим знаком, и Кристина перешла к следующему этапу:

— Теперь ты, — скомандовала она. — Возьми меня за руку и не отпускай, пока я не скажу.

Рах без колебаний исполнил команду, и Кристина в который раз возблагодарила восхваляемые в этом мире Великие силы за то, что они наделили этих существ таким покладистым характером. Однако теперь, когда непосредственная угроза миновала, предстояло разобраться с самым главным.

— Ты должна уйти, — начала она без особой надежды на успех: весь расчёт был на то, что рах не станет задавать вопросов и просто сделает, что велят. Впрочем, она понимала, что это половинчатое решение — но что ещё оставалось делать? Убивать раха они уже пытались, но раз за разом ничего хорошего из этого не выходило — наоборот, становилось только хуже.

Между тем время шло, а призрак молчал: то ли пропустил пожелание Кристины мимо ушей, то ли просто оторопел от подобной наглости.

«Почему?», — наконец, тихо прошелестело в голове.

— Нужно, понимаешь? — не сдавалась Кристина. — Возьми столько… энергии? В общем, бери, что тебе нужно, чтобы хотя бы ненадолго остаться в сознании, и выжги у себя на подкорке, что тебе нужно домой; там ты хотя бы никому не навредишь. Запомни, нужно вернуться в свой лес…

Не успела Кристина выговорить последние слова, как на неё обрушилась мощная волна чужих эмоций, настоящий поток, по силе вполне сопоставимый с той ненавистью и злостью, которую совсем недавно пропустили через неё призраки. Но в этот раз ощущения были совсем другими: более выраженными, острыми, ввинчивающимися в сознание, но при этом более сложными и противоречивыми. Больше не ненависть и злость, но решительный протест, граничащий с яростным возмущением. Кристина обернулась через плечо — и невольно поёжилась, стоило только взглянуть на Хель, замершую в нескольких метрах у неё за спиной. Голова чуть склонена на бок, на лице спокойное и безмятежное выражение, руки аккуратно сложены на животе — но в глаза, доверху наполненные кипящей темнотой, было страшно смотреть.

— Не в лес, а на своё болото, конечно же, — проглотив ком в горле, поправилась Кристина. Жгучие возмущение схлынуло, оставив после себя лишь почти незаметный фон, который можно было бы истолковать как подозрительность.

«Не могу», — между тем упрямо заявил призрак.

— И чего тебе там не сиделось… — Кристина, поморщившись, непроизвольно сжала ладонь раха — плотную, но при этом как будто не обладающей какой-либо температурой.

«Спокойно».

— Спокойно? — То же самое говорила и Хель, когда рассказывала о том, как началась их связь: «стало спокойно». И добавляла ещё кое-что, кажется о том, что сразу после этого у неё появилась сначала способность думать, а затем и затем и свобода воли. «Выбор», как она сама это назвала.

«Там, где свет. Там спокойно». — Рах не сумел справиться со сложным предложением и разбил его на две части.

Кристина облизнула губы, лихорадочно обдумывая эти слова, а затем резко вскинула голову, осознав то, что ей давно уже следовало понять: вся та тоска, ненависть и злоба, которые едва не свели её с ума — что, если подобными эмоциями наполнена каждая секунда существование этих призраков?

Всё перевернулось с ног на голову: получается, рах покинул своё болото вовсе не ради того, чтобы её убить, а потому что хотел найти хоть что-нибудь, что помогло бы ему заглушить раздирающие сознание чувства. В этом Кристина его винить не могла — один раз ощутив, что всё может быть по-другому — просто по-другому — он уже не смог остановиться.

— Зачем тогда ты убила всех этих людей, если тебе нужно было добраться до меня? — Слова застревали и царапали пересохшее горло.

«Искала».

— Только ради этого⁈ А получше ничего не смогла придумать? — чуть не подскочила Кристина. Перед глазами встало тело рыжеволосой девушки, оставшееся в темноте подвала под крепостью Формо, убитый жрец и молодой крестьянин, несколько десятков жителей предместий, перебитых только ради того, чтобы привлечь её внимание, и семья мастеровых, погибших только потому, что им не повезло оказаться не в том месте и не в то время, — всё ради того, чтобы заставить свою жертву выйти из укрытия, которое предоставила ей Хель?

Вместо ответа рах перевёл взгляд куда-то ей за спину, словно этим жестом хотел сказать, что он, может быть, и попытался бы поступить иначе, но Хель ни за что бы не подпустила его к своей спутнице. Впрочем, подпустила бы его и сама Кристина?

Гнев погас так же быстро, как и вспыхнул, сменившись сожалением и жгучим чувством обиды пополам с беспомощностью, какое испытывают разве что маленькие дети, в ответ на несправедливость родителей, и некоторые взрослые — в основном те, на долю которых выпало внезапно осознать, насколько неправильно устроен мир, и каким неприглядным и жутким местом он на самом деле является.

Этой женщине — Кристина больше не могла заставить себя называть её просто «рахом» — было нестерпимо больно, а всё, что осталось от её прежней личности давно сгорело в той жгучей ненависти ко всему живому, которую насаждала сама природа того, во что она превратилась. Та самая, которая заставляла её охотиться, десятками убивать людей, в лучшем случае разрывая их на части; сводить с ума подвернувшихся под руку медиумов, вроде того же Бравила… Чем дольше Кристина об этом думала, тем явственнее становилась мысль, что эти призраки являются жертвами, а не охотниками.

Она вновь обернулась к Хель, машинально отметив, что та успела приблизиться на несколько шагов, ещё раз заглянула в её непроницаемое лицо — и увидела свою спутницу совсем другими глазами. Пусть та сумела избавиться от голода и сохранила часть своей прежней личности — но каково ей превратиться в жалкое подобие себя, годами сражаться с такой же несчастной за жалкий клочок вонючего болота, на котором нет ничего, кроме отвратительных «гусениц», «пиявок», тины и мошкары? За лес, наполненный «серыми» и наверняка другими, не менее очаровательными существами? Какая сила, будто в насмешку над бывшей вельменно, вызывает в ней такое возмущение при одном лишь упоминании, что её «вотчина» может достаться кому-то другому?

«Спокойно, — повторил призрак женщины и замялся, словно подбирая слова. — Так будет всегда?»

— Нет, — честно призналась Кристина. — Честно говоря, не знаю, сколько ещё смогу тебя держать. Скорее всего недолго, — конец фразы утонул в свистящем хрипе. Она откашлялась и тихо добавила: — Извини, я не знаю, как тебе помочь.

Сказала — и скривилась не то от боли, растекающейся по всему телу и особенно отдающейся в области сердца, не то от безысходности. Наверное, так чувствует себя молодой и неопытный врач, который впервые сообщает пациенту, что жить тому осталось совсем недолго. Однако, в отличие от живого, но уже обречённого, человека, призрак воспринял эту новость с полным равнодушием: только слегка качнул подбородком, показывая, что услышал каждое слово и понял, что его ждёт.

Голова призрака вновь качнулась, и в сознании Кристины отчётливо прозвучало лишь одно слово:

«Убей».

Кристина почувствовала, как у неё медленно отвисает челюсть. Неужели всё так просто? Хель сделала невозможное и даже немного больше, но победить так и не сумела — призрак сопротивлялся с поистине несокрушимым упорством. Но стоило ему обрести разум, и вот так запросто предлагает им себя убить — получается, эти призраки понимают, в каком положении находится?

— Но ты же исчезнешь… — наконец, выдавила из себя Кристина. Эти слова пришли сами собой — и ей стало противно от того, насколько лицемерно они прозвучали.

«Ты знаешь, — ответил призрак, пытливо всматриваясь ей в глаза. — Знаешь?»

Кристина сразу поняла, о чём идёт речь — даже если бы захотела сделать вид, что это не так, память уже услужливо подсунула воспоминания обо всех ощущениях, которые сопровождают рахов в их бесконечном посмертии. На что пошла бы она сама, чтобы наконец избавиться от подобного кошмара? Попросила бы о милосердии пусть у случайного, но возможно единственного человека, может быть, вообще первого за долгие годы, который понимал, что с ней происходит?