Связанные

Шипение раха сделалось громче и яростнее. Он попытался было использовать уцелевшую руку, чтобы дотянуться до своей противницы, но та без труда выскользнула из-под удара и быстрым, идеально выверенным движением отсекла чудовищу кисть, лишая последней возможности защищаться. Мгновенно переместившись в пространстве, она материализовалась у раха за спиной и одним ударом снесла ему голову — а затем замерла, словно художник, придирчиво оценивающий своё творение.

В тот самый момент, едва бросив взгляд на искромсанного, буквально разделанного на части раха, Кристина поняла: всё кончено. Какая разница, что из грудной клетки призрака — с той стороны, которая пережила встречу с Хель — уже вырвались тонкие полупрозрачные нити, и что они даже успели наметить контуры его будущего тела? Бесконечно плотная и жадно поглощающая любой свет сфера, которую Кристина сразу же назвала «чёрным сердцем», по-прежнему оставалась открытой, и Хель остановилась вовсе не для того, чтобы полюбоваться сотворённым ею ужасом — ей нужна была эта секунда, потому что права на ошибку у неё не было.

В ватной и почти осязаемой тишине Кристина слышала, как бешено колотится её собственное сердце, подступая почти к самому горлу. Она хотела было обратиться к Хель, поторопить, напомнить, что промедление может дорого им всем обойтись — но из пересохшей гортани вырвались лишь сдавленные хрипы. Однако Хель уже приняла решение; её кисть быстро меняла форму: с хрустом истончались и удлинялись пальцы, буквально на глазах обзаводясь длинными когтями — одного точного удара было недостаточно, и для окончательной победы нужно было в самом буквальном смысле вырвать раху сердце.

— E… E-esu!

От крика, испуганного, до пределов наполненного болью и отчаянием, заложило уши. Кристина обернулась и охнула, едва не выронив копьё: Бравил, о котором все и думать забыли, подхватил с земли нож — тот самый, которым она запустила в раха — обхватил рукоять обеими руками и с дикими воплями бросился к Хель.

— С… С-стой! — Кристина закашлялась. — Не лезь!

Однако было уже слишком поздно. Какой бы нечеловечески быстрой ни была реакция Хель, даже ей требовалось время, чтобы оценить угрозу и сообразить, что делать дальше; и этого времени, пусть даже какой-то доли секунды, когда её внимание переключилось на быстро приближающегося Бравила, оказалось достаточно, чтобы упустить момент. Кристина взвыла от досады — рах оправился от удара; пульсирующее сердце пропало из виду, надёжно укрытое заново воссозданным телом; воздух вновь наполнился угрожающим шипением и вязкими, булькающими звуками.

«Чёрт с ним, потом разберёмся, просто закончи начатое!»

Был ли этот немой призыв услышан, Кристина так и не узнала — да её это и не слишком интересовало, поскольку самое главное уже случилось. Хель словно очнулась ото сна и начала действовать — причём настолько быстро, что движения сделались почти неразличимыми, отчего происходящее напоминало покадровую съёмку.

Когти исчезли; пальцы сомкнулись, мгновенно вытянулись узким клинком. Бравил, не прекращая орать и размахивать руками, сделал большой скачок вперёд. Экономный замах; тычок, перерубающий ногу раха в колене. Юноша не слишком удачно приземлился; запнулся, едва не полетев головой вперёд. Серия ударов по конечностям, ровно в тот момент, когда призрак припал к земле — не для того, чтобы причинить ему хоть какой-нибудь вред, скорее, чтобы отвлечь, заставить тратить время и силы на восстановление. И наконец, когда Бравил почти навис над Хель с занесённым ножом — завершающий удар в голову и мощный пинок в грудь, отшвырнувший раха куда-то в сторону мастерских. Нож опустился, безо всякого сопротивления рассекая пустоту.

— Да чтоб ты сдох, сволочь! У неё же почти получилось! — Больше всего Кристине хотелось, чтобы кто-нибудь оторвал Бравилу обе руки, желательно сразу по плечи, но замерли даже гвардейцы, поражённые непроходимой глупостью и бессмысленностью его поступка. А уже в следующий миг, всеобщее внимание привлёк оглушительный треск и грохот — словно кто-то действительно додумался запустить слона в посудную лавку. Позабыв о растерянно хлопающем глазами сыне управляющего, Кристина бросилась на звук.

У мастерской развернулось настоящее сражение. Рахи отбросили всякую осторожность и выступили открыто — насколько это вообще было возможно для двух клочков тумана, то и дело сталкивающихся, смешивающихся и вновь разлетающихся в стороны, чтобы тотчас обернуться размытыми силуэтами, лишь отдалённо напоминающими человеческие, сойтись и обменяться стремительными ударами, а затем снова раствориться в темноте. Понять, кто побеждает, или хотя бы разобраться, кто есть кто, было совершенно невозможно.

Постепенно сражение всё больше смещалось внутрь; рахи всё чаще исчезали в стене, используя её то в качестве щита, заставляя когти или клинок увязнуть в деревянном брусе, то как оружие — огромную импровизированную дубину, о которую можно было расшибить голову противника. В какой-то момент призраки скрылись в мастерской окончательно — и в тот же миг всё утонуло в грохоте падающих на пол инструментов, бьющегося стекла, разлетающейся в дребезги посуды и злобного шипения, за которым Кристина с ужасом разобрала истошный женский крик.

Люди. Те самые, кому не хватило места ни в амбарах предместий, ни на торговых складах Формо, о которых никто не подумал, и которых не предупредили, что их дома в любую секунду могут превратиться в поле боя. Слишком слабые, чтобы дать призракам отпор, застрявшие между двумя огнями безо всякой надежды на спасение — сколько их ещё, тех, кто прячется по подвалам, на складах, в опустевших лавках и мастерских?

В единственное чудом уцелевшее окно ударили чем-то тяжёлым, торопливо провели по раме, очищая её от осколков слюды. Наружу на мгновение показалась женская голова в сбившимся набок чепчике, а затем и облачённые в серое платье плечи; женщина была не одна, поскольку кто-то явно подталкивал её сзади — и этот кто-то жестоко поплатился за свою доброту: чепчик и серую ткань платья щедро залило густой тёмной кровью. Крик превратился в нечеловеческий вой; что-то ухватило женщину за ноги и одним рывком утянуло внутрь. Отчаянный вопль оборвался, утонув в булькающем хрипе.

На миг всё стихло — затем в дверь мастерской ударилось что-то тяжелое, заставив доски застонать и с сухим треском дернуться на засове. За первым ударом сразу же последовал второй, после которого дверь попросту сорвалась с петель и вылетела наружу; следом, подобно столбу дыма и пламени из горящего здания, вырвались призраки. Прочертив в воздухе размутую дугу, они на огромной скорости врезались в землю, разлетелись в разные стороны, после чего плавно опустились на мостовую на некотором расстоянии друг от друга. Голова Хель безвольно скатилась на плечо, удерживаемая лишь тонким лоскутком кожи. Затем, словно что-то потянуло за ниточку, она короткими рывками потянулась наверх, пока, наконец, не заняла своё место.

Очередной раунд противостояния закончился, так и не выявив победителя.

— Nomi.

Кристина вздрогнула и резко обернулась. Говорил, без сомнения, Эйдон, и в голосе его не слышалось ни раздражения, ни гнева — только сухая категоричность и непоколебимая уверенность в принятом решении. Пусть даже в их ситуации это могло означать что угодно.

Всё прояснилось, когда Нильсем с готовностью направился в сторону Бравила: судя по решительному выражению лица гвардейца и по округлившимся от ужаса глазам юноши, «nomi» совершенно точно не означало ни «взять», ни «арестовать», ни даже «переломать ноги и бросить в ближайшей канаве». Встреча с Нильсемом не предвещала сыну управляющего него хорошего, да тот и сам не стал дожидаться развязки, только мазнул взглядом по лицам солдат, а затем, не найдя там ничего даже отдалённо похожего на жалость или сочувствие, загнанно попятился, выставив перед собой нож.

«Но нельзя же просто взять и…» — пронеслось у Кристины, которая даже не думала, что её пожелание исполнится так быстро.