Падение

В зал заседаний вошел главный идеолог G. Он был неуклюж, носил покрытые пылью очки без оправы, его профессорская голова с гривой седых волос была склонена набок. Он был бывшим учителем провинциальной гимназии (A называл его Чайным святым). G был теоретиком Партии. Он был борцом против пьянства и аскетом, носил воротник апаш. Тощий интроверт, который и зимой ходил в сандалиях. Если партийный секретарь D был жизнелюбом, жуиром и героем-любовником, то у главного идеолога G каждый шаг был теоретически обоснован, что нередко доводило его поступки до абсурда, часто кровавого. Оба относились друг к другу враждебно. Вместо того, чтобы дополнять друг друга, они пытались друг друга уничтожить, ставили ловушки, старались свалить: партийный секретарь как специалист по технике власти противостоял главному идеологу как теоретику революции. D хотел всеми средствами утвердить власть, G — всеми средствами удержать эту власть в незапятнанном виде, как стерильный скальпель в руках чистого учения. Кабана поддерживали министр иностранных дел B, министр образования M и министр транспорта L, на стороне Чайного святого были министр сельского хозяйства I и Государственный президент K, а также министр тяжелой промышленности F, который почти не уступал D в жестокости, но из чувства зависти, которое может испытывать облаченный властью к другому властьимущему, примкнул к лагерю G, несмотря на то что бывший деревенский школьный учитель чувствовал свою незначительность по сравнению с бывшим учителем гимназии и, по всей видимости, тоже тайно его ненавидел.

Собственно говоря, G больше с D не здоровался. То, что главный идеолог поздоровался сейчас с партийным секретарем, как это испуганно отметил N, и то, что D ответил на приветствие, было плохим знаком. Скорее всего это означало, что исчезновение O не было случайным. G и D, по всей видимости, что-то знали или о чем-то догадывались и понимали, что оба они в опасности. Они оба боялись, и это означало, что O на самом деле арестован. Однако Чайный святой поздоровался сердечно, а Кабан всего лишь доброжелательно, из этого можно было сделать вывод: над главным идеологом нависла куда большая угроза, чем над партийным секретарем. N перевел дух. Падение D создало бы определенные трудности и для N. По предложению Кабана он был избран членом Секретариата, имеющим право голоса, и считался его личным ставленником. Данное мнение было очень опасным для него, и не вполне соответствовало действительности: во-первых, N не принадлежал ни к одной группе, во-вторых, главный идеолог, который вступился за министра атомной промышленности O, ожидал тогда, что перед выборами партийный секретарь предложит кандидатуру молодежного вождя P. Но Кабан понимал, что лучше выбрать в Секретариат нейтрального кандидата, чем одного из своих противников, точнее одного из своих личных врагов. Кроме того, тогда же дочь A вновь разошлась с P и завела себе нового любовника — обласканного Партией писателя-романиста. D быстро отреагировал на это, его кандидат не прошел, и он предложил N. Чайный святой проиграл и также был вынужден голосовать за N. В-третьих, N был никудышным специалистом в своей области и поэтому был совершенно безвреден и для D, и для G. Для A же он был настолько незначительной фигурой, что даже ни разу не был удостоен какого-либо прозвища.

Следом за G в зал вошел министр внешней торговли E и сразу же сел на свое место, в то время как главный идеолог все еще стоял рядом с беззаботно улыбавшимся партийным секретарем, смущенно улыбаясь, протирая круглые учительские очки, слушал нудные сплетни министра сельского хозяйства о первом солисте балета. E был светским, элегантным, на нем отлично сидел английский костюм с небрежно сложенным платком в нагрудном кармане, он курил американскую сигарету. Министр внешней торговли, как и N, стал членом Политического Секретариата помимо собственной воли, борьба за власть внутри Партии автоматически выдвинула и его в ведущие эшелоны власти. Другие, более тщеславные, чем он, пали жертвами борьбы за высшие посты, а E, будучи специалистом, пережил все чистки, за это A прилепил ему прозвище Лорд Вечнозеленый. Как N, сам того не желая, был тринадцатым в иерархии власти, так и E, тоже не желая того, был пятым. Пути назад не было. Неверное поведение, неосторожное высказывание могли привести к краху, аресту, допросам, смерти, поэтому E и N были вынуждены быть вежливыми и доброжелательными со всеми, кто был могущественнее их, и с теми, кто мог стать таким же могущественным, как и они. Они были достаточно умны, чтобы в случае необходимости покоряться, а также использовать человеческие слабости других. Они были вынуждены совершать недостойные и нелепые поступки.

Совершенно естественно: тринадцать членов Политического Секретариата обладали неограниченной властью. Они определяли судьбу огромной Империи, отправляли неисчислимое количество людей в ссылки, в тюрьмы и на смерть, вмешивались в жизнь миллионов, создавали, словно по мановению волшебной палочки, промышленность, переселяли семьи и народы, возводили огромные города, ставили под ружье несметные армии, решали вопросы войны и мира, но, когда их чувство самосохранения принуждало их подстерегать друг друга, их действиями руководствовали скорее взаимные симпатии и антипатии, чем политические конфликты или экономические обстоятельства. Власть и вместе с тем боязнь друг друга были настолько велики, что они не могли заниматься чистой политикой. Здравый смысл при этом отсутствовал.

Следующими вошли два маршала, министр обороны H и Государственный президент K, оба опухшие, оба бледные, оба чопорные, оба обвешаны орденами, оба старые и потеющие, оба воняющие табаком, водкой и одеколоном «Данхилл», два туго набитых жиром, мясом, мочой и страхом мешка. Они одновременно сели рядом, ни с кем не поздоровавшись. H и K постоянно появлялись вдвоем. A, намекая на любимый напиток обоих, называл их Джингисханами. Маршал K, Государственный президент и герой гражданской войны, тихо дремал; маршал H, ничего не понимающий в военном деле, который лишь благодаря своей партийно-политической дисциплинированности выбился в маршалы (причем представил своих предшественников, одного за другим, хорошо к нему относящемуся A как изменников родины), вновь вскочил, выпучив при этом глаза, и закричал: «Смерть врагам Партии!» — тем самым дал понять, что и ему было известно об аресте O. Но никто не обратил на него внимание. Все уже привыкли к тому, что его устами говорил страх. На каждой встрече Политического Секретариата ему казалось, что именно сейчас наступит его падение, он терялся в догадках, бешено нападая при этом на кого-нибудь, все равно на кого.

N неотрывно смотрел на министра обороны H, на лбу которого блестели капельки пота, и чувствовал, что и его лоб становится влажным. Он думал о бордо[1], которое собирался подарить F, но пока не мог, потому что еще не достал его. Все началось с того, что N узнал, что партийный секретарь D любитель бордо, а N, будучи три недели назад по случаю международной встречи министров связи в Париже, организовал несколько поставок вина. Взамен N отправил парижскому коллеге местную водку. Конечно, N был не единственным, кто снабжал D бордо. Это делал даже министр иностранных дел B. А благодаря своей услужливости N также получил в подарок от B бутылку этого вина, так как N, чтобы не выглядеть расчетливым подхалимом, выдал себя тоже за любителя бордо, хотя на самом деле к вину он был равнодушен. Но когда N обнаружил, что великий национальный потребитель водки F, владыка тяжелой промышленности, которого A окрестил Чистильщиком обуви, по совету врачей (он был диабетиком) втайне потреблял лишь бордо, он долго колебался, стоит ли и F подарить бутылку, потому что тем самым он должен был признаться, что знает о болезни F. Наконец он решил, что об этом должны знать и другие члены Секретариата. Эту информацию он получил от шефа тайной полиции C, и казалось невероятным, что он не сообщил ее и другим. Исходя из этого он все же решил передать F ящик «Лафитт 45»[2]. Министр тяжелой промышленности незамедлительно ответил. О подарках Чистильщика обуви ходила дурная слава. N имел неосторожность открыть сверток за семейным столом. В нем находилась кинопленка, которую N, не имея ни малейшего понятия о ее содержании и введенный в заблуждение надписью «Сцены французской революции», по просьбе своей жены и четверых детей решил просмотреть в домашнем кинозале. Это оказался порнографический фильм. Как позднее узнал N, такие подарки по случаю получали и другие члены Политического Секретариата. При этом было известно, что сам F порнографией не интересовался. Он ее раздаривал, чтобы иметь в руках средство нажима, и делал это так, словно тот, кому он ее дарил, эту самую порнографию любит. «Ну, как вам понравилось это маленькое свинство? — обратился он на следующий день к N. — Это конечно не в моем вкусе, но я знаю, что вам такие вещи нравятся». N не осмелился противоречить. В знак благодарности он послал Чистильщику обуви ящик «Шато Папе Клемент 34». Так у ведущего трезвый образ жизни и сексуально воздержанного N накапливался порнографический материал, а он считал себя обязанным дарить бордо и дальше, хотя, его поставляли из Парижа лишь раз в полгода, бутылки же, подаренные ему B, отдавать F он не осмеливался. Хотя министр иностранных дел и министр тяжелой промышленности были врагами, расстановка сил могла измениться. Официальные враги зачастую в силу неожиданно возникших общих интересов становились лучшими друзьями. N был вынужден сделать своим доверенным лицом министра внешней торговли E. Выяснилось, что и тот одаривал бордо Кабана и Чистильщика обуви. E даже помогал N, используя свои внешнеторговые связи, правда, не всегда. N предполагал, что и остальные делали подарки D и F и получали от F компрометирующий материал.

1

Французское вино. (Прим. пер.)

2

Французское вино. (Прим. пер.)