Страница 82 из 87
Пест также с улыбкой кивнул.
— А если не было разговора, то… это какая-то традиция? Нет?.. Тогда получается плата за ночлег?.. Нет, какая-то несоразмерная плата… — Профессор опять по привычке, в приступе задумчивости, потянулся рукой к подбородку с явным желанием нащупать бороду. Не найдя ее, он со вздохом посмотрел на свои руки. — Не понимаю… В другом селе тебе плату предложили и ты согласился, а в третьем просто в руки сунули деньги на прощанье…
— Все гораздо проще, мастер Дакрит. Вы что про село первое сказать-то можете?
— Село как село… я, конечно, не так много их видел, но ничего особого не заметил.
— Бедное село первым было. — Улыбка с лица Пест начала сползать, когда он начал объяснять. — Когда мы в село входили, нас встретили только шесть мужиков. Это значит, что в селе только шесть мужиков-наследников взрослых имеется и, случись чего — село без глав родовых останется. Мало это очень, хотя и дворов в селе том немало. Видать, беда у них была. Из шести мужиков только у двоих топоры были. Остальные с копьями, а наконечники у них хоть и добрые, но из камня. Нет у них металла на то. Значит, худо с деньгой. Была бы деньга — уж расторговались бы по соседям. Соха опять же из камня…
— То есть с них просто нечего брать? — подняв брови, спросил Дакрит. Пест задумчиво кивнул, а профессор не унимался. — И ты все сделал по доброте душевной?
— По правде, — поправил Пест.
— Чьей?
Пест взглянул на профессора недоумевающе.
— Странный вы люд — маги. — Пест почесал макушку, негромко спрашивая: — Как это так может быть, чтобы правда была чьей-то? Правда она и есть правда…
— Ну, как же? Вот допустим… вышел разбойник на дорогу разбойничать, но вышел не потому, что ему нравится, а потому, что у него дети и их кормить надо. А работы нет и еду достать негде. И вот напал он на путника. Чья будет правда? Путника, который ему ничего не сделал, или разбойника, которому детей кормить надо?
— Правда она и есть правда. — Пест принялся объяснять, тщательно подбирая слова. — У села всегда были свои… устои. Одному селу выжить трудно, а потому все скопом держатся. Ежели в селе беда и голод яму похоронную в думу гонит, то сельчане по соседям клич ведут. Ежели они худо соседям не делали и дума с соседом добрая и обиды они не затаили, то помогут чем могут. Могут еды подать, а могут и ребятню на рост взять. И слова долга или платы за то никто и никогда не молвит. Так заведено, так по правде будет… Года три назад, когда по округе град шел такой, что поля побило напрочь, к нам с юга соседи дальние жаловали. У них урожай пожгло солнцем. Сами не богато ту зиму жили, но соседу помогли. На посев зерна отсыпали. — Пест вздохнул и сморщился, словно вспомнил что-то неприятное. — Мы тогда муку корой хвойной разбавляли. Лепехи горькие выходили, но ничего. Есть можно.
— Значит, у вас все-таки что-то выросло?
— Только там, где Акилура, учитель мой ведовой, указала. У нас тогда еще мужики голову чесали. Зачем под деревьями пахать, а оно вона как вышло…
— А если человек другого убил? — вспомнил профессор.
— Ежели человек лихо дело затеял, не будет за ним правды. Никогда смерть аль боль чужая дело доброе сделать не смогут. Каждый ведун такого человека чует. У нас про таких говорят «смертью пачканный».
Пест нахмурился и начал озираться.
— Тут свернем. Немного лесом пройдем и через село. Так версту срежем. — Пест указал направление, и они сошли с дороги. — И так везде заведено в селах. Одному селу не выжить никак. По правде живем, так, как единый завет давал. Предков чти так, как единого, долг держи крепко, не лги себе — и другим не придется, на благо села трудись — село на твое благо потрудится. Нет в селе я. Токмо мы и никак иначе. В смерти не пачкайся, ибо раз запачкавшись чистым не станешь, храни род свой пуще жизни своей…
— Это не похоже на писания служителей единого. Я как-то читал постулаты служителей единого… — начал было профессор, но его прервал Пест:
— Хоть сто раз прочти его, да как были буквы, так и останутся. Вы, мастер, когда вернетесь в город — перечитайте их и эти села вспоминайте. Село, что нас провожало, когда мы посевную спасли, мальцов босоногих, что глазами с блюдо за ворожбой смотрели у елабужцев, жинку Лытину, у которой дитя выходили. Вы с этой памятью те заветы еще разок перечитайте. Тогда, может, и поймете чего.
— Что-то я опять потерял нить разговора… — пробурчал под нос Дакрит, оторвавшись от записей в блокноте: — А как же плата?.. Кто и как определяет, сколько должен брать ведун?
— То хозяева решают. Добро ли дело сделал и сколько дать. Если дело сделал любо, но дать нечего, то главы родовы вслед кланяются. Помните, как нам кланялись мужики, когда мы из первого села уходили? Ведун, ежели в чужое село пришел, не может слова долга или платы говорить. Только ежели к нему на поклон пришли чужие и за помощь слово молвили…
— А чужие — это из других сел?
— Не всегда. Ведун, когда в селе каком оседает, слово молвит и вещь свою дает. После слова этого он за это село в ответе. Иногда он несколько сел берет под слово свое. Тогда с этих сел он платы или долга не просит. Они своими считаются.
— Ты сказал в ответе… перед кем? Перед хозяином стихии тени?
— Вперед он перед собою ответ держит, — хмыкнув, ответил Пест. — Хозяин тени споры решает, ежели ведун и дух совсем договориться не могут.
Дакрит снова принялся чиркать что-то в своем блокноте, а Пест умолк. Он увидел просеку, ведущую к большому загону для скота, за которым должно было показаться село.
Чтобы стадо не разбредалось, загон был огорожен жердями, положенными на небольшие столбики из деревьев с сучьями.
Что-то не ладное Пест почувствовал, когда они еще не вышли к загону. Его дыхание стало прерывистым, он начал постоянно оглядываться и достал повязку на глаза.
— Почуял? — хмуро спросил черт своего подопечного, который уже спрыгнул с его спины.
— Смерть рядом, но не свежая. Тленом отдает… — ответил тот.
— Что? Какая смерть? — встрепенулся Дакрит. Он начал обеспокоенно оглядываться.
— Беда рядом, мастер Дакрит. Вы, ежели со мной худо станет, меня на черта сгрузите и подальше оттащите.
— Погоди! Объясни, что не так?
— Незнамо то, но смерть чую. Много… рядом… Не пойму, что не так… — Пест подошел к ограде и протянул руку к ней. Как только он прикоснулся к ней — мир словно перевернулся.