Страница 18 из 87
— Я не помню… — ответила девушка всхлипывающим голосом.
— Мы вот в царстве Гинея живем. Самая большая река в округе Уль, а наше село зовут Село Ведичей. Отрок вот из рода Подова. А как твое село кличут?
— Куприяны мы…
— А род твой как зовут? — Акилура продолжала гладить сидящую девушку по голове, выспрашивая ее.
— Калимов род мой… — всхлипывая произнесла девушка.
— А кто с ней это сделал, знаешь? — Старые морщинистые руки с набухшими пальцами указывали на лежащую девушку. Пальцы мелко дрожали. Девушка не ответила, а принялась завывать и с еще большей силой раскачиваться.
Акилура отстранилась от девушки и обратилась к Песту:
— Повязку сними, Пестушка.
Пест послушно снял повязку и увидел, что они находятся на краю поляны в высокой траве. Под ногами изломанной куклой на боку лежала девушка. На спине была огромная, запекшаяся рана, но спина в крови перемазана не была, а вот ягодицы напротив были перемазаны в крови.
— Что сказать можешь?
— Дурно мне… — прошептал Пест и тут же срыгнул желчь на землю.
— Знаю! Ты глазами смотри и, что видишь, мне говори!
— Девица мертвая лежит… Одна… — Пест умолк, не зная, что еще сказать.
— То и без молодого глаза ясно. Вторая — это душа ее. Трава рядом примятая?
— Не примята.
— Значит, тут ее не валяли. Что еще видишь? — Акилура пыталась унять дрожь, взявшись за клюку обеими руками.
— Ягодицы ее в крови и на спине рана большая, рубленая. Топором такую не сделать.
— На ягодицах кровь со спины набежала, или нет? Как вразумеешь?
— Не со спины то кровь и светлее она той, что на спине.
— Насильничали значится… и не тут. Трава не примята, а рана та не от топора — это ты верно вразумеешь. От меча она. Кто с мечом ходит?
— Только благородного роду люд… — сглатывая слюну, ответил Пест. Его живот снова сводило судорогой. — Дурно мне, баба Акилура!
— То, что дурно, я вижу, — сказала Акилура, хмурясь. — Хозяин лесной! Девку к себе прибери. Все едино тебе хлеб, да мертвому покой…
В этот же миг трава зашевелилась и разошлась под ней. Девушка осталась лежать не на примятой траве, а на сырой земле. Тело девушки начали обвивать корешки, и уже через минуту она совсем скрылась, оставив после себя небольшой холмик.
Акилура с Пестом направились в обратную сторону. По дороге Акилура начала наставлять Песта.
— Ежели человек в муках помер, да пуще того — не своей смертью, тогда его на капище сельском хоронить опасно. Каждый раз, когда будешь предков звать, дух мученика являться будет. Он и грусть с тоской навести может и в тебя со злости вселиться. Потому сошлись на том мы со старостами, что ежели за околицей помер человек — мы его на капище предков не хороним. Но в лесу аль у дороги кого найдем — всех в землицу закапываем. Всяко бывало, да и по сей день у Дорожичей дух на капище живет. До того злой был, до того месть любил, что жизни ему после смерти спокойной нет. Все норовит роду кузнечьему козни строить.
— Баба Акилура, а со второй девкой, что стало? — Пест утер нос, шмыгнув.
— В царство мертвых отправилась…
— Почему мы на могиле девки той знак единого не поставили? — В голосе Песта царили нотки безразличия.
— Не ставят таких знаков за околицей. Если придет колдун да ворожбу свою темную на могиле сотворит, то через луну оттуда ходячий мертвец поднимется. А так нет могилы. Один холм. Поди разбери, кто тут лежит.
Пест почти всю дорогу молчал, а старуха все старалась отвлечь на себя внимание и переключить Песта с грустных мыслей. Когда они подошли к лесу, Акилура обернулась и обратилась к Песту.
— Уж прости меня, Пестушко, что детство твое забрала, но так надо было. Нет у тебя права не на беготню дворовскую, ни на жизнь праздную. Такова доля твоя. За тобой люд стоит, и от тебя зависеть будет, переживем зиму аль единому души отдадим.
— Что ж сразу помирать-то? — спросил Акилуру Пест. Лицо не выражало никаких эмоций, а взгляд упирался в землю у ног.
— С голоду помирать, Пестушко, когда град все поля побьет, или солнышко наше разойдется и урожай пожжет, или хворь на побеги какая найдет да так, что собирать тамо нечего будет. От люда лихого тоже народ мрет. Не со зла тот люд лихим становится. Чаще с голоду да холоду резать других решаются. А зимою зверь голодный шастает. И не все то просто зверь! Есть и волки, что на двух лапах ходят, есть и медведи. А бывает, что зверь ворожбой пачканный. Лютый то противник. Ты помнить сам должон, когда к нам последний раз такой забредал в зиму. Тогда десяток мужиков костьми легло, чтобы село сохранить. Как тут не помереть-то, Пестушко? Без тебя аль меня село долго не протянет. Понял?.. Ну, а коли так, след в след за мной ходь. До дому идти надобно. Старосте смердящу весть передать…
В доме Песта всегда было шумно, но сейчас слышалось только бряканье посуды у печи. Сам Пест сидел у стола и своим ножом вырезал тонкие полоски кожи из крупного куска. Из-за печи послышалась возня, а спустя пару секунд оттуда вылезла маленькая девчушка. Девочка на вид была лет пяти и одета в рубаху. Она была ей велика. Рукава закатаны, а сама рубаха доходила до щиколоток. Русые волосы спадали на плечи, слегка завиваясь, а зеленые глаза и приятные черты лица уже не намекали, а просто вопили, что вырастет из нее красавица.
— Мама! Вот! — Девочка протянула четыре крупные луковицы женщине, которая что-то делала у печи.
— Тут положи, а сама возьми картошку с подполья да почисть, — бросила женщина, не отрываясь от своих дел.
Девочка кивнула и побежала в угол комнаты, где сдвинула крышку, уводящую в подпол, и скрылась там. Спустя минуту она показалась оттуда, неся с собой пару картофелин. Она подошла к столу, за которым сидел Пест, и выложила картофелины. После этого побежала к люку, шлепая босыми ногами, и с натугой сдвинула его.
— Пест, а ты что делаешь? — спросила девочка, когда уселась за стол и начала чистить картофелины.
— Отцова наказ делаю. Ножны для ножа, который сам выковал, — не отвлекаясь от своей работы, ответил Пест.
— А-а-а. Ясно… — Девочка немного поелозила на скамейке и мельком глянула на хмурого брата. Она открыла было рот, но не произнесла ни звука, увидев его сосредоточенное лицо. Вздохнув и вроде бы ни к кому не обращаясь, она произнесла: — А Килим говорил, когда мы по щавель на луг ходили, что Акилура прокляла тебя!