Флорентийская блудница

– Кто здесь? – прошептала она. – Зачем вы морочите меня?

Но ответом вновь оставалась тишина. Из другого, темного угла комнаты, недалеко от шкафа, в котором ранее хранились мягкие плети, деревянные и каменные дилдо, веревки и прочая похотливая атрибутика, собранная для барских утех, послышались другие шаги. Некто невидимый шел по направлению к Глафире. Она пыталась всматриваться в зыбкую темноту, озаряемую светом свечей, но видела лишь трепетание воздуха.

Когда она готова была заплакать от страха, она почувствовала, как прямо за спиной ее плеч коснулись теплые и сильные руки. Одна из ладоней нежно провела по волосам и остановилась на шее, другая скользнула по предплечью и крепко сжала одну из грудей. Невидимый гость притянул её к себе. Спиной она почувствовала обнаженный торс мужчины. Она прижалась к нему и ощутила до боли знакомый запах. Так пах только один человек во всей Вселенной. Её ненаглядный Махнев.

– Володенька, ты? Я так соскучилась… – выдохнула она.

Она хотела развернуться и посмотреть в его глаза. Но он не дал ей пошевелить головой. Он крепко сжал ее в объятиях.

– Правда? – в его голосе послышались прежние, ироничные нотки. – А я полагал, что ты не скучала по мне.

– Это не так. Я ведь люблю тебя… И ты это знаешь.

– Vraiment? – он снова рассмеялся и повалил её на кровать.

Теплые губы принялись крепко целовать её губы. Когда она раскрыла глаза, то действительно увидела рядом с собою Махнева. Только вся верхняя часть его лица была закрыта темной карнавальной маской.

– Зачем это, Володя? Зачем ты закрыл лицо?

– Тс, тихо, – он приложил палец к губам. – Так надо. Мы поиграем с тобою в одну интересную игру, – посмеиваясь, произнес он.

Она бегло оглядела его обнаженную фигуру, плечи, покрытую волосами грудь. Пальцы коснулись его твердых губ, носа, бритого подбородка.

– Сними эту маску, – попросила она. – Я хочу видеть твои глаза.

– Их итак видно сквозь прорези.

– Володя, я не понимаю тебя. Ты что-то скрываешь? Ты снова стал другим.

– Каким?

– Тем, земным. Каким я тебя знала раньше.

– Ну, разве это плохо? – вновь рассмеялся он. – Ведь именно тогда ты любила меня до безумия. Разве нет? Вспомни, как я когда-то говорил о том, что вы, женщины, не любите слишком хороших. Вы чаще любите мерзавцев. Разве нет?

– Не знаю, – растеряно протянула она.

– Уж, кто-кто, а вы-то всё прекрасно знаете, моя дорогая кузина. Вы никогда не были святошей. Внутри вас всегда жила Вавилонская блудница. Разве нет?

– Нет! – крикнула она.

По углам комнаты усилился зловещий шепот. Она вспомнила этот шепот. Она слышала его и раньше. В шелестящих звуках она вновь разобрала чьи-то голоса:

– Хочешшшььь, ты хочешшшььь, ты этого хочешшшььь, грешшшница… Отринь все сомнения. Шагни! Иди к нам, блудница вавилонская… Тебе будет сладко… Ой, как сладко-ооо.

– Нет, я не хочу!

– Хочешь, – рассмеялся он и, наклонившись, принялся ласкать губами её торчащие от возбуждения соски.

– Нет… – шептала она прерывисто.

– Да, как же нет, если меж твоих полных ляжек уже струится обильная влага, и ты сама раздвигаешь ноги? Есть ли сила, способная их сомкнуть? Твои врата всегда открыты для моего толстого жеребца. Разве нет?

Он не дал ей ответить. Ее голос потонул в его горячем поцелуе. Она лишь застонала в ответ. Ноги согнулись в коленях.

– Вот, ты уже готова, – шептал он. – А я еще даже не ласкал твой трепетный бутончик. Твой предательски отзывчивый лепесток нежной плоти. Правда?

– Да-аа-аа.

– И разве после этого ты не блудница?

– Блудница, – послушно ответила она. – Наверное, ты прав.

– Я представляю, как скучны ночи с твоим пресным и слишком хорошим муженьком. Я угадал?

В ответ она молчала.

– И знаешь, что самое печальное?

– Что?

– Ты ведь боишься проявить с ним весь свой темперамент, данный тебе от природы.

– Почему ты так решил?

– Почему? Да, потому, что ты боишься, что он сочтет твои желания непристойными. Ты боишься осуждения и того, что он припомнит тебе время, проведенное в борделе. Разве нет?

– Нет, – она покраснела и отвернула лицо.

Он взял ее за подбородок.

– Я давно догадался, что твой отставной майор годится лишь на то, чтобы клепать тебе твоих славных карапузов. И ни на что иное… На истинный праздник плоти он просто не способен. Он не способен сделать так, чтобы ты кричала от страсти и кончала под ним, словно дикая кошка. Молчишь? Я знаю, что это так.

– Но он любит меня, – со слезами в голосе протестовала она, мотая головой.

– Угу, а ты до сих пор любишь меня.

– Да, люблю! И ты знаешь это…

– А меня? Меня ты тоже любишь? – раздался голос Виктора, недалеко от кровати.

Глафира вытаращила глаза и увидела, что к ним с Владимиром присоединился Виктор. Как и Владимир, он тоже был в маске.

Глаша дернулась всем телом, в попытке, освободиться из рук Владимира.

– Хватит! Прекратите все ваши игры… Я не хочу! Я так не буду.

– Будешь и хочешь… – спокойно произнес Владимир. – В прежней жизни ты любила l'amour à trois[3]. Разве нет? Ты и в борделе иногда занималась этим. Подставляла свои прелести сразу двум умелым кобелям.

Глафира соскочила с кровати. Глаза ее сверкали от слез, подбородок дрожал. Разлохмаченные волосы неровными локонами спускались на высокие белоснежные груди.

– Я ухожу, – гневно объявила она. – Сделайте так, чтобы я проснулась. А если я не сплю, то освободите меня от этого кошмара наяву.

– Успеешь еще вернуться к своему храброму майору, – фыркнул Владимир. – Бьюсь об заклад, что на поле брани он наверняка бывал куда более решителен, нежели в вашей с ним спальне.

И оба мужчины негромко рассмеялись.

В фамильном особняке Мельниковых, в спальне Глафиры, тоже горело множество свечей. Глаша крепко спала. Прислуга на время оставила её в покое. Внезапно крепкий сон нашей героини стал тревожным. Она принялась что-то бормотать, всхлипывать и стонать. Зрачки, прикрытые длинными ресницами, быстро двигались во сне. Казалось, что женщине грезится нечто ужасное. Какой-то кошмар.

– Как же здесь натоплено, – раздался голос Виктора из темного угла спальни. – Не мудрено от такой духоты увидеть и чёрта в лесу, – он хмыкнул.

Демон встал из плюшевого кресла и подошел к кровати Глафиры. Он долгим взглядом всматривался в ее бледные черты, искаженные страданиями. Смотрел и хмурился.

– Боже, какая же вам снится пошлость, дорогая моя Глафира Сергеевна, – удрученно произнес он. – Это ведь не мой сон, и не сон Владимира. Это, моя дорогая, именно – ВАШ сон. Это-то как раз и печально.

Он вновь вздохнул и отлетел к окну.

– Что же творится в вашей душе, если вам снится подобная дребедень? Хотя, женские сны бывают весьма непредсказуемы. Если бы вы знали, какие сны иногда видят монашки… Oh mein Gott, – Виктор хохотнул. – Им, от долгого воздержания и усмирения молодой плоти, иногда грезятся такие замечательные оргии, которые не мстятся даже куртизанкам в борделях. Я люблю иногда наблюдать за их снами. В яви посмотришь на иную – она от образов и молитв не отходит. Аж посинеет вся от долгого стояния на коленях. А ночью этой тихоне такое привидится, что всем чертям в округе станет тошно.

Он помолчал, глядя в темное окно, за которым наступили ранние сумерки.

– Что же мне с вами делать? – он вздохнул. – Экая вульгарность… Неужели вы полагаете, что после нашего полёта и моего объяснения с вами; после ужина под музыку великого Бетховена; и гуляний по брегу моря, названного вашим именем; после Альбинони; после всех моих слов – я смог бы опуститься до того, чтобы пригласить в злополучную баньку Володьку-несмышленыша, и вместе с ним… С ним!!! – демон покачал головой. – Предаться разврату и овладеть вами самым некрасивым и скотским образом? Да? Да? Правда? – горькая усмешка тронула губы Виктора. – Нет, то, что вам сейчас снится, это, конечно, потрясающе и слишком заманчиво… И ранее я всегда делал так. Я был в телах многих мужчин, которые овладевали вами. Тогда, но не сейчас. То, что происходит сейчас в вашем сне, не имеет ко мне ровно никакого отношения. Да и, по правде говоря, к вашему любовнику Махневу тоже. То, что сейчас грезится вам, как ни печально, принадлежит лишь только вам одной. Вашей душе.

3

l'amour à trois (франц.) – любовь (секс) на троих.