Страница 3 из 7
– Отставить! - Голос сорвался на густой кашель. Чужак трудно поднялся с лавочки и уставился на Милку безбровым рыбьим взглядом.
Палка выпала на крыльцо, покатилась, оставляя за собой неглубокую царапину на плитке.
– Ты кто такой? - запетушилась Милка, догадавшись, что сухощавый старик в военной форме никак не причинит ей вреда.
– Полковник авиации.
Милка ничего не понимала ни в нашивках, ни в шевронах, ни в званиях. Милка знала, что такое уток и основа, умела ровно строчить на машинке и быстро укладывать готовые изделия из ситца и каландрированного капрона по коробкам. Милке было невдомёк, что полковникам авиации положены жилплощадь, пенсия, паёк, бесплатное обмундирование и военный оркестр на похоронах, зато она сразу сообразила, что сгущёнкой сегодня придётся делиться. Они сидели друг против друга за столом для вожатых, и Милка хотела спросить, почему это у генералов на штанах есть лампасы, а у полковников нет, но стеснялась. Через неделю, когда Полковник отдохнул и отъелся, Милка вручила ему ведро с краской, полученное в обмен на инвентарный номер Л 2м «Быстрица»-4760, и звезда на воротах наконец-то заблестела масляно и довольно.
Они почти не разговаривали. Милка изнывала от любопытства и почти девичьего стыда, а Полковник предпочитал отмалчиваться. Вечерами Милка отпирала Ленинскую комнату, жалась в кресле, глядя, как Полковник крутит переключателем «Рекорда» и бледнеет. Посмотрев новости, Полковник поднимался и уходил в столовую, где Милка устроила ему постель, а она всё сидела, не решаясь поставить пластинку с «бессаме мучьо».
Однажды осенью Полковник надел отглаженную рубашку, кивнул встревоженной Милке и ушёл. Милка постирала пододеяльник и простынь в ромашку, а потом села ждать. Хлеб и сахар закончились, но Милка всё не решалась сбегать в сельмаг, потому что Полковник мог вернуться. Он и вернулся. Вернулся тогда, когда не осталось даже пшёнки, и Милка, стыдливо алея, водрузила на стол отварную картошку «сегодня так, а завтра я за маслом сбегаю».
– Это старший сержант пограничных войск, - отчеканил Полковник.
Очень лысый, очень пожилой и не совсем трезвый мужчина с чемоданчиком в дрожащих руках мялся в дверях столовой.
– Проходите. Я вам сейчас матрас принесу из вожатской. Можно вас и в корпусе устроить, но тут сподручней. И вода есть, и удобства, и покушать рядом, - засуетилась Милка.
Сержант присел на низенький стульчик, зажал чемодан между не по погоде хлипких сандалет, заулыбался.
– Да я ничего. Как старший по званию прикажет.
– Отдыхайте. А вы помогите товарищу обустроиться, Людмила, - распорядился Полковник, и Милке вдруг стало так безысходно счастливо, как не было никогда за все её сорок с лишком лет.
Они бродят по полутёмной столовой, прислушиваясь к скрипу веток за окном. Полковник уехал ещё вчера и с минуты на минуту должен быть здесь - последняя электричка прогудела уже минут сорок назад.
– Тушёнки ещё этой не хватало, - течёт желчью Инженер, ковыряясь в моторе, снятом с бензопилы. Осиротевшая пила, последняя из четырёх, украденных Львом Соломоновичем с лесопилки, скалится нержавеющими резцами, точно мёртвая акула.
– Как товарищ Полковник приказал, так и будем действовать, - в отсутствие Полковника Сержант чувствует себя командиром.
– Товарищ Полковник, товарищ Полковник, - дразнится Инженер, - что он понимает - сапог?
– Он лётчик, - возмущается Милка. В пальце у неё пустой пакетик с надписью «Хна», брови густо чернеют, - без него разве долетите?
– С ним, без него… Всё одно вдребезги. - Мотор сладко жужжит, и на обезьяньем личике Инженера плавает счастливая улыбка. - Вчетвером еще куда ни шло. Слышь, Соломоныч, на Кубе жидов не жалуют.
Лев Соломонович пытается возразить, но ему сначала надо прожевать беззубыми дёснами сухарик, а это непросто, поэтому Милка встревает раньше.
– Бессовестный ты человек. Бесстыжий. Лев Соломонович не меньше твоего старался, а ты…
– Ладно, - отмахивается Инженер. Кожа у него жёлтая, и в сочетании с манжетом цвета полыни рука похожа на веник. - Где Полковник-то? Пора бы уже.
Милка комкает пакетик с надписью «Хна», нервничает. «Сегодня обязательно скажу, - думает Милка, - пусть там на Кубе своей вспоминает». Вслед за скрипом петель и сквозняком в столовую проскальзывает отец Михаил. Кряхтя, скидывает шинель, застывшими пальцами стягивает ушанку. На ушанке пасхальным яйцом красуется кокарда.
– Ты не со станции случайно? - Сержант помогает отцу Михаилу стянуть неуставные валенки.
– Я пешочком. Пешочком.
– Угу, - мычит Сержант. - Ясно.
– А вдруг не придёт? - Лев Соломонович наконец-то проглотил хлебный ком и теперь запивает его сладким чаем. - Вдруг случилось что?
Дождь выстукивает тревогу по железной крыше. У Милки нехорошо шебуршит внутри, или это скомканная бумажка, которую она сунула в карман?
Инженера в «Алые паруса» привёл Сержант. Он выбирался в город, чтобы разыскать сослуживца и потребовать с того старый долг. Сослуживец, как оказалось, давно съехал, и Сержанту ничего не оставалось, как купить водки в привокзальном ларьке и найти собутыльника. Щуплый старичок со связкой книг подмышкой подвернулся кстати, и Сержант долго разъяснял ему разницу между военными и гражданскими, тыча в нечищеные ботинки и в неумение пить водку из горла. В полночь они добрались до лагеря - Сержант тащил на себе Инженера, книги и гнилую шпалу, которую зачем-то подобрал по дороге. Милка расстелила в столовой ещё один матрас, выделила новичку ромашковую простынку и строго-настрого запретила будить Полковника.
– В прошлом инженер-конструктор, кандидат наук, сейчас лицо без определённого места жительства, - доложил Инженер.
– Располагайтесь. - Полковник брезгливо повёл носом - от Инженера прилично воняло перегаром и мочой.