Страница 9 из 11
Придя домой, Мироновский спрятал в стол рукопись и долго держал ее там, никому не показывая и даже не читая сам. Лишь месяц назад он прочел ее. Рукопись была написана в соответствии со старыми правилами письма, со старой орфографией, ижицей и ятями.
Мироновский задумчиво произнес:
–Да, это эпохальный роман… Роман – эпопея, не хуже романа «Война и мир»… Впечатляет. Но роман насквозь белый, да… Написан с позиции белого офицера…
Он тут вспомнил, что слышал на самом верху:
–Нашей стране нужна великая литература! Не хуже «Войны и мира»!
Поразмыслив, Мироновский пригласил к себе писателя Серабиновича, которого хорошо знал и которому вполне доверял.
Ефим Серабинович, человек лет пятидесяти, с проседью, среднего роста, пришел к Мироновскому через полчаса. Серабинович после революции сразу стал пролетарским писателем, прославляя большевиков и строча оды свершившейся революции. Он не замечал убитых во время гражданской войны, как не замечал или не желал замечать расстрелянных чекистами – так ему было легче жить и писать стихи во славу пролетариата. А благодарные большевики хвалили стихи и прозу Серабиновича, охотно печатая его сочинения.
Серабинович сел напротив Мироновского, говоря добродушно:
–Ты что-то меня давно не звал, Лева.
Мироновский неслышно вздохнул:
–Дела, дела… Постоянно занят, расстрелы, допросы…
Серабинович благоразумно промолчал, делая вид, что ничего не слышал про расстрелы. Потом после короткой паузы поинтересовался:
–Что-то случилось? Или просто поговорить захотел?
–Знаешь, все вместе…– Мироновский протянул рукопись своему другу, предлагая ее прочитать.
–26-
Серабинович удивился:
–Зачем мне это читать? Что это?
Мироновский ответил со скрытой досадой и повышая голос:
–Надо тебе прочитать! Есть такое слово «надо»! Партия требует.
–Хорошо, прочту, только я не понимаю…
–Сейчас все поймешь! Эта рукопись шедевр, не хуже книги «Война и мир»! Только не спрашивай, откуда она у меня.
–А я не спрашиваю, я…
Мироновский перебил Серабиновича:
–Это служебная тайна! Тебе только надо ее прочитать! За два дня.
–Нет, мало, за два дня не смогу…
–За два дня прочтешь!– сказал повелительным тоном Мироновский.
–А кто автор?
–Черт!.. Служебная тайна!
Серабинович попросил:
–Прошу тебя, Лева, только не говори со мной, как со своими заключенными.
Мироновский снисходительно усмехнулся:
–Да ты не знаешь, как я с ними говорю. Вернее, как на них кричу. И как их пытаю!
Последние слова чекиста испугали писателя.
–Хорошо. Лева…– вздрогнул Серабинович.– Я прочитаю рукопись за три дня.
–Опять? Два дня!
Серабинович заупрямился:
– К чему такая спешка? За два не смогу.
Мироновский помрачнел:
–Ты не хочешь помочь партии?
–Большой объем… За четыре дня.
Мироновский согласился после минутного молчания:
–Уговорил… За четыре дня. Внимательно прочтешь, скажешь мне все ее достоинства и недостатки. Можно ли ее печатать.
–А как печатать, если нет автора?
–Это не твое дело! Жду тебя через четыре дня.
Серабинович пролистал рукопись, заметив:
–Писал человек, знакомый со старой орфографией.
–Ефим, твои комментарии мне не нужны!– отрезал Мироновский.
–Как же не нужны, если просишь ее прочитать?
–Я тебя прошу прочитать рукопись и высказать свое мнение по поводу ее литературной ценности. И все! А остальные мелочи мне не нужны!
Серабинович робко спросил:
–Если ты говоришь, что это шедевр, зачем тогда меня спрашиваешь?
–Мне нужно мнение писателя, а не чекиста. Ты ж писатель, тебе я верю.
Ровно через четыре дня Серабинович появился в кабинете Мироновского, кладя рукопись на стол. Писатель молчал, пристально глядя на Мироновского. А тот нетерпеливо стучал пальцами по столу, ожидая мнения Серабиновича по поводу рукописи.
–Ну, что скажешь, Ефим?– не выдержал Мироновский.
–Что скажу?– Серабинович задумался.– Написано превосходно! Вот что скажу, Лева. Недостатков нет.
Мироновский оживился:
–Правда? Хорошо написано?
–Очень! Только что-то не окончено.
Мироновский сразу согласился:
–В этом ты прав, Ефим… Может, допишешь?
–27-
Серабинович удивленно спросил:
–Мне? Мне дописывать? Зачем?
–А если партия прикажет?
Серабинович моляще воскликнул:
–Лева, перестань со мной так строго говорить! Я тебе не враг народа! И ты что-то скрываешь! Зачем скрывать что-то от своего друга?
–Служебная тайна,– коротко ответил Мироновский.
–Не договариваешь.
Мироновский повторил:
–Служебная тайна.
–Зачем печатать чужую рукопись? Зачем такая тайна? Зачем не говоришь имя автора?
Мироновский ответил вопросом на вопрос:
–А зачем такое любопытство?
–Но…
–Служебная тайна, говорят!
–А раз так, зачем мне говорить об этой рукописи?
–Тебе говорится ровно столько, сколько положено тебе знать. Можно рукопись печатать?
–Печатать-то можно, но…
–Что но?
Серабинович смутился:
–Лев, но это ж написано не большевиком… С позиций белого… А как печатать это в наше революционное время?
Мироновский отрезал:
–А вот это не твое дело!
Серабинович покраснел от обиды, вставая.
–Ты куда, Ефим?
–Раз все не мое дело, тогда я ухожу,– пробурчал Серабинович.
–Подожди, я ж…
–Нет, лучше сейчас я уйду, а то наговорю лишнего. Надеюсь, меня ты не посадишь в тюрьму за это?– С этими словами обиженный писатель быстро вышел, хлопая дверью
Мироновский не стал останавливать своего друга, просидел неподвижно минуты две, говоря вполголоса:
–Вот придурок… Вшивая интеллигенция…
Он встал, раздраженно махнул рукой, грязно ругаясь, потом снова сел за стол, наливая себе водку в стакан. Выпив залпом, Мироновский снова выругался, говоря сам себе:
–Ничего, Ефимущка, допишешь как миленький… И еще найду писателей, чтобы тебе помогли. А не поможешь, запишу тебя в расстрельные списки врагов народа! И еще наших людей из экономического отдела ОГПУ дам для помощи. Они все допишут, потом рукопись издадим.
Через минут пять он успокоился, снова пролистал рукопись. И вспомнил, как ему говорили на самом верху о необходимости хорошей советской литературы. Говоривший с Мироновским несколько искажал слова на русском языке, употребляя грузинский акцент:
–Понимаэшь, дорогой, странэ Совэтов нужна вэликая литэратура! Товарищ Маяковский у нас эсть, это хорошо. А гдэ у нас романы? Гдэ у нас совэтская «Война и мир», а? Товарищ Мироновский, понимаэшь, у нас должэн быть свой совэтский Лэв Толстой! Мы должны сказать всэму миру, всэм поганым капиталистам, что у нас все хорошо, что мы мировая дэржава! Нам срочно нужна хорошая литэратура! Нам нужны наши совэтские Львы Толстые и Чэховы! Нам нужэн вэликий роман!
Мироновский слушал тогда, не перебивая, стараясь запомнить каждое слово. А сейчас, сидя у себя дома, он понял, что может показать рукопись высокому руководству, и его похвалят за усердие, может, даже наградят.
–28-
–Только надо потом убрать старую орфографию, переписать рукопись,– сказал сам себе Мироновский.– Да, это я хорошо придумал, но кто тогда станет автором? Автор-то есть, но его никто не должен знать… Настоящего автора никто и никогда не узнает. Уж я об этом позабочусь. Может, Ефима назначить автором?… Нет, никто не поверит… Надо другого… Ефим откажет, еще может проговорится… Надо такого найти, чтобы молчал… Чтобы сразу согласился и никогда не сказал правды… Надо срочно показать рукопись руководству, посоветоваться. Думаю, согласятся со мной, что надо издавать рукопись, но под другой фамилией. И надо переписать рукопись… Есть над чем подумать моему руководству…
Глава 6
Налоговый инспектор Молохов.
Михаил Молохов рад был новой должности: отдельный кабинет, тишина, клиентов нет, угождать клиентам не надо, как и бегать с подносами, работая официантом. Теперь он звался налоговым инспектором, а не насмешливо, как раньше, человек, официантишка. Он сидел за столом, заставленном папками, бумагами. Теперь он не бегает, а спокойно сидит за столом.