Страница 2 из 10
Когда я завершал среднее образование, то в нашей странной семье произошло еще одно событие – у отца и Эллы родился сын. Отцу было под семьдесят и, похоже, он был сам несколько напуган этим событием. А я вырос и то, что на меня стали обращать меньше внимания, шло мне даже на руку. Кроме этого, если что, то у меня всегда была Клара.
Родная мать практически не давала о себе знать и, хотя лет в пятнадцать, отец рассказал мне все об истории моего рождения, она тогда волновала меня не слишком. А еще отец с Эллой и маленьким сыном все чаще жили на даче, и в моем распоряжении была вся четырехкомнатная квартира. Одну из комнат я превратил в мастерскую, а кроме этого частенько проводил время в институте и у ребят в общежитии. О том, что у меня есть свободная «хата», знали единицы. И посещали ее только избранные (в основном, девушки). В общем, шла обычная студенческая жизнь. Причем, прожигал я ее, так скажем, в меру. Видно, сказались все же эстонские гены.
Между тем, в стране началась новая эра. Отец сначала отреагировал на происходящее со спокойствием философа и писателя. Однако рублевые накопления его лопнули, книги прекратили печатать многотысячными тиражами, и он оказался попросту выкинутым из седла нормальной жизни. Отцу было за семьдесят, рядом молодая жена с маленьким еще ребенком. Но это не могло остановить его, когда он почти бросил писать и начал прикладываться к рюмке. Элла боролась, как могла. Она работала в издательстве, которое начало выпускать литературу, ранее не издававшуюся в СССР и практически содержала семью. Но отца это только раздражало. Я учился, денег мне не хватало, и поэтому я иногда шел к подземному переходу и пытался продать некоторые свои работы. До поры до времени продавались они плохо. Гораздо лучше шли портреты и шаржи, которые я рисовал за десять минут в парке. Хотя, если честно, мне не очень нравилась портретная живопись. Больше душа лежала к пейзажам.
Так прошло несколько лет. И в один летний день, когда я только успел проснуться, на городской телефон позвонила Элла и сказала, что отец умер от сердечного приступа. Краски жизни сразу померкли. А после похорон встал вопрос о том, как делить недвижимость. Это был серьезный кусок, оставшийся от прежней шикарной жизни.
К тому времени старший сын отца, Петр, развелся и вернулся к матери в Москву. И в итоге было принято общее решение: Элле с младшим достается дача, Кларе с Петром квартира в сталинке, а я еду в двушку в Медведково. Как это ни странно, вся эта дележка прошла тихо и мирно.
Я переехал в Медведково, забрав с собой личные вещи, а также кисти, краски, мольберты, этюдники, подрамники… Здесь я почувствовал воздух свободы. Одну из комнат я приспособил под мастерскую, точнее склад необходимых для живописи приспособлений и место для хранения готовых работ. Писать картины я больше любил на природе. Во второй, собственно, жил. Я окончил институт, получил диплом и устроился работать в художественную школу, которая находилась неподалеку от дома. Моя работа мне не очень нравилась, тем более, что платили опять же мало. Поэтому я пошел проторенным путем: портретики, шаржики, иногда кому-то из знакомых или через знакомых удавалось продать какую-то из моих картин. Тогда наступал кратковременный праздник души и тела, а в основном – желудка.
Быт мой был совершенно неустроен. Но меня это совершенно не волновало. Жил я тем, что, когда выпадало свободное время, садился в электричку и ехал в Подмосковье рисовать пейзажи. А пейзажи там были великолепные. Несмотря на мою необщительность и нападавшие порой приступы неразговорчивости, женщины периодически появлялись в моей берлоге. Подозреваю, что мне, благодаря родителям, повезло с внешностью. От матери мне достался высокий рост, стройная фигура и серые глаза. От отца – темные жесткие волосы, пронзительный взгляд и утежелявший (или уравновешивавший) сухощавую фигуру и узкое лицо, почти квадратный подбородок. Дамы практически все и практически сразу пытались хоть как-то облагородить место моего обитания. Но я в свою очередь быстро объяснял им, что менять образ жизни не намерен. Реагировали они по- разному. Некоторые уходили, но большинство через какое-то время возобновляли попытки. Но второго шанса я практически никому не давал. Впрочем, было одно исключение – Катя.
Она, как и я была художницей. В училище она поступила на три года позже меня, и мы пересекались с ней совсем редко. Познакомились уже позже на одной из тех редких тусовок, куда меня смогли затащить однокурсники. Кажется, это было пятилетие выпуска. Мы сидели в какой-то мастерской, довольно большой, пили и болтали ни о чем. В какой-то момент мне надоело пить, еще раньше надоело есть. Я встал и, попрощавшись со всеми, пошел к выходу. Катя неожиданно догнала меня и попросила проводить ее. До метро. Я пожал плечами и согласился. Закончилось это у меня дома. Там она и осталась. Потом стала наводить порядок, хоть и относительный. Она тоже была привычна к хаосу, но все же была женщиной. Поэтому, если беспорядок и создавался ей, то вполне художественный. И все же периодически она что-то выкидывала, что-то перекладывала с места на место. Когда я злился на нее, то она только пожимала плечами. Но иногда, как и другие, уходила. Потом приходила сама. Или я звонил и просил ее прийти. Но однажды она ушла и не вернулась. Просто исчезла. На этот раз пожал плечами я: мол, переживу. Но переживал долго и мучительно. Не раз ее образ в клетчатой рубахе с торчащими острыми ключицами, таким же острым носиком, широко распахнутыми голубыми глазами и пшеничными волосами, собранными в хвостик вставал передо мной. И это были не лучшие минуты моей жизни, тоскливо ныло под ложечкой и хотелось выть на луну. Я топил эти воспоминания в работе, рюмке, других женщинах.
Только через несколько лет эта боль немного утихла. А у меня неожиданно началась новая жизнь. Когда я продавал свои картины на Арбате, ко мне подошел иностранец. Он хорошо говорил на русском, хотя и с заметным акцентом. Его звали Алекс Киз. Он был англичанином, но с русскими корнями. Алекс долго смотрел на мои картины, потом приобрел пару из них и попросил мои координаты.
Он позвонил через два месяца, напросился приехать ко мне в берлогу, выбрал еще несколько картин, тут же на коленке набросал что-то вроде каталога моих работ. Он объяснил, что те картины очень понравились любителям русского искусства. Их привлек в них минимализм и скупость русской природы. Они высоко оценили манеру моего письма. На этот раз он заплатил за картины гораздо больше и попросил открыть валютный счет в банке. Через некоторое время туда поступила сумма в долларах с четырьмя нулями, на которую до определенного времени я просто не мог до определенного времени рассчитывать даже в самых смелых снах. А потом Алекс стал делать заказы на мои работы. Как выяснилось, я стал на Западе модным художником. Правда, любая сказка имеет особенность быстро заканчиваться. Закончилась и эта, но не совсем. Мода на меня, скажем так, поутихла, но несколько небедных поклонников моего таланта остались ему верны. Счет в банке продолжал расти, пусть и не столь астрономическими темпами.
И в один момент передо мной стал вопрос: что делать с деньгами? Я, как и прежде, жил в Медведково, семьи у меня не было, предметы роскоши меня не интересовали. О том, что деньги можно куда-то вложить, теоретически я знал, но как это сделать на практике, представлял мало. Так же мало меня привлекало слово «бизнес». Да, я стал покупать себе разные вкусности, которые не мог позволить раньше, не стеснялся в выборе одежды, качество моих холстов и красок стало лучше. Пару раз я выбрался в Европу. Алекс устроил мою выставку. Я пожимал руки каким-то серьезным дядям, целовал ручки их чопорным спутницам, но жизнь за границей совершенно не прельщала меня, хотя может быть тормозило слабое знание языка. В любом случае, меня тянуло обратно в Россию.
Тогда я решил посоветоваться с родными людьми. Кларе Андреевне было восемьдесят, но она была вполне в здравом уме и трезвой памяти. Чего не скажешь о моем непутевом сводном брате Петре, который в свои почти шесть десятков продолжал поиски той, с которой мог бы построить новую жизнь. Зато с бабушкой жили его сын Алексей и подружка Клары Зоя Серафимовна, лет на десять ее моложе. Две достойные женщины надавали мне массу полезных советов, из которых главными были построить или купить дачу за городом и переехать туда жить, а также купить новую квартиру. Я ушел от них в некоем замешательстве, так как плохо понимал, что покупать, а главное, где жить, если я все же приобрету недвижимость.