Шестой Дозор

Глава 2

Рано утром, в четверть восьмого, я стоял на кухне и взбивал вилкой омлет в старой эмалированной кастрюльке. Опыт, приобретенный еще давным-давно, в маленькой однокомнатной квартире, позволял это делать практически беззвучно, я лишь один раз брякнул вилкой о дно кастрюльки.

Взбивая омлет, я пытался вспомнить, откуда у нас эта кастрюлька с облупившейся кое-где эмалью и жизнерадостными желтыми утятами на боку. Это ведь не Светланино приданое. Я в этой кастрюльке готовил еще в студенчестве. И она была не новая, мне ее мама дала, когда снимал первую квартиру…

Да ей же лет пятьдесят как минимум… А то и больше. Эта кастрюлька помнит СССР и товарища Брежнева. Я, можно сказать, не помню, а она — вполне. А может, и Хрущева? И Карибский кризис? И Великую Отечественную…

Нет, это я загибаю. Не может быть.

Однако удержаться было уже невозможно! Я посмотрел на кастрюльку сквозь Сумрак. Содержимое укоризненно отсвечивало желтоватыми отблесками, напоминая, что и яйца, и молоко — продукты животного происхождения. Ну извините, невылупившиеся цыплята и обделенные молоком телята, мы, люди, — хищники…

Я отвлекся от ауры пищи и попытался прочесть ауру кастрюльки. Это штука сложная, пожалуй, Иному второго-третьего уровня в принципе недоступная…

У меня получилось. Недостаток опыта я скомпенсировал Силой, бухнув в память металла столько энергии, сколько когда-то тратил за неделю.

Из этой кастрюльки ели. Много и вкусно, как говорится. В ней почему-то (из-за веселенького утенка на эмали?) много готовили детям. В том числе и мне.

А сделали ее не в годы войны, конечно, но в самом начале пятидесятых. И в переплавленном металле было железо разбитых танков, там до сих пор полыхало что-то черно-оранжевое, дымное, ревело и тряслось, плавилось и стонало…

Как хорошо, что ауру вещей не видят не только люди, но и большинство Иных…

— Папа?

Я поднял глаза. Надя стояла в дверях кухни, с любопытством смотрела на меня. Судя по школьной форме (она учится в лицее, там с этим строго), она собиралась на занятия.

— Что, доча? — спросил я. Попытался размешивать омлет дальше, но вилка почему-то не двигалась.

— Ты что делаешь? Так полыхнуло, я думала, ты портал открываешь.

— Я готовлю омлет, — сказал я.

Надя демонстративно втянула носом воздух.

— По-моему, ты его уже приготовил. И он подгорел.

Я посмотрел в кастрюльку:

— Да, есть немного.

Несколько мгновений дочь улыбалась, глядя на меня. Потом посерьезнела.

— Папа, что-то случилось?

— Нет. Хотел прочитать историю кастрюльки. Переборщил с Силой.

— А так — все в порядке?

Я вздохнул. Пытаться что-то скрыть от Нади было бесполезно. Лет с семи, пожалуй.

— Ну, не совсем. Я волнуюсь из-за этой вампирши… Постой, ты куда собралась?

— В школу. Ну я пошла, да?

— Мама еще в душе! Подожди!

Надя занервничала.

— Ну пап! Мне пройти три двора! Мне пятнадцать лет!

— Не три, а четыре. Не пятнадцать, а четырнадцать с небольшим.

— Я округляю!

— Не в ту сторону.

Надя топнула ногой.

— Пап! Ну прекрати! Я — Абсолютная…

— Абсолютная кто? — поинтересовался я.

— Волшебница, — буркнула Надя. Разумеется, она понимала, что этот спор ей не выиграть.

— Вот и хорошо, что волшебница, а не дура. Ты можешь быть безгранично сильной, но обычный камень, которым тебя ударят со спины…

— Папа!

— Или обычный вампирский зов, когда ты не будешь к этому готова…

Надя молча подошла ко мне, отобрала кастрюльку. Села за стол и стала есть вилкой, служившей для размешивания.

— Надя, я не самодур, — сказал я. — Подожди маму. Или пойдем, я тебя провожу.

— Пап, когда я иду по улице, за мной следят трое Иных.

— Двое, — поправил я. — От Ночного и от Дневного Дозоров.

— И третий — от Инквизиции. У него артефакт мощный, ты его не замечаешь.

Вот оно как…

— Ну разве они допустят, чтобы на их драгоценную Абсолютную волшебницу напала сбрендившая вампирша?

— Я все понимаю, — согласился я.

— Папа, на мне семь амулетов! Из них три особо заточены против вампиров!

— Знаю.

Надя вздохнула и принялась ковырять омлет. Пробормотала:

— Соли мало.

— Соль вредна для здоровья.

— И подгорел.

— Активированный уголь полезен для здоровья.

Надя прыснула. Отставила кастрюльку.

— Ладно, сдаюсь. Пусть мама меня проводит… только никому не показывается. Если в классе увидят, что меня родители до школы провожают…

— Тебя волнует их мнение? — спросил я, доставая сковородку. Мудрить с омлетом уже не хотелось. Сделаю глазунью…

— Да!

— Это хорошо, — сказал я. — Многие Иные, которые осознали себя в детстве, очень быстро перестают обращать внимание на людей. Хорошо, что ты не такая…

— Папа, а та девочка, которую покусали последней…

— Ну?

— Она сама попросила стереть ей память?

Я кивнул. Разбил яйцо над сковородкой.

— Сама. Умная девочка. Даже если бы она упросила нас оставить ей воспоминания, ей было бы тяжело с ними жить.

— Наверное, — согласилась Надя. — Но я бы не смогла. Это как убить себя.

— Какая у меня умная дочь…

— Вся в жену, — сказала Светлана, входя. — Вы тут не ссоритесь?

— Нет! — хором ответили мы с Надей.

— Какие-то… остаточные энергии… — Светлана неопределенно повела рукой.

— Это папа готовил омлет, — сказала Надя и хихикнула.

Разумеется, вчера я рассказал все своим девочкам. И про нападения. И про свои догадки. И про содержимое картонной коробки из-под «магнитофона катушечного стереофонического НОТА-202», который добрая Элен под завязку набила нужными мне документами.

К сожалению, никакого беспокойства мой рассказ не вызвал. И ладно бы у Нади — я понимаю, что юность беспечна и безрассудна. Но и Света к моему рассказу отнеслась со скепсисом. Она согласилась с тем, что в именах жертв зашифровано послание мне. Но при этом наотрез отказалась считать угрозу серьезной: «Тот, кто на самом деле хочет зла, о своих планах не информирует».