Ночной Дозор

— Ты. Если уж мы пошли на подобные меры, на беспрецедентную маскировку. Какие были инструкции? Ни на минуту не оставаться одному! Ни на минуту! Есть, спать — вместе со Светланой. Душ принимать вдвоем! И в туалет ходить вместе! Чтобы каждый, каждый миг ты был… — Шеф вздохнул и замолчал.

— Борис Игнатьевич, — неожиданно вступила в разговор Светлана. — Теперь это не имеет значения. Давайте думать, что делать дальше.

Шеф с легким удивлением посмотрел на нее. Кивнул:

— Девочка права. Давайте думать. Начнем с того, что ситуация ухудшилась катастрофически. Если раньше на Антоне лежало косвенное подозрение, то теперь он буквально пойман за руку.

Не качай головой! Тебя увидели стоящим над свежим трупом. Трупом Темного мага, убитого тем же способом, что и все предыдущие жертвы. Защитить тебя от обвинения — не в наших силах. Дневной Дозор обратится в Трибунал и потребует чтения твоей памяти.

— Это ведь очень опасно? — спросила Светлана. — Да? Но зато выяснится, что Антон невиновен.

— Выяснится. А попутно Темные узнают всю информацию, к которой он был допущен. Светлана, ты представляешь, сколько знает ведущий программист Дозора? Пускай кое-что он сам не осознает, взглянул мимолетно на данные, обработал и забыл. Но среди Темных будут свои специалисты. И когда оправданный Антон выйдет из зала суда — допустим, что он выдержит выворот сознания, — Дневной Дозор будет в курсе всех наших операций. Понимаешь, что произойдет? Методики обучения и поиска новых Иных, разбор боевых операций, сети людей-осведомителей, статистика потерь, анкетные данные сотрудников, финансовые планы…

Они разговаривали обо мне, а я сидел, будто бы и непричастный к происходящему. И дело было вовсе не в циничной откровенности, а в самом факте: шеф советовался со Светланой, начинающим магом, не со мной, потенциальным магом третьей ступени.

Если сравнивать происходящее с шахматной партией, то позиция выглядела до обидного просто. Я был офицером, обычным хорошим офицером Дозора. А Светлана — пешкой. Но пешкой, уже готовящейся превратиться в ферзя.

И вся беда, которая могла приключиться со мной, отступала для шефа перед возможностью дать Светлане небольшой практический урок.

— Борис Игнатьевич, вы же знаете, что я не позволю просматривать свою память, — сказал я.

— Тогда ты будешь осужден.

— Знаю. А еще могу поклясться, что к смерти этих Темных не имею никакого отношения. Но доказательств у меня нет.

— Борис Игнатьевич, а если предложить, пусть Антону проверят память только за сегодняшний день! — радостно воскликнула Светлана. — Вот и все, и они убедятся…

— Память нельзя нарезать дольками, Света. Она выворачивается целиком. Начиная с первого мига жизни. С запаха материнского молока, со вкуса околоплодных вод. — Шеф сейчас говорил подчеркнуто жестко. — В том-то и беда. Даже если бы Антон не знал никаких секретов, представь, что это такое: вспомнить и пережить заново все! Колыхание в темной вязкой жидкости, сдвигающиеся стены, проблеск света впереди, боль, удушье, необходимость пережить собственное рождение. И дальше, миг за мигом — ты слышала, что перед смертью вся жизнь пробегает перед глазами? Так и при выворачивании памяти. При этом где-то глубоко-глубоко остается память о том, что все это уже происходило. Понимаешь? Трудно сохранить здравый рассудок.

— Вы так говорите, — неуверенно произнесла Светлана, — будто…

— Я через это прошел. Не на допросе. Больше века назад, тогда Дозор только изучал эффекты выверта памяти, потребовался доброволец. Потом меня приводили в норму около года.

— А как? — с любопытством спросила Светлана.

— Новыми впечатлениями. Тем, что я не переживал ранее. Чужие страны, непривычные блюда, неожиданные встречи, непривычные проблемы. И все равно. — Шеф криво улыбнулся. — Иногда я ловлю себя на мысли: что вокруг? Реальность или воспоминания? Живу я или валяюсь на хрустальной плите в офисе Дневного Дозора и мою память раскручивают, как клубок пряжи.

Он замолчал.

Вокруг сидели за столиками люди, сновали официанты. Ушла опергруппа, унесли тело Темного мага, за его вдовой и детьми приехал какой-то мужчина, видимо, родственник. Больше никому не было дела до произошедшего. Кажется, даже наоборот — посетителям прибавилось и аппетита, и жажды к жизни. И на нас никто не обращал внимания: мимолетно наложенное шефом заклятие заставляло всех отводить глаза.

А если все это уже было?

Если это я, Антон Городецкий, системный администратор торговой фирмы «Никс», по совместительству — маг Ночного Дозора, лежу на хрустальной плите, испещренной древними рунами? И мою память разматывают, разглядывают, препарируют, все равно кто. Темные маги или Трибунал смешанного состава.

Нет!

Не может этого быть. Я не чувствую того, о чем говорил шеф. Нет у меня дежавю. Никогда я не оказывался в женском теле, никогда не находил мертвых тел в общественных туалетах.

— Напряг я вас, — сказал шеф. Потянул из кармана тонкую длинную сигариллу. — Ситуация ясна? Что будем делать?

— Я готов исполнить свой долг, — сказал я.

— Погоди, Антон. Не надо бравировать.

— Я не бравирую. Дело даже не в том, что я готов защищать тайны Дозора. Я просто не выдержу такого допроса. Лучше умереть.

— Мы ведь не умираем, как люди.

— Да, нам приходится хуже. Но я готов.

Шеф вздохнул.

— Извините, девочки. Антон, давайте подумаем не о последствиях, а о предпосылках к случившемуся. Иногда полезно заглянуть в прошлое.

— Подумаем, — без особой надежды сказал я.

— Дикарь браконьерствует в городе уже несколько лет. По последним данным аналитического отдела, эти странные убийства начались три с половиной года назад. Часть жертв — явные Темные. Часть, вероятно, потенциальные. Никто из убитых не стоял выше четвертой ступени. Никто не работал в Дневном Дозоре. Весьма забавно, что почти все они были умеренными Темными, насколько это слово вообще допустимо. Убивали, воздействовали на людей, но гораздо реже, чем могли бы.

— Их подставляли, — сказала Светлана. — Верно?

— Наверняка. Дневной Дозор не трогал этого психопата и даже подсовывал ему своих — тех, кого не жалко. Зачем? Главный вопрос — зачем?

— Чтобы обвинить нас в халатности, — предположил я.

— Цель не оправдывает средства.

— Чтобы подставить кого-то из нас.