Цесаревич

И только крупные поражения Османской империи могут изменить существующее положение дел, встряхнуть расслабленные элиты, но проигрывать войны султан не хотел, достаточно весьма спорной для Порты войны с Персией [стремления султана описаны с показаний французских посланников в Османской империи].

Сегодня к султану пробился французский посланник, не посол, а именно посланник, не имеющий официального статуса. И Махмуд был недоволен тем, что француз, минуя регламент запроса аудиенции у султана, интриговал с представителями гарема и через жен добился приема.

— Что вынудило Вас, месье, искать встречи со мной? — султан спрашивал посланника на родном для француза языке, демонстрируя свою просвещенность.

Шарль Гравье, граф де Верженн изобразил глубокий поклон в европейской манере, но наедине с султаном такая вольность была позволительна. Вот в присутствии муфтия, тогда пришлось бы гнуть спину более почтительно.

— Великий султан, меня прислал мой король Людовик с заверениями в самых дружеских своих чувствах и пожеланиями процветания и величия Блистательной Порте, — говорил де Верженн, максимально стараясь не показывать своего крайнего скепсиса в отношении султана.

Шарль Гравье прибыл в Константинополь-Стамбул только месяц назад, чтобы усилить французское присутствие при Блистательной Порте [совещательный, исполнительный орган при султане, в некотором роде государственный совет, был еще диван — непосредственно правительство с «министерствами»] он уже смог договориться с аги янычар [командующий янычарами-гвардией султана], а посол Франции Мишель-Анж де Кастеллан и так имел неплохие отношения с Великим визирем. Теперь, когда некоторые договоренности с султанской оппозицией были достигнуты, настала очередь предметного разговора и с Махмудом I.

— Мне говорили, что Франция решила отозвать своего посла, но Вы тут, объясните позицию своего короля, — потребовал султан, не сильно впечатленный приветственными словами француза, при его дворе есть более красноречивые льстецы.

Да, султан просвещен, как он считает, но кто не любит подобострастия и восхваления? Людовик? Фридрих? Всем лгут и всеми восхищаются, не все только, получив удовольствие от слов, умеют отделить зерна от плевел, султан был уверен, что умеет.

— О, нет, конечно, нет! — чуть ли не прокричал Шарль Гравье. — Посла думали сменить в этом году, но, скорее всего, месье де Кастеллан останется, а само посольство возрастет числом.

— На это я не давал своего повеления, — сдерживая себя, сказал султан.

— Безусловно, поэтому я и здесь, Ваше Императорское Величество. Франция предлагает более тесный союз против России. Мы хотели бы с восторгом смотреть на османские войска в Киеве или в Москве, — француз льстил, обращаясь к султану, как к императору.

— Неужели Францию так задело поражение при Берген-оп-Зоме, — проявлял свою осведомленность султан. Он тщательно следил за делами в Европе. — Вы тогда потеряли самую боеспособную армию, много имущества и были вынуждены сделать даже уступки Англии, прежде всего в колониях. И теперь желаете такой же участи и нам?

Де Верженн немного замялся, что не прошло мимо внимания султана, который улыбнулся. Нечего считать Махмуда сумасбродом, он уже многое пережил за свое правление, чтобы не понимать элементарного. А то, что Франция ищет возможности не столько отмщения, сколько ослабления России, выключить ту из европейских дел, это на поверхности реал политик. Вот только признаться в этом означало бы попасть в неловкую ситуацию, чреватую увеличением затрат.

— Это не так, если позволите, Ваше Императорское Величество, — подчеркивая титулование султана на европейский манер, отвечал посланник. — Франция ищет союза с Австрией, так как усиление Пруссии уже не отвечает интересам Парижа. Австрию категорически не устраивает сильный король Фридрих. Ахенский мир не стал ни для Франции поражением, ни для Австрии — это компромисс. И в этой обстановке самый удобный случай ударить по России, тем более, что наши резиденты начали работать и среди запорожских казаков, есть у нас и влияние на Польшу, несмотря на то, что там правит ставленник России.

— Очень заманчиво, но я не желаю войны, только полтора года назад я заключил мир с Персией, армия слаба. Да и Пруссия в союзе с Россией — серьезный противник для вас, французов. Зачем же мне встревать в ту замятню, что обязательно начнется в Европе, — сказал султан с неким азартом, ему нравилось говорить о политике, словно играя в шахматы, а игроком он был великолепным, многим лучше, чем ювелиром, профессию которого пришлось освоить в дань старинных традиций воспитания будущих султанов.

Гравье так же нравилось повышать свою значимость бравированием знаниями о политических раскладах, да и поддержать разговор с султаном было важно, поэтому он высказал и собственное мнение:

— Австрия не станет разрывать союз с Россией. Зачем? Просто армия австрийцев не ступит на земли Османской империи, а польские конфедераты с лихими казаками ударят в спину русским полкам. Что же касается Пруссии, то она сильна армией, но крайне затруднительна в серебре. Англия из союза с Россией и не выйдет, денег у Пруссии не будет, а выскочке Елизавете не получить деятельной помощи от собак [оскорбительное название англичан, как немцев боши, или французов — лягушатники, еще англичан могли называть лаймами].

— Что предлагает мне Франция? — после достаточно долгого размышления, Махмуд принял позицию посланника, она не лишена логики, но посоветоваться с визирем было бы в любом случае правильным.

— Три миллиона ливров серебром сейчас на покупку французского оружия, пушек, карабинов, до пяти сотен французских инструкторов — артиллеристов, пехотных офицеров, инженеров, морских офицеров, штабных офицеров. Они уже могут начинать прибывать через полгода и работать. Кроме того, во время войны, Франция, естественно тайно, предоставит своих артиллеристов для непосредственных сражений, — перечислил Гравье поистине большую помощь, которую предлагала османам Франция.

— Три миллиона мало, четыре будет вполне достаточно. Но, я не стану гарантировать войну, несмотря на то, что считаю ее неизбежной. Двум империям, российской и моей, суждено биться, — это законы мироздания, — ответил султан, припомнив, что чуть более трех лет назад, по наущению и за деньги Елизаветы, запорожские казаки сожгли Керчь лихим налетом, а он, Махмуд I это стерпел, даже послал большой рубин в знак замирения.