Страница 23 из 50
Руки, те самые, что еще двадцать минут назад держали автомат брата, впились в перила балкона. Костыль, железная болванка, призванная скреплять рельсы и шпалы, был лишь фигуральным образом супрементальной личности. Кто это? Не ему знать вещи, сокрытые от непросвещенного…
Вскоре забрезжил рассвет, но маленький Фазрул не уходил с балкона, понимая, куда бы он ни шел, не убежать ни от себя, ни от той фабулы сознания, которую искривили его предшественники. Потирая плечи окоченелыми кистями рук, он старался ловить ртом колечки пара, вырывающиеся из обеих ноздрей. В этом был смысл, в это же время в том, что делали его родственники, двигающие машину убеждений, смысла не было. А если и был, то левый, а если не левый, то не был.
Зара, девушка брата, двадцатилетняя красавица с каштановыми волосами и большими черными грустными глазами, стояла у дверей и обнимала своего возлюбленного. Ахмед Таха в особенно возвышенном настроении уже давно распрощался со всеми родственниками, поэтому не видел особой необходимости во всех тех нежностях и почестях, с какими его провожали на борьбу с неверными. Нечеловеческое и смертоносное соединилось в его лице, сплавилось в единый слиток, маску, с которой он пойдет в бой. Это Фазрула потрясло на всю оставшуюся жизнь.
— Сынок, будь умница, не забудь свой шахидский пояс, — причитала престарелая мать, провожающая первенца. — Помни, в раю передай привет муфтию Сулейму, дяде аль-Майнаа, ходже Зулифу.
— Дорогой, не распыляйся, — говорила девушка шахиду.
— Братец, спроси Аллаха и пророка Мухаммеда, почему они со мной не разговаривают, — попросил наивный Фазрул, не понимающий того, что Аллах занят тем, что легитимизирует вариант борьбы с неверными через управление пассажирским авиалайнером, а до него нет дела.
И тот, кто посягнул на жизни и волю врагов был сегодня един в трех ипостасях: любимый сын, возлюбленный шахид и помогающий брат. Таким и был человек своего времени, своей страны, своих взглядов. Молча, стараясь не проронить лишнего слова, он поднял с пола огромный пояс, увешанный белыми свертками и детонаторами, воткнутыми в них. Священный воин джихада повернулся и ушел, а на столе продолжали дымиться два кальяна, набитых гашишем, которые он попеременно курил перед терактом.
Жаль, что не было отца, он бы сейчас гордился тем, кто вырос из его сына. Фазрул в тайне завидовал брату, но для себя точно решил, что как только он вырастет, обязательно станет таким же сильным и уверенным в себе, ведь нет для правоверного лучшей участи, чем джихад, и высшей цели кроме рая.
— Мам, можно с тобой поговорить? — произнес он тихо…
Его мать, насколько помнил Фазрул, никогда не снимала того полотенца, что носила на лице. Маленький фундаменталист не знал даже, как эта штука называется, но верил, что без нее произойдет какая-нибудь беда. Если Зара, посещавшая брата, еще снимала время от времени паранджу, позволяя тому поцеловать себя, то мать всегда оставалась верна исламским канонам и не обнажала лица.
В логике времени вопрос Фазрула был вполне объясним, но она посмотрела на него с упреком. Естественно, он не видел её взгляда, но зато всей кожей почувствовал этот взгляд-клинок, протыкающий тебя насквозь, заставляющий саму кровь замедлить ток или остановиться совсем.
— Мам, откуда берутся такие маленькие исламские фундаменталисты как я?
— ??? — Фазрул ловит упрек матери.
Последние три месяца он только и думал об этом. Все мы растем, поэтому старые мифы потихоньку теряют свое очарование, мы хотим видеть другие мифы, более правдоподобные, более живые и естественные, более, я бы сказал, совершенные. И, стало быть, прежний бред про аистов, таскающих непосильную ношу в клюве, он больше слышать не мог. А уж тем более, верить в него. Что же касалось другой сказки — про капусту — Фазрул понимал, что та белокочанная капуста, что может вместить в себя тельце молодого фундаменталиста, в этом регионе не растет. Так откуда берутся ему подобные?
Конечно, Фазрул надумал несколько версий, но они сами по себе были бессмысленны, хотя внутри их логики были некоторые экстраполяции на животный и растительный мир, что характерно и тем байкам, что рассказывала мать, но они были лишь вариациями на эту тему. И костыль, что торчал в стене, казался так же непонятен Фазрулу, как и рождение шахидов — их конвейерное производство.
— Знаешь, сынок, есть такая вещь, как мужчины и женщины…
— Знаю, ты опять будешь рассказывать байду про Аллаха, наших праотцов и Азраила, искушавшего их в образе змея. Надоели мне твои сказки! Могла бы чего другое придумать!!!
Распсиховавшись, он выскочил на улицу и побежал вперед по дороге. Его можно было понять, если бы узнать, что произошло. Брат, тот человек, что был ему вместо отца, ушел убивать неверных, а теперь не вернется. Есть два логических вывода: первое, он уважает брата и ценит его как человека, навсегда ставшего кумиром и эталоном своего времени, второе, Фазрул еще больше ненавидит неверных, которые что-то в прошлом сделали его народу, и народ расплачивается с неверными кровью своих людей и бесчисленными жертвами этих собак, жрущих свинину.
То ли тлеющий гашиш так подействовал на маленького фундаменталиста, то ли это просто от бессонной ночи, он увидел, как на всем пути вокруг него из земли торчали руки и показывали fuck всем прохожим. Маленький аль-Джарда, росший в строгих канонах Шариата, не знал этого сугубо европейского знака, но мог смело предполагать, что сам по себе факт того, что рука торчит из земли, не к добру.
А еще ему казалось, что он идет по выжженной земле, а из его кожи торчат многочисленные шипы, кровоточащие раны не затягиваются сворачивающейся кровью. Нет в этом ни божественного посредничества, ни волевого начала. Изуродованные корни травы, очевидно полыни, торчат из окна напротив как ветви кривого дерева. Это надо готовить и пить. Это абсент, и никто не знает, чему это одиннадцатилетнее существо научится позже в Европе, в Азии и Америке. Никто не узнает где он был и что видел. Только он сам, полный решимости двигать дальше колесо судьбы, примерил эту роль на себе.
Полынь, покрывающая землю рук, росла на два с половиной метра в высоту как приличные деревья на склонах гор, которых Фазрул не видел. Но он понимал, что именно там, в горах, живет большая черная птица, которая клюет мертвых. Нет ничего, что она не видит. Но души она забирает в рай, а тела перерождает так, чтобы это были те самые черные птицы, разостланы по всему миру собирать других мертвых. Брат, очевидно через сутки разнесет еврейскую площадь или вокзал, магазин или рынок. Черные птицы будут летать и над ним. Кто же знает волю Аллаха?
Жизнь — это не подарок и не проклятье, это первая ступень в большой лестнице, которую нельзя увидеть до конца. Вещи, по сути своей трансцендентальные и неясные, разбросаны по всей структуре лестницы. Нет ничего, что выбивалось бы из её схемы. Только поэтому все глюки, которые мы видим, лишь передаточные звенья между мирами.
Глаза, которые видел Фазрул в темноте перед собой, были глазами большого хищного млекопитающего. Адские волки, непрокормившиеся во время последних жертв в Ираке, вышли на промысел и сейчас ищут себе добычу. Азраил знал, за кем приходит и уходит время. Змей, стелящийся по земле, был червем, который пробивал ходы в яблоке Земли. Наш родной дом низвергнут в самое сердце ада, нет того, что можно холить и лелеять в своем сердце. А есть лишь судьба, от которой нельзя уйти. Фазрул видел это. Сотни и сотни поражающих элементов, вырывающихся из одной точки, из человека. Они разлетались и калечили реальность.
Адский волк не трогал Фазрула, более того, он обходил его стороной, как если бы между ними была стена, да не то что стена — пропасть, по краю которой ходили и один и другой. Стараясь не обращать внимания на мифическое животное, фундаменталист шел вперед, аккуратно перешагивая через руки, торчащие из земли. То же самое давалось животному с трудом: стоило ему сделать шаг, как ближайшие руки хватали его за лапы или хвост, приходилось рвать светящимися зубами белую мертвенную кожу и высвобождаться.