Страница 18 из 50
Что до червей, то мы с Дарой нашли им свое применение. Они перепахивали ненужное пространство нексуса, в пределах которого еще могли созреть неожиданные находки. Когда они это делали, мы засевали место новыми идеями, которые вырастали на перепаханной почве разума. А когда кто-нибудь возомнит лучше и сильнее всех, на того мы спускали червей. От того либо ничего не оставалось, либо он бежал к границам смещенных миров, как это было с Водопроводчиком.
Вдоль желтой дороги мы построили огромные плавильные печи, которые переплавляли огромное море идей и выдавали нам круглые окрученные чурки, которые следовало бы называть концентрированными мыслями. Это вроде бы мысли-полуфабрикаты, из них можно что угодно вытворить: можно потреблять сырьем, а можно развить, разогреть, вскипятить. Это производство пользовалось особым спросом, особенно, если надо подтолкнуть людей к тому, что уже когда-то было, вернуть к истокам и прецедентам, которые свершались очень давно. Основным заказчиком почему-то был Тачан. Ну, может быть, он просто никогда не обладал своей точкой зрения?
Штольни мы засыпали, на их месте вырос курган всем павшим в битве с Карасазом. Тоже полезный памятник архитектурной мысли.
Но, пользуясь приоритетным правом возможности, я по ошибке создал нечто страшное. Ицверан родился из мысли о том, что все в этом мире подлежит упорядочиванию. С этого и началось медленное и омерзительное загнивание мира. Он тянулся к закату, а я боялся признаться всем вокруг, что сам виновен в уничтожении нексуса. Тот, кто убивает дракона, сам становится драконом. Мы остановили сиреневое безумие, но создали что-то более ужасное. Эрг бы мне такого не простил бы.
Эрга, кстати, съели те существа, которые хотели создать человеческое общество. Первым откусил кусочек некий шаман Далл. Это произошло в час, когда череп наполз на одно из солнц, затемнив большую часть нексуса. По его черепу я предсказал скорый порядок, который погубит мир хаоса…
V
А проснулся я от сильных толчков в плечо. Открыв глаза, я не поверил своему зрению. Предо мной стояла Дара, поцарапанная и уставшая, но неимоверно счастливая и довольная тем, что мы-таки встретились. Я не спрашивал её, почему её не было дома, просто поднялся со ступеньки, обнял и поцеловал. Не произнося ни слова, мы пошли к ней в квартиру, где провели самый замечательный вечер в моей жизни. Не стану рассказывать, чем мы там занимались, но нексус по сравнению с этим просто отдыхал. Я даже забыл на какое-то длительное время об его существовании. Я забыл, а вот он нет. Через все дыры, окна, щели, замочные скважины и водопроводные сливы он смотрел на нас с Дарой и завидовал.
Большего мне и не хотелось. Кто знает, может, мы проводили последний день в нашей жизни. Завтра грядет финальная битва, в которой будет только один победитель, а у нас нет ни представления о том, что такое Карасаз, ни способов и технологий борьбы с сиреневым безумием. Тачан пропал, Эрг звонил ей, сказал, что к моменту инсталляции попробует прийти, но обещать ничего не может: нога опухла и были серьезные опасения, что тут дело пахнет гематомой и гангреной. А для сикера нет большего удара, чем отстранение от нексуса.
В тот вечер я сказал ей, что она занимает в моей жизни особенное место, что мне будет очень тяжело, если с ней что-то случится. Да и что мудрить, я её люблю. А она ответила, что то же самое испытывает, поэтому не надо лишних слов, которые только все портят.
Где-то минут через двадцать после моих фраз и её ответов зазвонил телефон. Сначала я не хотел снимать трубку, а потом решил, что звонить мог Тачан. Это не было ошибкой. Тот сообщил, что разинсталлировался в какой-то подвал, разбил себе нос об стенку, поцарапал руку и бровь. Однако обнадеживал, что грядет битва, и он не хочет её пропускать, поэтому вместе с Эргом ждет нас на крыше строящегося дома в тридцати минутах ходьбы от дома Дары. Муниципальный транспорт уже не ходил, вот и придется топать на своих двоих. Понимая, что так все и будет, я сказал, что мы выходим, и повесил трубку.
— Дара, нам надо идти, — наконец-то выдавил из себя я, — Это последний шанс спасти все, что нам дорого и близко. Нексус опустеет, мы должны помешать этому.
Её глаза выдавали все, о чем она думала. Искреннее нежелание вкупе с мыслью, что это последнее испытание, которое может быть роковым, не покидали её, хотя она всегда была сильной. Люди, спасающие мир, всегда должны быть выше своих интересов, выше страстей и бурь мира и общества, в которых они живут. Этот шаг я преодолел, а она еще нет. Она боялась, но чувства согревали как ей, так и меня, только поэтому она взяла с полки ключ от квартиры, накинула на плечи свою серебристую куртку и вышла, зовя меня с собой. Нельзя было терять время. Я повиновался.
Ёкнуло что-то справа, икнуло слева, а сверху завыло и полетело. Примерно так можно охарактеризовать пришествие нексуса на землю. Общий поток, разбивающийся на множество мелких рукавов сознания, затопил все улицы, все дома и всех людей, на которых эгрегоры апробировали новый способ мыслеизвлечения. Перед концом света открывались мне инфернальные картины наступающего утра в мире, где нет уже ничего: ни людей, ни собак, ни неба, ни зелени. Сами устои мира будут покалечены и переписаны сиреневым цветом наступающего хаоса. И эта вселенная встретит сиреневый восход сиреневого света в сиреневом космосе. Пораженный этим кошмаром, я понял, за что надо бороться, как и зачем погибать, спасая все дорогое, уносящееся в новый нексус, на котором сиреневые цвета заполонили все туннели и краски, разлились по Омуту, поглотили всех посетителей-сикеров. А еще будут перекрашены дорога из силикатного кирпича и такого же цвета небо, штольни, червоточины и свет, который там пребывает, попав в световую ловушку, а еще светило, которого планируется сделать три (вместе с черепом), храм Ордена Забвения, всех ординатов в нем, а так же минералы, на которых он стоит. И когда все это будет стерто и подавлено, придет пора нашего существования, нашего бытия и наши смещенные миры тоже будут высвобождены и разорваны сиреневой лихорадкой. Когда это произойдет, я наложу на себя руки, а пока надо бороться, бороться так, чтобы шрамы не заживали еще очень долго.
Желтые лица проплывали мимо нас, отражая всю внутреннюю борьбу между их владельцами и тем, что повелевало теперь их мыслями. Все было в упадке, это я отчетливо видел, но боялся до самого последнего момента признаться в этом. Навстречу к нам вышел Водопроводчик, идущий в обнимку с человеком из ФСБ. Они шли подобно старым друзьям, давно не выпивавшим вместе. Только у майора не было головы, вместо нее был отмирающий нексус, разрывающийся надвое: одна половина желтая, другая сиреневая.
Знаю, это был бред, но в рамках нашей войны нет ничего бредового, есть только неправильно интерпретированные модели сознания, веры, надежды и осуществления бреда. От этого дурно пахло тошнотой. Только так можно охарактеризовать тот хаос, который царил на улицах. Только сикеры могли такое видеть, для всех остальных ничего не менялось. Нечему было меняться! Они всю жизнь были инсталлированы, но никогда этого не понимали. Человек, лишенный нексуса, не может даже мыслить, даже думать, даже рефлексы не действовали бы, что же говорить о высоких материях.
Иногда мне казалось, что все лишено своего смысла. Что смысл — это часть того, что находится внутри, это один из компонентов гармоничной реальности, связанной тугим узлом с… В этот момент мне было очередной мерцание. Это странно, так как мерцания приходили ко мне только во время инсталляции. Все так быстро, как обычно. Но что-то началось в моей голове после этого мерцания. Что я видел? Обычный земной мир, похожий на тот, который был до того, как Карасаз поднялся из слоистых штолен. И это видение не давало мне покоя. Я задумался о природе нексуса и его физической точке существования.
Йошкин кот пробежал мимо нас с Дарой. Кот был черный, а Дара оказалась достаточно суеверной, чтобы поверить в несчастье. Она не сказала мне об этом, просто прижалась посильней, наблюдая за всеми движениями черной бестии. Знаю, времена прошли, ведьмы давно все в нексусе, но как считали черную кошку ведьмой, так и будут считать, сами того не понимая. Черный кот, однако, натолкнул меня на другую мысль. Что если цвет в нексусе определяется не самим нексусом, а прямыми каналами, которые он перебрасывает в наше подсознание? Черные колодцы, струящийся свет, сиреневое проклятье? Может, сами цвета вписаны в наше подсознание, а нексус просто делает на них ссылки?