Страница 59 из 182
И последнее. Хорошо известно, что в советской историографии о тогдашних событиях в ГДР практически не писали. Затем, напротив, стали активно писать, хотя лучше бы не писали вовсе, поскольку именно в 1990-х годах возникла стереотипная, но абсолютно лживая конструкция о стихийном народном движении, «мармеладном бунте» против сталинизма, который был зверски подавлен советскими войсками и их восточногерманскими сателлитами. Но, к счастью, в последнее время вышло немало работ, в которых июньские события в ГДР представлены в исчерпывающем и объективном объеме, которые полностью срывают «кровавую маску» со всех этих событий.
2. Выработка новых подходов во внешней политике в 1953–1954 годах
В современной историографии (М. М. Наринский, А. А. Фурсенко, А. А. Улунян, А. Д. Богатуров, В. В. Аверков, И. В. Быстрова, Н. И. Егорова[375]) уже довольно давно сложилось устойчивое представление, что после смерти И. В. Сталина во внешней политике Москвы наметились первые признаки изменений, которые выразились в смягчении прежних, крайне жестких подходов высшего советского руководства к большинству международных проблем, прежде всего в германском, корейском и югославском вопросах, по проблемам вооружений и ряду других. Более того, якобы именно тогда ряд членов нового руководства страны, прежде всего Г. М. Маленков и связанная с ним интеллектуальная элита, стали довольно активно обсуждать идею «мирного сосуществования», истоки которой стали возводить к первым правовым актам ленинского правительства, в частности к знаменитому Декрету «О мире». При этом данной идее теперь стремились придать более современное звучание, сообразное новым послевоенным реалиям в мире и особенно в Европе. Хотя пока официально концепция «мирного сосуществования» основой внешней политики Советского Союза еще не провозглашалась. Правда, ряд историков, в частности Ю. В. Родович, напротив, утверждают, что после смерти И. В. Сталина концепция «либерализации» по крайней мере «германской политики была отвергнута».
Более того, надо сказать, что в последнее время подобная оценка поставлена под веское и справедливое сомнение рядом историков, в частности Ю. Н. Жуковым и А. В. Пыжиковым[376], которые убеждены, что доктрина «мирного сосуществования» стала утверждаться в советской внешней политике буквально через полгода после начала Корейской войны, когда Москва и Вашингтон осознали, что победу даже в таком довольно локальном военном конфликте может принести лишь применение ядерного оружия. Поэтому, не сговариваясь, руководители обеих держав вынуждены были «отказаться от столь высокой платы за весьма призрачный успех» и стали делать первые реальные шаги к примирению. Зримым проявлением таких усилий стали два важных события апреля 1951 года: во-первых, выступление постоянного представителя СССР при ООН Якова Александровича Малика с призывом начать мирные переговоры и, во-вторых, отстранение от должности главкома ооновских войск в Корее генерала армии Дугласа Макартура, предлагавшего нанести мощный атомный удар по войскам китайских добровольцев, активно воевавшим на стороне Пхеньяна. Затем последовали и другие шаги. Так, в начале апреля 1952 года, накануне начала работы Московского международного экономического совещания, «Правда» опубликовала «Ответ товарища Сталина на вопросы группы редакторов американских газет», в котором он дословно заявил, что «мирное сосуществование капитализма и коммунизма вполне возможно при наличии обоюдного желания сотрудничать, при готовности исполнять взятые на себя обязательства, при соблюдении принципа равенства и невмешательства во внутренние дела других государств»[377].
Тем временем, как известно, уже 5 марта 1953 года после длительного перерыва на пост министра иностранных дел СССР вернулся Вячеслав Михайлович Молотов, который, невзирая на его прежние разногласия с самим И. В. Сталиным, продолжал оставаться одним из самых активных противников каких-либо уступок Западу по ключевым вопросам внешней политики. Эта жесткая позиция главы советского внешнеполитического ведомства была связана и с тем, что смерть И. В. Сталина и первые признаки перемен в политике нового советского руководства вызвали определенный сбой в существующей системе патроната над странами «народных демократий», что при определенных раскладах могло привести якобы к крушению просоветских режимов в ряде стран «восточного блока». Классическим примером как раз такого развития событий и стал Берлинский кризис, о котором мы подробно писали в начале этой главы.
Между тем по завершении этого кризиса, как считают ряд авторов (А. М. Филитов[378]), в сухом остатке был довольно острый конфликт между «реформистами и безнадежными реакционерами», который, «как это ни парадоксально, разрешился в пользу Первого секретаря ЦК СЕПГ Вальтера Ульбрихта», чье положение во всей властной вертикали еще больше упрочилось, а прежняя программа «нормализация плюс либерализация» сменилась курсом «нормализация минус либерализация», за которым «торчали уши» самых влиятельных секретарей ЦК КПСС — Н. С. Хрущева и М. А. Суслова. Таким образом, «политика Москвы в отношении ГДР за короткий срок от марта-апреля до июня-июля 1953 года претерпела глубокие качественные изменения»: от паралича позднесталинского периода к попытке компромиссного решения германского вопроса на основе глубокой трансформации гэдээровского режима (но не путем аншлюса ГДР боннскими марионетками), а затем — вспять, к старой концепции «двух Германий» и безоговорочной поддержки «восточных немцев», хотя далеко за пределами того, что сам И. В. Сталин считал возможным и разумным.
Берлинский кризис хронологически совпал с падением Л. П. Берии, который, как известно, активно участвовал в его разрешении. Однако мало кто знает, что с этими событиями совпали и другие «малые кризисы». В частности, начало очень жесткого противостояния нового президента ЧССР Антонина Запотоцкого с новым лидером ЦК КПЧ Антонином Навотным за первенство во властной вертикали, очень жесткое противоборство Тодора Живкова и Антона Югова с Вылко Червенковым в Болгарии и острый внутрипартийный кризис в Венгрии, где в конце июня 1953 года с поста главы правительства был снят первый секретарь ЦК ВПТ Матьяш Ракоши и заменен его давним недругом и оппонентом Имрой Надем[379]. Однако более подробно обо всех этих событиях мы поговорим чуть позже.
Хотя тогда же зримо обозначились и первые контуры международной разрядки. В частности, еще 11 марта 1953 года во время встречи с генсеком турецкого МИДа Д. А. Чикалыном, прибывшим в Москву во главе правительственной делегации на похороны И. В. Сталина, министр иностранных дел В. М. Молотов «выразил надежду на улучшение советско-турецких отношений», которые серьезно осложнились после августовского Меморандума 1946 года, а затем и вступления Турции в НАТО в феврале 1952 года[380]. А спустя всего три месяца, 30 мая 1953 года в МИД СССР был вызван турецкий посол Фаик Хозар, которому лично В. М. Молотов официально заявил о полном отказе советской стороны от всех прежних претензий, выдвинутых в августовском Меморандуме, где речь шла не только о пересмотре Конвенции Монтрё и режима Черноморских проливов, но и демаркации советско-турецкой границы в приграничных районах Армянской и Грузинской ССР[381].
Многие историки (А. А. Улунян, Н. Г. Киреев, Дж. П. Гасанлы[382]) считают, что не последнюю роль в смягчении позиции Москвы сыграл тот факт, что именно тогда Турция, Греция и Югославия де-факто вплотную подошли к созданию Балканского военно-политического блока, о чем 11 июля 1953 года публично заявили министры иностранных дел этих держав М. Ф. Кёпрюлюзаде, С. Стефанопулос и К. Попович, предложившие создать Постоянный секретариат для подготовки Конференции по данному вопросу. При этом Турция и Греция, ставшие еще в феврале 1952 года полноправными членами НАТО, вовсе не планировали покидать эту организацию.
375
Наринский М.М. История международных отношений. 1945–1975. М., 2004; Фурсенко А.А. Россия и международные кризисы. Середина XX века. М., 2006; Орлов А.С. Холодная война. М., 2000; Улунян А.А. Балканы: горячий мир холодной войны. Греция и Турция между Западом и Востоком. 1945–1960 гг. М., 2001; Богатуров А.Д., Аверков В.В. История международных отношений. 1945–2008. М., 2010; Быстрова И.В. Холодная война 1945–1960 гг.: Токио, Москва, Вашингтон. М., 2009. Егорова Н.И. История холодной войны, 1945–1991 гг. Владимир, 2011.
376
Жуков Ю.Н. Крутой поворот… назад // XX съезд. Материалы конференции к 40-летию XX съезда КПСС. М., 1996; Жуков Ю.Н. Сталин: тайны власти. М., 2005; Пыжиков А.В. Хрущёвская «оттепель». 1953–1964. М., 2002; Пыжиков А.В. Холодная война. 1945–1963 гг. Историческая ретроспектива // Отечественная история. 2006. № 4.
377
Правда. 1952. 2 апреля.
378
Филитов А.М. СССР и ГДР: год 1953-й // Вопросы истории. 2000. № 7.
379
Стыкалин А.С. Восточная Европа в системе отношений Восток — Запад (1953 — начало 1960-х гг.) // Холодная война. 1945–1963 гг. Историческая ретроспектива. М., 2003.
380
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 30. Д. 32. Л. 1; Мошкин С.В. «Рука Москвы» в истории вступления Турции в НАТО // Политэкс. Т 5. № 4. 2009.
381
АВП РФ. Ф. 0132. Оп. 36. П. 324. Д. 5. Л. 11–13.
382
Улунян А.А. Балканы: горячий мир холодной войны. Греция и Турция между Западом и Востоком. 1945–1960 гг. М., 2001; Улунян А.А. Греция и Турция между Западом и Востоком (1950-е годы) // Холодная война. 1945–1963 гг. Историческая ретроспектива. М., 2003; Киреев Н.Г. История Турции. XX век. М., 2007; Гасанлы Дж. П. СССР — Турция: полигон «холодной войны». Баку, 2005.