Страница 132 из 182
Вместе с тем тогда же Н. С. Хрущев поддержал предложение главы КНР Лю Шаоци о начале переговоров по уточнению линии государственной границы по реке Амур, которые были начаты в феврале 1964 года. Однако уже летом того же года они были заморожены по причине того, что в беседе с японскими журналистами Мао Цзэдун открыто заявил о возможности «предъявить СССР счет за территории к востоку от Байкала», которые были незаконно захвачены Российской империей 100 лет назад. Хотя официально Пекин и не выдвинул каких-либо конкретных территориальных претензий к Москве, тем не менее она сразу назвала это заявление великого кормчего «абсурдным»[890]. Между тем уже в октябре 1964 года, когда Китай произвел первое испытание собственной атомной бомбы, в официальном сообщении ИА «Синьхуа» было заявлено, что это испытание было произведено «во имя защиты суверенитета, против угроз США и великодержавности СССР»[891].
Как позднее вспоминал брежневский помощник А. М. Александров-Агентов, после отставки Н. С. Хрущева новые советские лидеры впервые обсудили китайскую проблему в том же октябре 1964 года, во время своей поездки в Беловежскую пущу на встречу с В. Гомулкой и Ю. Циранкевичем. В обсуждении этой темы тогда приняли участие он сам, Л. И. Брежнев, А. Н. Косыгин, Ю. В. Андропов и К. В. Русаков[892]. Причем основными спорщиками выступили А. Н. Косыгин и Ю. В. Андропов, который тогда возглавлял Международный отдел по связям с соцстранами. Первый предложил «перечеркнуть темный период» в наших отношениях, возобновить переговоры и «восстановить прежнюю дружбу». А второй, напротив, заявил, что «не все так просто, Мао хитер и коварен» и его разрыв с нами произошел не по причине «эмоционального импульса, а вполне продуманно — в расчете перехватить у КПСС главенствующую роль в мировом комдвижении, а затем наладить… дела с Америкой».
Тем не менее было принято решение пойти навстречу Пекину, и 7 ноября 1964 года по приглашению советской стороны на празднование годовщины Великого Октября в Москву прибыл премьер Госсовета КНР Чжоу Эньлай. Но уже в аэропорту во время своих переговоров с А. Н. Косыгиным от имени ЦК КПК он потребовал дезавуировать все решения XXII съезда относительно новой партийной программы, что, естественно, было нереально. А дальше было еще хуже. Как мы уже писали выше, на праздничном банкете в Кремле к Чжоу Эньлаю подошел крепко выпивший министр обороны СССР маршал Р. Я. Малиновский и громогласно заявил: «Ну, мы свое дело сделали — выбросили старую галошу Хрущева. Теперь и вы вышвырните свою старую галошу — Мао, и тогда дела у нас пойдут». Сразу после этого возмущенный китайский премьер покинул банкет, затем после приватной встречи с Л. И. Брежневым, А. Н. Косыгиным и А. И. Микояном улетел в Пекин.
Правда, как уверяет тот же А. М. Александров-Агентов, целый ряд членов высшего руководства, в частности А. Н. Косыгин и А. Н. Шелепин, а также бывший член Президиума ЦК А. Б. Аристов и глава Отдела науки ЦК С. П. Трапезников, по-разному убеждали Л. И. Брежнева «поправить дело» и «поехать на встречу с Мао», но он каждый раз резко отмахивался от этой идеи. Более того, на очередной призыв А. Н. Косыгина на сей счет он раздраженно бросил ему в ответ: «Если ты уж считаешь это так нужным, то сам и поезжай»[893]. И в феврале 1965 года во время визита в Ханой (туда и обратно) А. Н. Косыгин в сопровождении Ю. В. Андропова дважды останавливался в Пекине. Первый раз он беседовал с Чжоу Эньлаем, а второй — с самим председателем Мао. Но обе эти встречи (первая — «вполне корректная», а вторая — «резкая и малоприятная») окончились ничем. Как считают многие авторы, такой результат переговоров во многом был связан с тем, что Пекин окончательно понял, что с Москвой, твердо взявшей курс на нормализацию советско-американских отношений, «каши не сваришь» и не построишь «единый антиимпериалистический фронт». В итоге, убедившись в невозможности привлечь на сторону «китайской революции» новых советских вождей, Мао Цзэдун на базе своей же теории «трех миров» взял жесткий курс на одновременное противостояние с Вашингтоном и с Москвой.
Между тем Москва все еще не теряла надежды хоть как-то восстановить свои отношения с Пекином, поэтому уже в апреле 1965 года отозвала прежнего посла С. В. Червоненко, находившегося в этой должности последние шесть лет, то есть в самый пик противостояния с Китаем. Новым советским послом в КНР был назначен личный брежневский друг, заместитель министра иностранных дел СССР Сергей Георгиевич Лапин, который, по замыслам Кремля, и должен был продемонстрировать Пекину новый курс в отношениях с «китайскими товарищами». Более того, 28 ноября 1965 года ЦК КПСС направил в адрес ЦК КПК очередное письмо, в котором, не вступая в традиционную полемику по давним идейным разногласиям, изложил новую программу развития двустороннего экономического сотрудничества. Однако в ответном письме ЦК КПК, датированном 7 января 1966 года, которое китайский посол Пань Цзыли передал в советский МИД, было прямо указано, что между двумя партиями «существует то, что разъединяет, и нет того, что объединяет», и что «если вы хотите, чтобы мы и другие марксисты-ленинцы перестали разоблачать вас и вести с вами борьбу, то единственное средство по-настоящему осознать свои заблуждения, полностью покончить с ревизионистскими и раскольническими ошибками, допущенными вами на XX и XXII съездах КПСС и после ухода Хрущева со всех руководящих постов и вернуться на путь истинного пролетарского интернационализма и марксизма-ленинизма»[894]. Понятно, что подобного тона послание вызвало в Москве крайнюю степень возмущения, которая умножилась очередным официальным посланием ЦК КПК от 22 марта 1966 года, в котором было заявлено, что Пекин отказывается направлять свою делегацию на XXIII съезд КПСС. Этот демарш «китайских товарищей» был уже равносилен открытому разрыву не только двух партий, но и двух государств.
Кстати, предвидя такое развитие событий, еще в середине января 1966 года Л. И. Брежнев в сопровождении К. Т. Мазурова и А. А. Громыко совершил визит в Улан-Батор, где подписал с лидером Монголии Юмжагийном Цэдэнбалом новый «Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и МНР». Этот визит носил явно демонстративный характер, а одна из статей данного договора прямо гласила, что обе стороны должны «оказывать взаимную помощь в обеспечении обороноспособности» и «предпринимать все меры, включая военные, в целях обеспечения безопасности и территориальной целостности обоих государств».
Между тем в самом Китае разразился острейший политический кризис, итогом которого стал разгром всей антимаоистской оппозиции, негласными лидерами которой считались два влиятельных члена Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК — председатель КНР Лю Шаоци и Генеральный секретарь ЦК КПК Дэн Сяопин. В середине мая 1966 года Политбюро ЦК КПК издало специальную «Директиву» с четкой установкой на полный разгром «агентов буржуазии» и всех противников Мао Цзэдуна. Для реализации этой «Директивы» через пару недель была создана Группа по делам Культурной революции при ЦК КПК, подчиненная лично Мао Цзэдуну. Чисто формально ее возглавил заведующий Отделом пропаганды ЦК КПК Чэнь Бода, но реальным главой этой структуры, которая вскоре обретет статус высшего партийно-государственного органа, стала супруга «великого кормчего» Цзян Цин. Именно с их подачи 8 августа 1966 года вышло печально знаменитое Постановление ЦК КПК о «Великой пролетарской культурной революции», которое на целое десятилетие, вплоть до смерти Мао Цзэдуна, ввергло страну в пучину хаоса и беззакония. Главной движущей силой этой «революции», или «десятилетней смуты», ударившей «по штабам», стали отряды хунвэйбинов («красных охранников») и цзаофаней («бунтарей»).
890
Борисов О.Б., Колосков Б.Т. Советско-китайские отношения. 1945–1980. М., 1980; Бажанов Е.П. Китай и внешний мир. М., 1990.
891
Бажанов Е.П. Китай и внешний мир. М., 1990; Лавренов С.Я., Попов И.М. Советский союз в локальных войнах и конфликтах. М., 2003.
892
Александров-Агентов А.М. От Коллонтай до Горбачева. М., 1994.
893
Александров-Агентов А.М. От Коллонтай до Горбачева. М., 1994.
894
Рахманин О.Б. Из истории отношений СССР и Китая (1917–1991). М., 1994.