На перепутье: Воительница

Почему-то этот момент почти стерся из памяти… Помню смутно лишь это, а остальное — так ярко, будто все произошло вчера.

Пазл наконец-то складывается, и от внезапной догадки меж лопаток пробегает холодок.

Черные волосы, голубые глаза…

— Так ты мстишь… — выдыхаю едва слышно. — Ты тот самый покровитель, не так ли? И заказчик девушек с одинаковой внешностью. С внешностью Сары…

— Не смей! — восклицает мужчина. — Не смей произносить ее имя! Ты не достоин… Не достоин такой девушки.

Руки его дрожат слишком сильно, глаза сверкают слишком ярко. Это не просто безумство. Кажется, его рассудок помутился не только из-за безмерного горя…

— Я не желал мстить…

Голос Сэма вздрагивает, лицо искажает то ли гнев, то ли страх. Уже и не разобрать. Голова его подрагивает, из-за чего и меняется выражение — с мрачного на грустное.

— Я просто искал Сару… Искал идеальную Сару. Но ты!.. — и вновь этот безумный взгляд. — Когда я нашел ее, когда, казалось бы, она была в моих руках, ты… Ты снова забрал ее! — с каждым словом интонация делается сильнее и выразительнее. С каждым словом все яростнее бухает сердце, все крепче становится хватка Наари. — Она погибла по твоей вине! Ты не заслуживаешь радоваться и быть рядом с ней!

Секунда. Ее хватит на что-то одно. Сэм сделал выбор. Он нажимает на курок, но я не могу сдвинуться с места — ноги будто приросли к земле. Звук выстрела оглушает, сливается с бешеным стуком сердца, и я оказываюсь в теплых, железных объятиях.

Рваный вздох срывается с женских губ, разрывает грохот в ушах. Понимание случившегося приходит не сразу. Касаюсь спины девушки, осторожно скольжу вдоль позвоночника вниз… И натыкаюсь на рану. Горячая густая кровь в одно мгновение пропитала низ куртки.

Наари отстраняется от меня, отрывается так тяжело, точно мы были приклеены друг к другу, но я все еще не могу пошевелиться — одними касаниями она вынуждает мое тело не подчиняться мне. Амазонка срывается с места, хватает остолбеневшего Сэма за руку, выбивает пистолет и одним резким, точным движением бьет в челюсть.

Нет никаких сомнений, что удар был из ряда мощных, — Сэм безвольно падает на землю. Тяжело дыша, Наари опускается подле него, прижимается ухом к груди, замирает на пару секунд, а затем выпрямляется, но со снега не встает.

— Он жив, — шепчет она бесстрастным голосом. Я не вижу ее лица, замечаю только, как подрагивают плечи.

— Наари… — зову, надеясь, что она, наконец, позволит мне пошевелиться.

И это происходит — напряжение спадает одной волной. Подхожу к девушке, опускаюсь на колени.

— Я не чувствую, — она поднимает на меня полные ужаса глаза, и я задерживаю дыхание, сраженный тем страхом, что отразился на смуглом лице. — Не чувствую… Она уходит. Джон, она уходит…

Шепот сбивается на еле слышное шевеление губ, глаза, хранящие в уголках слезы, опускаются.

— Эй, все хорошо… — беру ее руки в свои, придвигаюсь ближе. — Все хорошо. Посмотри на меня. Наари… пожалуйста. — Касаюсь щеки, не требуя, но прося взглянуть. Испуганный взгляд впивается в мое лицо. — Это из-за боли. Забудь о ней. Думай о доме… О людях, что тебя ждут. О Валери и Мэй, которые тебя не забудут. Подумай о чем-нибудь хорошем и… уходи.

— Что?

Плечи ее опускаются, а в глазах скапливается столько душевной боли, слившейся с физической, что мне самому становится дурно.

Сглатываю, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить говорить.

— Уходи сейчас, пока сила снова не ушла. Ярость и страх не самые сильные эмоции, да?.. Ты так сказала… Подумай о самом хорошем, что случилось с тобой в этом мире, и позволь энергии провести тебя к дому. Не упускай этого шанса. Другого может не представиться.

Губы ее размыкаются, кажется, норовя выпустить слова несогласия, сотни причин, по которым она должна остаться. Но помимо этого существует сотня причин, по которым она должна вернуться. Потому я позволяю решимости захлестнуть меня — наклоняюсь и, обхватив ее лицо руками, касаюсь губами холодных губ.

Это самый горький поцелуй из тех, которые мне приходилось переживать. Он напоминает обо всем, что случилось с нами; он обессиливает и трогает сердце тоской. Поцелуй, наполненный отчаянием, болью и искренней любовью одновременно. Прощальный.

— Не открывай глаза.

Как бы сильно ни хотелось взглянуть на нее еще раз, я исполняю просьбу. Ее дыхание обжигает губы, изящные пальцы касаются лица, утирают успевшие сбежать слезы.

— Не открывай, — повторяет Наари, и я слышу, как она поднимается с земли. — Я не забуду.

— Не забуду. 

Сжав кулаки, стискиваю челюсти до боли, борюсь с собой.

Жар ударяет в лицо, но я подавляю желание открыть глаза. Жмурюсь, чувствуя, как все содрогается внутри, как рвет меня на части жажда остановить ее.

Одно короткое мгновение — и тело вновь окутывает холод. Затаив дыхание, медленно приоткрываю веки.

Эдинбург встречает меня далекими огнями, а небо — теми же звездами. Только теперь ветер не молчит, а, злобно усмехаясь, подхватывает и кружит в танце редкие тяжелые снежинки.

Глупая примета. Я сам обнадежил себя. Снег не оставил ее рядом — он ее забрал.

Конец