Страница 2 из 6
Белый (абсолютно белый) снег, голубое небо, солнце, красивое вокзальное здание, серенькая пятиэтажка, водонапорная башня. Это было прекрасно.
Поезд проехал немного вперёд, к водяной колонке. Пассажиры в большинстве своём отправились на экскурсию в красивое модернистское здание вокзала. Не пошёл на экскурсию – и из-за в целом нелюбви к экскурсиям, и из-за необходимости звонить в ковидный госпиталь и узнавать о состоянии здоровья мамы.
Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято.
Раньше никогда такого не было, максимум секунд через десять освобождался кто-то из сотрудников кол-центра. А сейчас всё время занято.
Пассажиры уже употребили экскурсию и потянулись к поезду.
Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято.
Обе руки уже дико замёрзли. Что же это такое.
Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято. Занято.
Зашёл в вагон. В вагоне сигнал мобильной связи вообще не ловится.
Ладно.
Теперь только из Осташкова получится позвонить.
Паровоз снова издал платоновский крик и медленно поехал в сторону Осташкова. Да, движение было либо медленным, либо очень медленным. Наверное, по Бологое-Полоцкой железной дороге нельзя ездить быстро из-за общей хлипкости верхнего строения пути (кажется, это так называется).
Поезд время от времени останавливался среди снегов и деревьев (единственный более или менее крупный населённый пункт – Фирово, там стояли не полминуты и не минуту, а целых три). Очень быстро стало понятно, что проехать по этому пути хотя бы один раз стоит не ради того, чтобы посмотреть на что-то «интересное», что-то увидеть, а ради погружения в особое неподвижное состояние. Сидишь в тёплом вагоне, медленно едешь с постоянными небольшими рывками, смотришь в окно или не смотришь, глаза открыты или закрыты – это неважно, просто ты пребываешь в странном неподвижном нирваническом состоянии, и тебе постепенно становится всё всё равно, и даже перестаёшь думать о том, что не дозвонился до ковидного госпиталя, не дозвонился, и ладно, потом, потом, а сейчас просто ехать, медленно ехать, дремать, смотреть в закопчённое окно или не смотреть, ехать, ехать, Горовастица, Чёрный Дор, 104 км, Осташков.
Нирваническое полусозерцание, полудрёма заканчивается – приехали в Осташков. Ехали ровно три часа.
В Осташкове выяснилось, что этот поезд имеет сложную структуру. Это не просто поезд Бологое – Осташков – Бологое. Всё не так просто. На станции Осташков два вагона отцепляют от паровоза, паровоз уезжает куда-то далеко вперёд, наверное, снова заправляется водой, а может, и углём или просто отдыхает от своей работы. Далее вагоны прицепляются к обычному современному серо-красному тепловозу и продолжают движение в сторону Великих Лук, уже в качестве не ретро-, а обычного пригородного поезда. Где-то через час на станцию Осташков прибывает поезд из Великих Лук – такие же два зелёных вагона, ведомых тепловозом. Тепловоз отцепляется, вместо него на вахту снова заступает паровоз, чтобы ехать обратно до Бологого в качестве ретропоезда. Такая непростая схема.
По приезде в Осташков сразу дозвонился до ковидного госпиталя. Состояние такое же, как и было, – средней тяжести. Сейчас выходные дни, врачей в больнице мало, ничего не происходит. Что будет дальше, непонятно. Ковида у мамы уже нет, но есть инсульт, и её надо переводить в неврологию, но неврологии разных больниц не принимают больных из ковидного госпиталя, все боятся вспышки ковида у себя в неврологических отделениях. Закончатся праздники, появятся врачи и вроде бы есть надежда, что всё как-то наладится. Прямо сейчас ничего сделать нельзя. В госпиталь нельзя приехать, надо просто звонить, узнавать о ситуации, и ждать, и надеяться на милость Божию.
Разговор с мамой, который оставляет довольно гнетущее впечатление. Зато ковида нет, это очень хорошо, глядишь, и всё остальное наладится.
Осташков расположен на берегу озера Селигер, в нём есть на что посмотреть – это крупный туристический центр. Но сейчас зима, не хочется никуда уезжать со станции, нет смысла, да и в целом, как уже было сказано, эта поездка не предназначена для того, чтобы увидеть что-то интересное, – эта поездка нужна для погружения в состояние неподвижности и тишины, которое трудно описать, но в которое стоит хотя бы один раз погрузиться. Трудно сказать, для чего именно.
Рядом со станцией – автостанция. Кафе (так это называется). Можно (и нужно) пообедать. Солянка, мясо (кажется, бефстроганов), картошка, чёрный хлеб. Еда.
Паровоз, трудолюбиво пыхтя, медленно, задним ходом подходит к двум зелёным вагонам, прибывшим из Великих Лук, слышен тихий грохот, и происходит сцепка.
Да, забыл сказать: в поезде приехало много туристов, которые истово фотографируют и снимают на видео паровоз. И обратно собирается ехать очень много туристов.
Поймал себя на мысли, что хорошо бы туристов было поменьше, потом поймал себя на осознании глубокой эгоистичности этой мысли.
Два вагона быстро заполнились. Удалось найти два свободных кресла, опять против хода поезда, с очень неудобным обзором. Почему-то в обратном направлении едет гораздо больше пассажиров, чем ехало туда.
Паровоз крикнул, поезд поехал. Медленный ход, лёгкие рывки.
Уже давно исчезли мороз и солнце – вернее, мороз остался, а солнце исчезло, стало серо и темновато: четвёртый час, быстро темнеет. В закопчённое окно можно постоянно наблюдать настоящий флаг России, с тремя горизонтальными полосами – серой, чёрной и белой. Небо, деревья и снег – больше ничего.
Совсем стемнело, вагон до отказа наполнился пассажирами (как ни удивительно, на остановках всё время кто-то подсаживался), на соседнем кресле разместился какой-то паренёк, а его вроде бы мать, или не мать, разместилась наискосок через проход, они всё время переговаривались, остальные пассажиры тоже всё время говорили, ели, тихонько выпивали, и нирваническая атмосфера этого странного путешествия быстро рассеялась. Теперь надо просто доехать до Бологого и вернуться домой.
Бологое-Полоцкое, платоновский крик паровоза – поехали, справа по ходу движения уже видны пути главного хода Москва – Петербург, огни, огни, вагоны, локомотивы, поезда, Бологое-Московское. Собственно, это всё.
Постоял ещё немного у паровоза. От него отцепили вагоны, он подышал, перевёл дух, крикнул на прощание и, пыхтя и постанывая, медленно уехал куда-то в сторону Петербурга.
Как там мама. Как она там. Как там мама.
Фирменный поезд «Полярный экспресс» Апатиты – Москва сияет великолепием. Новый полупустой купейный вагон, идеальные попутчики – молодая мама и дочь-подросток. Всё время читают и иногда переговариваются шёпотом. Чтение книги Майи Кучерской о Николае Лескове. Николай Лесков – великий писатель, надо это признать. За окном проносятся Вышний Волочёк, Волга, Тверь, Московское море, Клин, Солнечногорск, депо Алабушево со спящими поездами «Ласточка», Зеленоград, Химки (стадион «Арена Химки» не виден в темноте), дальше начинает проноситься и долго проносится Москва.
Москва.
Такси, Третье транспортное кольцо, шоссе Энтузиастов, Северо-Восточная хорда, Кожухово, полвторого ночи.
Дома.
Для чего-то надо было это сделать, надо было совершить это путешествие по малодеятельной Бологое-Полоцкой железной дороге, проехать в поезде, ведомом чёрным паровозом с красными колёсами. Для чего-то это было нужно. Трудно сказать, для чего именно.
Псков – Дно
Оказался во Пскове (во Пскове говорят именно так – «во Пскове», а не «в Пскове») по некоторым делам. И предстоял свободный вечер. Состоялся такой диалог с худруком и директором Псковского драмтеатра Дмитрием: