Не сердись, человечек

Полное имя Миры — Владимира, но мы называем ее Мирой, так удобнее, короче. Мирой и мной никто никогда не интересовался. Конечно же, наши родители умерли. Потому что в нашем Доме есть и другие незаконные дети, но к ним хоть иногда кто-нибудь да и приедет, мать или отец. А к нам — никто, никогда…

Сколько раз мне снилось, что моя мама приехала навестить меня!.. Я бросаюсь к ней, а это вдруг оказывается не мама, а Матушка. Матушка — наша общая мама. Мы любим ее больше всех. Но ведь она наша нянечка. Нянечка — это одно, а настоящая мать — совсем другое. У настоящей матери есть только ты один, ну еще кто-нибудь: братик или сестричка, и она готова отдать за тебя жизнь. А если Матушка отдаст свою жизнь за кого-нибудь из нас, кто будет заботиться об остальных детях?

Я хочу, чтобы моя мама, если она жива, была бы самой красивой, но только чтобы не носила очки. Не люблю очкастых женщин. В прошлом году я не согласился, чтобы меня усыновили, потому что та, которой я понравился, была в очках. А еще у нее длинные и костлявые пальцы… Протянула руку, чтобы погладить меня по голове, а вроде как глаза хочет выцарапать. Не люблю таких. Предпочитаю остаться с Матушкой. Или с настоящей мамой, или с Матушкой, которая больше всех любит меня и Миру. Она всегда и порцию больше даст, и полотенца поновее, и постель застелет крепкими простынями; а когда возвращается из города, малышне, например, дает по одной жвачке, а нам с Мирой украдкой по две. Почему? Думаете, потому что я начитанный? Ничего подобного. Матушка сама говорит, что хорошая учеба — еще не самое главное, важно, как в жизни устроишься. А потом. Мира не из тех, кто любит учиться. И кроме учебников, вряд ли прочитала еще с десяток книг. Ведь я знаю ее, в одном классе учимся. А вообще она добрая девочка, вот только плачет много. Плачет, плачет, а почему — не говорит. Меня бьют, я и то не плачу, а ее даже если и не бьют — плачет-надрывается. С этим ребенком что-то неладное творится. Особенно много Мира плачет в субботу и в праздники, когда за остальными детьми приезжают родители. И потому, наверное, плачет, что за ней никто не приезжает. Но это же глупо. У них у всех есть отцы и матери, а у нас с ней нет. Иногда она злит меня этим. А вообще-то я люблю ее все равно как сестричку. Наверное, потому, что мы с ней одни-одинешеньки на всем белом свете. Мира и Гергана Африка — единственные мои друзья здесь. Они зовут меня Ангелом — это мое настоящее имя — и никогда не дразнят Человечком.

А самый хороший мой друг — Жора — живет в Софии. Его маму зовут тетя Елена, она водитель «скорой помощи», на которой возят незаконнорожденных детей и беременных. Тетя Елена часто ездит в командировки в соседние города и поэтому иногда оставляет Жору ночевать у нас. Она очень дружит с Матушкой. Когда тетя Елена приезжает, они каждый раз целуются с Матушкой и обнимаются, а когда собирается уезжать обратно. Матушка обнимает Жору и почему-то плачет. Вот чудаки!.. Скажу вам, в нашем Доме вообще много непонятного и чудно́го… Матушка говорила, что родители Жоры разошлись, когда он был совсем крошкой.

Сейчас я как раз жду Жору. Тетя Елена сказала, что оставит его на субботу и воскресенье у нас. А он обещал мне рассказать что-то страшно интересное. Вчера я получил от него письмо. Ничего конкретного Жора не написал, только вот что: «Жди страшно интересных известий о моей маме, о Матушке, о тебе и Мире!»

Это жуткое открытие мы совершили с Жорой вчера. Были и другие, я и о них расскажу, но только по порядку…

Когда приехала «скорая», я только закончил игру. Два раза сыграл с Герганой Африкой и один раз с Мирой и, конечно, выиграл. В «несердилку» меня никто не может обыграть. Сначала я хотел было попрыгать с девчонками в прыгалки, но кровь из носа потекла снова, и я прилег на траву, а Мира и Африка поддерживали по очереди мою левую руку, которой я зажал нос, чтобы остановить кровь. Через некоторое время я почувствовал, что кровь уже не бежит, но решил схитрить и сказал, что теперь уже сам справлюсь, а они пусть лучше сыграют со мной в «не сердись», ведь на прыгалках собралось много народу.

Эх, до чего же я люблю играть сразу с несколькими противниками! Тогда я — король! Действую так: заманиваю их фишки в углы и, пока они увлекаются преследованием моих, неожиданно настигаю их фишку и возвращаю на исходные позиции, снова дожидаться, когда выпадет шестерка. Я так увлекся в этот раз игрой, что забыл про свой нос. А Мира, несмотря на то, что маленькая и плакса, еще тот дьяволенок: сразу поняла мою хитрость. Но девчонки простили мне, как другу. За это я дал им возможность провести по одной фишке в центр. Пусть детишки потешатся малость…

Потом у меня пошли одни шестерки. Я ввел в центр еще одну свою фишку, догнал фишку Герганы и только хотел было выбросить четверку, чтобы накрыть Герганину фишку, как послышался шум мотора «скорой».

— Здравствуй, дружок! — крикнула тетя Елена, остановив машину рядом, и потянулась через Жору, поцеловала меня. — Ну, как «несердилка»?

— Как всегда — отлично! — подмигнул я ей. — Вот только когда с вами сыграем?

— Сыграем, сыграем! Только не сейчас, очень спешу. Как-нибудь в другой раз.

— В другой раз, в другой раз…

Вот такие они, взрослые, всегда найдут отговорку. Попробуй сыграй с ними. Неужели у них действительно нет ни минуты свободного времени? Здешних пацанов я обыгрываю как хочу. Матушку тоже, а кроме нее, никто из взрослых со мной ни разу и не играл. А мне так хочется играть с большими, они же умнее, а значит, и противники сильные. Но попробуй поймать их. Вон тетя Елена сколько раз обещала сыграть, и все времени нет… А вообще-то она страшно любит меня, и я ее тоже. Она привозит мне разные подарки. Мире тоже. Кстати, Мира только сейчас сообразила, кто приехал, и прибежала, чтобы тебя Елена покатала ее, но поздно…

— Покатаю, когда обратно поеду, — пообещала ей тетя Елена, вытаскивая из машины разные пакетики, шоколадки и жвачки.

Затем обняла Миру, и, пока передавала ей гостинцы, Жора быстренько сунул мне в руки какую-то тетрадь. Я моментально сообразил, что это что-то секретное, и спрятал ее в коробку с игрой.

— Что ты мне дал? — спросил я Жору, когда, получив гостинцы от тети Елены, мы пошли в беседку, но он подал мне знак, чтобы я молчал, потому что именно в этот момент тетя Елена крикнула нам вдогонку: «Смотрите, если Матушка пожалуется мне…»

— Ладно, ладно, — ответили мы как всегда хором и приостановились для отвода глаз.

Тетя Елена вытащила из машины какую-то сумку, закрыла дверцу и, взяв Миру и Гергану Африку за руки, ушла с ними в дом. Гергана и Мира дожевывали свои шоколадки, и все, кто до этого скакал с прыгалками, смотрели на них с завистью. Пусть смотрят. Разве когда их отцы и матери привозят им гостинцы, они нам дают? Сами все съедают и даже нарочно дразнят нас…

— Это дневник! — прошептал Жора, когда мы остались одни.

— Школьный?

— Да тот самый! — уставился на меня Жора. — Дневник моей матери.

— Она случайно не учительница? Какой дневник?

Я ничего не понимал.

— Да не тот, что ты думаешь! Смотри!

Он взял у меня из рук коробку с игрой и вытащил из нее тетрадку. Самую обыкновенную тетрадку, точно такую же, в каких пишем мы, только потолще. «Дневник», — прочитал я на обложке, а в самом низу увидел крупно выведенные цифры: 1973 год — год нашего с Жорой рождения.

— Ясно тебе? — прошептал Жора. — Это дневник, в котором мать описала, как я родился. Я тоже незаконнорожденный!

— Как так? Ведь… твои родители… — пробормотал я, но Жора прервал меня:

— Все взрослые — обманщики!.. Мать родила меня в Доме матери и ребенка в Сребырнице! Матушка тоже была с ней тогда, но она оставила своего ребенка. Они потому и дружат так… Есть и о тебе сведения. Твоя мать была студенткой, ее зовут Ани. Мирина мать тоже была вместе с ними!..

Мне казалось, я с ума схожу. Жора выпалил все это как пулемет, а я смотрел на него и не верил. Мне казалось, что все это снится мне… Мы забрались с Жорой в самый дальний угол двора, в сирень, где не было ни души, и стали читать дневник. Читал Жора, он лучше разбирал почерк тети Елены, а я, вытянув шею, искал на страницах имя своей матери и, как только находил его, просил Жору пропускать то, что он читал, и читать то, что написано о моей матери. Но он сердился и говорил, что все написанное интересно и что надо иметь терпение. «Какое тут терпение, браток, — думал я, — ведь речь идет о моей маме!»