Гроза

Предусмотрительный Маматбай быстро принял необходимые решительные меры. В тот же день он отправил будущую мать к ее отцу в Бухару, подальше от всех козней и опасностей. За нее теперь можно было быть спокойным, но мучения начались для самого Маматбая. Он, как челнок в ткацком станке, метался теперь туда и сюда между Бухарой и Нуратой. Кроме того, как говорится в народе, покоя не знают ноги путника и уши человека, имеющего несколько жен. Вместе с радостью юная жена принесла Маматбаю бесчисленные тревоги и хлопоты. Особенно неистовствовала старшая жена. Каких только она не перепробовала средств, чтобы с одной стороны приворожить мужа опять к себе, а с другой стороны, чтобы отвратить его от молодухи. В этих действиях она находила поддержку своей подруги по несчастью. Как говорится, одинаково усердно молят бога и убегающий и догоняющий. Отложив семь бухарских таньга, они обводили ими вокруг головы, а потом шли с этими деньгами к заклинателям, колдунам, знахарям, добывали у них разные приворотные и отворотные талисманы. Тем не менее, чтобы еще больше раззадорить и разозлить свою союзницу, каждая из них норовила в разговоре уколоть и уязвить другую.

— Шесть месяцев и девять дней исполняется сегодня с брачной ночи, — говорила подпрыгивая вторая жена Халпашша[25] первой жене Кимматпашше. — Через три месяца надо ждать гонца из Бухары. Уже сейчас пора нам готовить суюнчи[26].

— Каждую неделю вы обнимаете нашего муженька и выходит он от вас довольный и ублаготворенный. Почему же радоваться мне, а не вам. Уж тогда бы я порадовалась, если бы не разродилась эта приехавшая из-за гор, из-за дол.

— Лучше просите себе долгой жизни, чем смерти другому.

— Чем такая жизнь, лучше гнить в земле.

— Не говорите, и не гневите бога. Авось, он смилостивится и у нас тоже появятся дети и мы будем счастливыми женами счастливого человека.

— Если бы аллах мог сделать, почему же он не сделал этого до сих пор? Нет, счастье, на которое ты надеешься, разве что приснится. Воистину, дом с детьми — базар, а без детей — могила. Несчастные мы, несчастные. В расцвете лет и сил, а уже устарели. Свет наш гаснет, а погасший свет снова не загорится…

— Но надо же надеяться. Пока мы живы, будем надеяться…

— Ха! Нет уж, не питайте тщетных надежд. Луна взойдет — для нее, и солнце взойдет — для нее же, все блага жизни достанутся ей, выскочке из Бухары. Что оно богатство, если нет от него счастья, да пусть он подавится своим богатством.

С этими словами и с рыданиями Кимматпашша бросилась наружу.

— Это еще что за плач? — тотчас послышался с террасы гневный голос Маматбая. — Можно подумать, что умерли ваши дети и рыдаете вы по ним.

Халпашша, хотя и не кричала и не рыдала во весь голос, но у нее глаза были полны слез, а сердце было полно тоски.

«Видишь, как сказал, — думала она, — умерли ваши дети… Да если бы у меня было дите и оно бы умерло и я тосковала бы по нему, мне было бы легче, чем теперь. Бог дал, бог и взял. Я покорилась бы его воле. Зато не стыдно было бы перед мужем и перед людьми. Разве мало тех, у кого умирают дети… Всевышний создатель, почему же, предназначив женщину к рожанью детей, ты лишил меня этой возможности? Упреки отравляют мне жизнь. Муж через каждое второе слово попрекает меня, называет бесплодной. Но почему же тогда бесплодна и его другая жена? А если этот недуг и неизлечимый, то виновата ли я? Кто поможет, у кого искать исцеления?.. Попросить, чтобы он отпустил меня? Ну, даст он развод, а кому я нужна с этой славой бесплодной женщины? Неплодоносящее дерево годится лишь на дрова. Но ведь и мужа нашего Маматбая тоже можно причислить к неплодоносящим деревьям. Правда, с женой из Бухары ему, кажется, повезло, улыбнулось ему счастье… Правда цветок в бутоне — еще не цветок. Ему надо раскрыться. А ей надо родить. Всякое бывает при родах. Рожать для женщины это значит умереть и воскреснуть. Нет, я не желаю смерти этой бухарке, как Кимматпашша. Она-то ни в чем не виновата. Пусть рожает благополучно, я порадуюсь, право, порадуюсь…»

Так утешала сама себя Халпашша и за этими мыслями, действительно, забывала о своем горе.

Тут произошло неожиданное событие. В то время, когда по всем расчетам молодой жене Маматбая Шамсикамар оставалось ходить беременной еще больше двух месяцев, из Бухары вдруг прилетела весть, что она родила. Привез эту новость семнадцатилетний братишка Шамсикамар. Как нарочно Маматбая в этот день не оказалось дома, он поехал в соседний кишлак на обряд обрезания.

Тяжелее всех добрую весть восприняла Кимматпашша. Она прибежала к Халпашше и, кривя губы, спросила:

— Слышали… добрую весть?

— Слышала…

— Обрадовались?

— А что такое?

— Скажите же мне, обрадовались или нет?

— Ну… обрадовалась, а вы?

— Почему бы не порадоваться и мне, если все делают вид, что радуются… Только очень уж она оказалась скороспелой. Известно, что не вовремя крикнувшему петуху голову отрезают. Известно также, что некий мулла, у которого ночью ничего не выходило с женой, срывал свою досаду на прихожанах на утреннем намазе. Известно также, что нажитое нечестным путем впрок не пойдет. Ваш муженек обвинял, обвинял нас в том, что не приносим ему наследника, а теперь наследником должен будет признать ребенка от другого мужчины.

— Что вы заладили «ваш муженек» да «ваш муженек». Почему же он мой, а не ваш?

— Это вы питаетесь объедками с бухарского стола, вы наслаждаетесь, а не я. Да не дуйтесь, не обижайтесь, милая соперница. Нищий дуется — торбе своей вредит… Но оставим эти пустые разговоры, лучше скажите, сколько месяцев и дней прошло после брачной ночи у этой… из-за гор, из-за дол?

— Не считала я.

— Еще бы считать! Ведь змеи и скорпионы досады жалили вас в ту ночь… вот вы, значит, и лишились памяти… А прошло семь месяцев и четыре дня. Это если считать сегодня, а поскольку родила она вчера, то — семь месяцев и три дня. А сколько времени должна мать носить ребенка в утробе?

— Откуда я знаю? Я ведь не носила…

— Я знаю. Девять месяцев, девять дней, девять часов и девять минут. Вот сколько! Юная дочь почтенного казия за два месяца до свадьбы отдалась какому-нибудь любовнику и зачала. А почтенный казий, прослышав через верных людей, что наш муженек ищет молодую жену, да такую, чтобы обязательно родила, перекинул свою поганую дочь из Бухары в Нурату. В праще аллаха оказался не камень, а тухлое яйцо… Но мы еще посмотрим, у кого настоящая любовная страсть, горячая, как огонь, а у кого ледышка зимой…

Кимматпашша была женщина тридцати пяти лет, стройная, с властным характером. Она любила хорошо одеваться и любила разные украшения. Без устали подводила глаза сурьмой и красила брови. Дело в том, что хотя она и была белокожей, но волосы и брови у нее были рыжеваты, она завидовала черноволосой и чернобровой Халпашше и ревностно следила за своей внешностью.

Халпашше было двадцать пять лет. Лицом она была кругла, черные волосы волнисты, брови дугой, взгляд мягкий и ласковый, на щеке родинка величиной с чечевичное зернышко. Она была скромна, молчалива и даже теперь, в исключительных, можно сказать, обстоятельствах, вела себя сдержанно, в то время как старшая жена бегала как угорелая от одних соседей к другим. Она, как видно, задумала во что бы то ни стало опорочить молодуху из Бухары и тем самым отомстить Маматбаю. Где бы ни собрались несколько женщин, она оказывалась тут как тут.

— Странно, что родила та в семь месяцев… Захотел аллах дать ребеночка нашему рабу божию и положил его прямо на дороге — бери! Нет, дыма без огня не бывает…

Наконец возвратился домой хозяин. Всем не терпелось увидеть, как он воспримет неожиданное известие. Но ничего особенного всем любопытным (а любопытство их было подогрето болтовней Кимматпашши) увидеть не удалось. Как только Маматбай вошел во двор, братишка жены Фазылджан, исполнявший роль гонца, побежал ему навстречу.

25

Пашша — слово, прибавляемое при вежливом и почтительном обращении к женщине.

26

Суюнчи — подарок человеку, принесшему радостную весть.