К-394

— Все в порядке.

Я покачала головой, мои губы дрожали, и он снова кивнул, а его глаза опустились на руку с ножом и вернулись к моему лицу в безмолвном призыве, который Алессио не мог увидеть.

— Приступай к делу, Иден, — сказал мой брат позади меня, как будто все же уловил самоотверженный жест Ксандера. — Если ты не проведешь лезвием по его коже в течение следующих пяти секунд, да поможет вам Бог, я перестану сдерживать себя и сам займусь этим, как и обещал. Сейчас или никогда. Выбирай.

— Прости, — пробормотала я Ксандеру, и он снова кивком указал на свою руку, явно воспринимая угрозу Алессио всерьез.

— Пять… четыре…

Время вышло. Я должна сделать это, иначе все станет намного, намного хуже. Как обычно, Алессио не играл ни по чьим правилам, кроме своих собственных, и было как никогда очевидно, что его не волнует, причиняет ли это боль члену его семьи или нет. Закрыв глаза, я выполнила требование, прежде чем смогла убедить себя в обратном, быстро проведя рукой по верхней части его бицепса. Шипение Ксандера от боли ударило мне прямо в сердце и резко оборвало обратный отсчет Алессио, не дойдя до «один».

Когда я распахнула глаза, то чуть не закричала. Крови было не очень много, как и следовало ожидать, но, тем не менее, она была — чья-то кровь, которую я никогда, никогда больше не хотела видеть.

Наклонившись вперед, я прижалась поцелуем к его губам, сдерживая желание разрыдаться. Все, что я могла сделать, это надеяться и молиться, чтобы все поскорее закончилось, хотя с Алессио, ведущим себя так, как он вел сейчас, вероятность этого невелика.

— Еще раз, Иден. Давай, — сказал он раздраженно, а затем снова запустил обратный отсчет, поэтому я снова сощурила глаза и взмахнула запястьем, задевая другую руку.

На этот раз шипение Ксандера было значительно громче, и я почти сразу же открыла глаза. Я задела внутреннюю сторону его руки, где кожа была намного чувствительнее, а не верхнюю, как на другой руке. Мое сердце защемило еще сильнее, когда я поняла, что боль, которую он испытывал, была вызвана мной. Человек, которого я любила всеми фибрами своего существа, страдал из-за меня. Обхватив его лицо, я снова поцеловала его, бормоча извинения ему в губы. Это было более мучительно, чем все, что я когда-либо испытывала.

— Дальше! Шевелись, сестренка. Мое терпение на исходе, — огрызнулся Алессио, но я не была уверена, что смогу сделать это снова.

Двух раз было более чем достаточно.

— Алессио, прошу тебя, — взмолилась я, вставая на ноги. — Хватит уже. Я ранила его дважды, по одному порезу на каждую руку. Ему больно, и больно мне. Я все поняла — ты злее, чем сам черт. Прости меня, мне чертовски жаль.

— Ему больно? Ты думаешь, ему больно? — спросил он, наклонив голову на одну сторону, а его глаза превратились в крошечные щели от ненависти.

Я кивнула, мое дыхание участилось, и тут он сделал то, чего я не могла предположить — сцена передо мной разыгралась, будто в замедленной съемке. Он достал свой «глок», направил его на моего мужчину и нажал на курок. Ксандер взвыл в тот же самый момент, а я задохнулась от ужаса, упав перед ним на колени. Пуля прошла сквозь его руку, прямо под порезом, который я сделала. Багровая струйка непрерывно стекала на его джинсы, пропитывая их насквозь.

— Вот теперь ему больно, и, если ты не хочешь, чтобы я сделал это снова, предлагаю тебе перестать просить меня прекратить. Я сам скажу тебе, когда будет достаточно, Иден.

— Алессио, пожалуйста, — умоляла я его.

Почему он делает это? Неужели он не понимает, насколько все это ужасно? Я была его родной кровью, его сестрой, малышкой, которая цеплялась за него, как за второго отца, той девочкой, которая смотрела на него, как на рыцаря в сияющих доспехах. Неужели все это ничего не значило для него? Неужели я ничего не значила для него?

— Я выстрелю снова, — предупредил он, снова поднимая «глок». — И на этот раз целься в лицо. На руках уже есть две раны.

— Только не лицо, пожалуйста!

— Я могу отстрелить ему его, если ты так предпочитаешь.

— Нет!

Я бросилась на Ксандера. Если он собирался стрелять, то сначала должен был попасть в меня.

— В таком случае. Режь. Его. Лицо. За дело! — крикнул он, и звук отразился от стен вокруг, подстегнув меня к действию.

Я никогда не боялась Алессио и суровости его методов, но сейчас, в этот момент, я была в оцепенении от страха. Поднеся дрожащую руку к лицу Ксандера, я отклонила его от себя и прикрыла ему глаза, потому что не могла вынести того момента, когда боль снова поглотит его. Но это оказалось моей самой большой ошибкой, потому что, когда я провела лезвием по его щеке, прямо над линией бороды, я почувствовала, как его глаза сжались под моей ладонью.

Я вздрогнула и уронила нож на пол, все мое тело затряслось от горя. Всхлипывая, я обхватила Ксандера, глубоко вдыхая его запах, пытаясь успокоиться.

Хватит, я больше не могу. Если это означает, что я в нескольких секундах от того, чтобы сделать свой последний вздох, то так тому и быть.

— Выравнивай счет, сестра. Теперь, с другой стороны, — прорычал Алессио, но я покачала головой.

— Я не могу, Алессио.

Мой голос дрожал.

— Не могу.

— Сделай это, — прохрипел он.

— Нет.

— Сделай. Это.

— Нет! — выкрикнула я, цепляясь за Ксандера изо всех сил.

— Сделай. Это! — закричал он во всю мощь своих легких.

И тут дверь с грохотом распахнулась, ударившись о кирпичную стену. Я повернула голову на звук и увидела, что на пороге стоит мой отец. Его руки были засунуты в карманы, пока он рассматривал состояние помещения и все происходящее вокруг. Осторожно, чтобы не наступить на стекло, он обошел разбитую бутылку пива и подошел к Алессио, не сводя с меня глаз.

— Иден, — произнес он в знак приветствия.

Не Fiore (прим.: с итал. Цветок), не Лепесток, не малышка. Просто Иден.

— Папочка, пожалуйста, заставь его остановиться.

Поджав губы, отец проницательно посмотрел на меня.

— Пожалуйста, папочка. Я люблю его, — произнесла я, и по моим щекам потекли потоки слез от душевной боли.

Но он покачал головой, а на его лице появилось мрачное выражение.

— Мне жаль, Иден. Это должно быть сделано. Алессио, отведи ее в дом. Я бы хотел переговорить с мистером Ройсом.

Мои глаза расширились от его слов, и я крепче обхватила шею Ксандера. Алессио дернул меня за руки, и я вывернулась, но он снова схватил меня, на этот раз гораздо крепче, и я уже не смогла освободиться.

— Нет! — закричала я, борясь с ним, когда он принялся вытаскивать меня из комнаты, подальше от Ксандера.

Измученные, полные боли карие глаза смотрели, как меня уводят, и одна слезинка скатилась по его щеке, как будто он молча попрощался с тем, чего не хотел признавать мой отец.

***

Он был жив. Я слышала обрывки тихого разговора папы и Алессио в коридоре возле библиотеки, и с этой утешительной мыслью вернулась в свою комнату и придумала план. Я ни за что на свете не позволила бы своей семье держать его взаперти в камере, как какое-то дикое животное. Достаточно того, что они заставили меня обращаться с ним как с животным. Вот почему в четыре часа утра я кралась по дому, как преступница, на цыпочках пробираясь по коридорам с сумкой, перекинутой через плечо, и направляясь в подвал.

«Почему в подвал?» — спросите вы.

Туннель.

Подземный туннель длиной более километра, который соединял дом моей семьи с резиденцией. В детстве папа говорил мне, что подвал предназначен для чрезвычайных ситуаций, но в шестнадцать лет я узнала правду, когда Алессио ушел в запой. За прочным стеллажом, встроенным в стену, скрывался проход в этот туннель. Если бы кто-то случайно спустился сюда, то ничего не заподозрил бы — полки были заставлены коробками и ящиками, как в любом другом подвале Америки.

Вернув стеллаж на место, а вслед за этим закрыв дверь, я воспользовалась фонариком на своем телефоне, чтобы ориентироваться на местности, и вприпрыжку побежала к человеку, ожидавшему меня на другой стороне. Мои шаги эхом отдавались в подземелье, с каждым шагом все быстрее и быстрее разгоняя мою кровь. Алессио не вернется сюда до утра, и папа тоже, но времени было в обрез. Нам нужна была фора, если мы хотели получить хоть малейший шанс на спасение. Я не представляла, куда мы направимся, но это должно быть очень, очень далеко отсюда.