Древний ужас. Сборник

Что ж, каждый имеет право на свое мнение, даже безосновательное. Поэтому я не стал спорить с Резерфордом, сказав только, что у него, судя по всему, имелась какая-то веская причина так верить в успех экспедиции.

Быть может, мои слова показались ему немного саркастичными. Во всяком случае, он на мгновение посмотрел на меня прищуренными глазами, как будто взвешивая что-то; затем, набив трубку, он потянулся за спичками и, закурив, тихо сказал:

— Да, я действительно верю, что на свете обитают живые потомки тех ящеров и что они внешне похожи на древних существ, о которых мы читали. Кроме того, у меня есть серьезные основания полагать, что некоторые из них не похожи ни на один известный вид, и, поскольку ты не станешь разделять мою убежденность, не получив какие-либо доказательства, я собираюсь тебе кое-что рассказать — конечно, при условии, что ты будешь готов принять мои слова на веру.

Резерфорд не из тех, кто склонен делать заявления, не соответствующие действительности. Если он говорит, что что-то твердо знает, так оно и есть. Он всегда был таким, даже в школе. Я не раз видел, как он получал взбучку, когда мог легко выкрутиться, просто чуточку исказив факты. Я знал его достаточно хорошо и сказал, что он может предоставить мне свои доказательства, если хочет, хотя я готов и без всяких дальнейших подробностей согласиться с тем, что «веская причина» у него имеется. Я не имел ни малейшего представления о том, каковы были его «доказательства», иначе не стал бы так рисковать. За исключением фантастических рассказов, я никогда не слышал и не читал ничего, что могло бы сравниться с его ужасной историей. И обстановка была идеальной. Мы с Резерфордом были одни в охотничьем домике на берегу северного озера; ночной ноябрьский ветер завывал в деревьях, окружавших дом с трех сторон, и обрушивал потоки дождя и мокрого снега на окна и кровлю. Жуткая ночь для жуткой сказки.

— Я никогда раньше не рассказывал эту историю, — начал Резерфорд, — поскольку не хотел, чтобы меня считали лжецом. Однако мне часто хотелось рассказать о случившемся, и этот момент кажется очень подходящим. Каждое мое слово истинно, как в евангелии.

В этом случае, как и во всех других, действуют причина и следствие. Если бы я не зимой 1905 года не подхватил грипп, то никогда ничего бы об этом не узнал.

Болезнь протекала довольно тяжело, и мне только чудом удалось выкарабкаться. Даже избавившись от гриппа, я едва не отдал концы: болезнь дал осложнение на легкие, которое мой врач счел легкой формой туберкулеза.

Как только погода позволила, он велел мне на неопределенное время отправиться в горы, в любое место, где много сосен и чистый воздух. Как ни странно, из всех мест на земле я выбрал то, о котором никогда раньше не слышал, — только потому, что название его, попавшееся мне на глаза в железнодорожном расписании, напомнило мне девочку, которая нравилась мне в школьные годы.

Может быть, ты помнишь ее — Элси Хэмптон. Она училась в нашей школе там, в Стоу, в Вермонте. Она жила на холме, за большим домом, который построил Батлер, владелец гостиницы. Помнишь, он так и не закончил строительство? Погиб, когда лошадь понесла и выбросила его из коляски. Пьян был в то время, если я правильно помню.

Я кивнул, и он, снова набив свою отвратительную трубку, продолжал:

— Так и случилось, что я поехал в Хэмптон, и, как оказалось, не мог бы выбрать лучшего места, учитывая все обстоятельства. Городок был расположен на высоте двух тысяч футов над уровнем моря, на краю предгорий. Много сосен, елей и бальзаминов. Воздух чист, как хрусталь. Можно было рыбачить и охотиться, пока не надоест. Вдобавок, Хэмптон располагался вне туристической зоны, что делало его еще более привлекательным. Никто и никогда там не останавливался (это было еще до времен «автомобильных бродяг», и такого понятия, как «туристический кемпинг», просто не существовало).

При этом город был современным, с газом, электричеством и большим запасом чистой воды, подаваемой по трубопроводу из водохранилища в десяти милях от холмов. Из-за высокой стоимости постройки резервуара разгорелся жаркий спор, но сторонники водохранилища одержали победу, и в конце концов все остались довольны.

Вскоре после моего приезда начали происходить события, которые взбудоражили весь город и особенно тех, кто выступал против идеи строительства водохранилища. В один прекрасный день, как раз в то время, когда женщины готовили обед, все краны в городе пересохли. Не прошло и получаса, как возмущенные домохозяйки принялись звонить в отдел водоснабжения, желая знать, что случилось с водопроводом.

Отдел узнал об аварии почти одновременно с домохозяйками, и инженеры вприпрыжку помчались вдоль трубопровода, ведущего к резервуару, сопровождаемые толпой бездельников. Относясь к последнему классу, я отправился с ними.

Прорыва в трубе не обнаружили, как и каких-либо причин для остановки подачи воды. Но, когда инженеры достигли водохранилища, причины обнаружились в изобилии. Огромное искусственное озеро пересохло, и питавший его ручей изливался в большую яму в центре бассейна, рядом с плотиной. По доносившемуся оттуда реву можно было догадаться, что вода преодолевала некоторое расстояние, прежде чем падала на дно.

Обычную дыру можно заделать. Но здесь было нечто большее, чем дыра; непрерывный и значительный поток воды не мог заполнить ее. Очевидно, под поверхностью находилась пещера или несколько пещер с достаточно большими выходами, не позволявшими воде заполнить каверны.

В Хэмптоне выходили две газеты. Одна поддерживала новаторов, а другая консерваторов, и инцидент с водохранилищем предоставил конкурирующим изданиям обильный материал для публикаций.

Как можно догадаться, статьи в консервативном органе были злыми и едкими. С другой стороны, никто не мог предвидеть такой катастрофы — ибо дело сводилось именно к природной катастрофе.

Другая газета попыталась объяснить случившееся — и действительно объяснила. Причина была совершенно очевидна. Ручей, по крайней мере, тот его отрезок, что проходил над местом провала, протекал по скальному покрытию подземной камеры или камер огромных размеров. Учитывая то, что произошло год спустя, я полагаю, что их должно было быть по меньшей мере две, а то и больше. Эта тонкая пластина или перемычка была достаточно прочной, чтобы выдержать вес потока, но постоянно разрушалась, становясь все тоньше. По-видимому, в конечном итоге она просела под нагрузкой воды в резервуаре.

Консервативная газета приняла это объяснение, но попыталась убедить своих читателей, что инженеры, исходя из структуры горных пород, должны были взять в расчет возможность подобной аварии.

Рабочие, со своими молотками и лопатами, взялись за дело — как вдруг, точно гром среди ясного неба, произошло еще одно феноменальное событие. Его-то, я полагаю, можно было бы предвидеть, хотя я не понимаю, как именно.

Большой фермой, примыкавшей к ручью, владел человек по имени Уилсон. Фактически, часть озера, образованного водохранилищем, вторгалась во владения Уилсона. Их защищала от воды специально выстроенная стена, которая тянулась от верхнего конца водохранилища и заканчивалась примерно в ста футах от плотины. Оставшееся пространство занимало нечто вроде насыпи или дамбы, возвышающейся где-то на пятнадцать футов или чуть больше над самой высокой отметкой уровня воды. Насыпь очень напоминала по форме черепаший панцирь и имела сто футов в длину и около пятидесяти футов в ширину у основания. Я упоминаю ее сейчас потому, что она сыграла важную роль в более позднем инциденте, и я хочу, чтобы ты запомнил детали.

Однажды утром, когда главной темой разговоров все еще было обрушение водохранилища, в городе появился страшно возбужденный Уилсон. Оказавшись в кабинете мэра, он поразил это официальное лицо, заявив, что его ферма «утонула». То был, несомненно, подлый и необычный трюк со стороны фермы, и мэр был одновременно удивлен и полон сочувствия. Но Уилсону не нужно было сочувствие, он требовал возмещения ущерба, что выставляло историю в совершенно ином свете. Сначала мэр подумал, что Уилсон спятил, но вскоре изменил свое мнение и, вызвав окружного прокурора, попросил владельца фермы подробно рассказать о происшедшем.