Война Иллеарта

Эта сделка была более расточительной, чем заключенная между ним и ранихинами. Ему не позволялось оставаться пассивным, от него требовалось помогать ей, управлять ею. Но это было оправдано. Во время похода за Посохом Закона он боролся лишь затем, чтобы осилить тот до невозможности неодолимый сон. Теперь же он более ясно осознал подлинную опасность.

Прошло так много времени с тех пор, как он задумывался о возможности свободы, что сердце его почти замирало в нервном волнении от замысла. Но после первой волны возбуждения он заметил, что весь сильно дрожит. Его одежда была совершенно мокрой.

Испытывая с каждым движением все большую боль, он вернулся в овраг к Высокому Лорду.

Он нашел ее сидящей у яркого костра, расстроенную и задумчивую.

На ней кроме платья было накинуто еще шерстяное одеяло; все остальное она разложила у огня, чтобы просушить. Когда он спустился в овраг, она страстно посмотрела на него. Он не мог встретиться с ней взглядом. Но она, видимо, не заметила досады у него на лице между посиневшими губами и побелевшим лбом. Срывая с себя теплое одеяло, чтобы укрыть его, она притянула его ближе к огню. Несколько коротких фраз были полны заботы, но его она не спрашивала ни о чем до тех пор, пока костер не избавил его от ужасного озноба. Тогда, застенчиво, словно спрашивая о том, что она для него, она приблизилась и поцеловала его.

Он ответил на ласку ее губ, и это, казалось, помогло преодолеть внутренний барьер. Он подумал, что теперь может взглянуть на нее. Она мягко улыбнулась; всепоглощающая сила ее взгляда снова растворилась в его удивительной странности. Кажется, она приняла его поцелуй за искренний. Она обняла его, затем уселась рядом. Чуть погодя спросила:

— Ты удивился, узнав, что я так неистова?

Он попробовал оправдаться.

— Я не привык к такому. Ты не дала мне хорошенького предупреждения.

— Прости меня, любимый, — сказала она сокрушенно. Затем продолжила:

— Ты был очень испуган тем, что увидел во мне?

Он немного подумал прежде, чем ответить.

— Я думаю, что если ты когда-нибудь так на меня посмотришь, я тут же упаду замертво.

— Тебе такое не угрожает, — нежно уверила она его.

— А что, если ты передумаешь?

— Твои сомнения оскорбляют меня. Любимый, ты часть моей жизни и меня самой. Неужели ты веришь, что я могу бросить тебя?

— Я не знаю, во что верить. — В его голосе звучало раздражение, но он снова обнял ее, чтобы скрыть это. — Сновидение — это как… как рабство. Сны создаются всеми частями твоего сознания, так что теряешь всякий контроль. Вот почему… вот почему истинную опасность представляет безумие.

Он был признателен за то, что она не пыталась спорить с ним. Когда отступил пробиравший до костей озноб, его неудержимо потянуло ко сну. После того как она уложила его возле костра и плотно укутала одеялами, единственным, что удерживало его от того, чтобы полностью довериться ей, была убежденность, что в его сделке было что-то бесчестное.

Он почти не помнил об этой своей убежденности в течение трех следующих дней. Его внимание было притуплено легким жаром, который охватил его, видимо, из-за купания в ручье. На его упрямо белых щеках появился лихорадочный румянец; лоб был холодным и липким от пота; глаза блестели так, словно он был охвачен тайным волнением. Время от времени он погружался в дрему верхом на своей потрепанной лошади и просыпался, чувствуя, что бессвязно бормочет во сне. Он не всегда мог вспомнить, что при этом он говорил, но зато крепко усвоил один принцип: единственный способ быть всегда неуязвимым — никогда не спать. Ни один антисептик не сможет защитить от ран, полученных во сне. Хочешь быть невиновным — не спи.

Когда он не бормотал в полусне, все его внимание было занято дорогой.

Отряд Высокого Лорда приближался к месту назначения.

Утром следующего после преодоления оползня дня яркий солнечный свет был как бы возмещением предшествующих несчастных событий. Когда Амок появился, чтобы вести дальше Высокого Лорда, Елена свистнула, словно призывая Мирху, и уже другой ранихин ответил на зов. Кавинант с изумлением на лице наблюдал, как тот скачет по долине. Преданность ранихинов к тем, кого они избрали, превосходила все его представления о гордости или верности. Видение этого напомнило ему о его предыдущей сделке — сделке, которая, как говорили и Елена и Печаль, все еще сохраняла силу для великих лошадей. Но потом он забрался на своего мустанга, и другие заботы вытеснили эти его мысли. Он чуть не забыл отдать подарок Елены — статуэтку из кости — на попечение Баннора.

После того как всадники вслед за Амоком выехали из долины, Кавинант впервые мельком увидел Меленкурион Скайвейр. Хотя она была еще во многих лигах почти точно к юго-востоку от них, высокая гора вздымала свои сдвоенные, покрытые льдом пики над неровной цепью гор на горизонте, и ее ледники мерцали голубым в свете солнца, словно лазурный небесный свод опирался там. Предположение Елены казалось верным: полузаметная окольная тропа Амока постепенно вела к возвышающейся горе. Она почти сразу же исчезла, как только Амок привел всадников под сень другой скалы, но под конец дня снова показалась. К следующему полудню она заняла весь юго-восточный горизонт.

Но ночью Кавинанту было не до гор, устремляющихся к небесам вокруг него. Он все равно не смог бы увидеть Меленкурион. После ужина его возбужденность несколько ослабла. Избавившись от истощающей сосредоточенности, он пришел к некоему неясному определению сути своей сделки.

Не требовалось вовсе ее согласие; он понимал это, и ставил это себе в вину. Как-то раз, когда его сдержанность растворилась в жаре и тревоге, он хотел рассказать ей, что задумал. Но ее заботливое к нему отношение охладило это его желание. Она готовила для него специальные целебные супы и мясные блюда, отдалялась время от времени от маршрута, чтобы найти ему алианту. Но его чувства к ней изменились. Его ответы на ее нежность были полны коварства и лести. Он боялся того, что случилось бы, если бы он поведал ей, что при этом думает.

Лежа поздно ночью без сна, лихорадочно дрожа, он ощущал во рту неприятный привкус рационалистического объяснения. Ни замешательство, ни вера не удерживали его тогда от объяснений с самим собой. Его челюсти были сжаты неотступной необходимостью выжить, его яростью, борьбой против собственной смерти.

Наконец его жар прошел. Ближе к вечеру третьего дня — двадцать первого с тех пор, как компания Высокого Лорда вышла из Ревлвуда — он вдруг весь внезапно вспотел, и казалось, порвался внутри туго натянутый шнурок. Он наконец ощутил расслабление. Вечером он впал в безмятежный сон, пока Елена рассуждала о своем невежестве или отсутствии понятливости, которые мешали ей выведать что-нибудь у Амока.

Долгий, крепкий сон вернул ему ощущение здоровья, и на следующее утро он мог уже уделять больше внимания своему окружению. Скача рядом с Еленой, он рассматривал Меленкурион. Она возвышалась над ними словно какой-то могучий покровитель, не допускающий с юго-востока утреннюю зарю. Оценивая расстояние до нее, он решил, что компания Высокого Лорда доберется туда возможно еще до конца дня. Он осторожно попросил Елену рассказать ему об этой горе.

— Я не многое могу тебе рассказать, — ответила она. — Это самая высокая гора в Стране, и ее название есть в одном из Семи Заветов. Но Учение Кевина мало открывает о ней. Возможно есть другое знание в других Заветах. Но Первый и Второй содержат лишь несколько ссылок или намеков. И в наше время Лорды сами не открыли ничего, касающегося этого места. Никто не подходил к этой горе так близко с тех пор как люди вернулись в Страну после Ритуала Осквернения. Я уверена, что эти огромные вершины означают место могущества, превосходящее возможно даже Грейвин Френдор. Но у меня нет доказательств для такой веры, происходивших бы не от странного молчания Учения Кевина. Меленкурион — одно из главных мест Страны, и все же Первый и Второй Заветы не содержат информации о нем кроме нескольких старых карт, фрагмента одной песни и двух необъяснимых фраз, которые, если их перевод не ошибочен, говорят о повелевании и крови. Так что, — она скривилась, — в безуспешности моих попыток выведать что-нибудь у Амока нет в общем-то ничего удивительного. Это повергло ее снова в размышления о своем невежестве, и она замолчала. Кавинант пытался выдумать способ помочь ей. Но все его усилия напоминали попытки посмотреть сквозь каменную стену; у него было еще меньше необходимого знания. Если он собирался придерживаться сделки, ему следовало бы действовать несколько иначе.