Замять желтолистья

— Газета может и не дать того, чего ищете, — задумчиво сказал Высоцкий. — Я работал, знаю. А вообще-то многие писатели пришли в литературу через газету. Она приучает ценить факт, смотреть через него на мир, а литература нечто другое.

— Я хочу выпить за вас! — вдруг воскликнула Галя. — Думаете, тогда, когда я с вами познакомилась, просто так пришла в парк? Вас встретить хотела. Я знаю вас два года.

Высоцкий растерялся. Такого откровенного признания не ожидал.

— Откуда знаете меня? — только и спросил.

— Вы приезжали с писателями. Выступали в университете и по телевидению. Я тогда еще мечтала познакомиться с вами. Даже книгу купила. Хотела получить автограф.

— Почему не подошли?

— Смелости не хватило. Была студенткой. А теперь я с вами — ровня. Работаю в высшем учебном заведении.

Юмор — великая вещь. Благодаря ему можно скрыть замешательство, неловкость и бесчисленное множество других состояний возбужденной души. Если разговор подсвечен юмором, можно говорить о самых серьезных вещах и никогда не показаться смешным. Галя первая предложила игру, и Высоцкий ее продолжает.

— Я выпью, за себя только при одном условии.

— При каком?

— Если и впредь будете такой же искренней.

— Постараюсь.

— Вы думали обо мне хоть немного?

— Нисколечко. Высоцкий показал мизинец: — Хоть на столько?

— Ни на полстолько.

А у самой щеки пылают, глаза светятся радостью и, кажется, излучают что-то совершенно противоположное тому, о чем она говорит.

— Мое дело табак, — хмуро заявляет Высоцкий. _

— Не надо отчаиваться.

— Так должно быть. Не утешайте. Немолодой

мужчина приехал в город, где когда-то жил, и его охватили разные там лирические чувства. Но кому до них дело?

— Дальше видно будет...

Ресторанчик между тем наполняется. Посетители, пожалуй, те же, что и в чайной, где бывает Высоцкий, только лучше одетые. Возможно, они по служебному положению выше — техники, инженеры, которые днем работают на стройке, а вечерами, спасаясь от неустроенности быта, приходят сюда провести время.

В компании, разместившейся за соседними столиками, Высоцкий замечает белобрысого парня, который верховодит монтажниками в чайной. Только бригадир одет теперь в модный клетчатый костюм — он тоже, наверно, техник или даже инженер. С техниками и их друзьями пришли бойкие девушки в брюках, а одна в длинной юбке необычной расцветки. Цвет и рисунок этой юбки напоминают флаг заморской державы. Галя тем временем забеспокоилась:

— Пойдемте.

— Посидим немного.

— У меня голова заболела. Пойдемте..

Она поднялась, ни на кого не глядя, двинулась к выходу.

А он еще минут десять ждал официантку, чтобы рассчитаться. Уже огни начали зажигаться в городе.

Галю нашел на знакомой скамейке. Сидела грустная, притихшая. Речного ресторанчика отсюда не видно.

— Десять дней осталось, — сказал Высоцкий. — Приедут студенты с картошки, приму зачет и обратно в Минск.

— Я тут буду дольше, чем вы.

— Будете по мне скучать?

Снова она оживилась, взглянула на Высоцкого с благодарностью.

— Нисколечко.

— Зачем же мы встречались?

— Чтобы провести время.

— Значит, туман?

— Туман.

— Просвета не видно.

— И не будет.

Вдруг она приблизила свое лицо к лицу Высоцкого, почти шепотом спросила:

— Та женщина, что тут живет, красивая?

— Была красивая.

. — Вы не пойдете к ней?

— Нет.

— За время, как уехали из города, никогда с ней не встречались?

— Один раз. Совершенно случайно.

— Приходите сюда каждый вечер. Бы умеете считать?

— Умею.

— Будет еще десять вечеров. Целая вечность.

— А если будет дождь?

— Спрячемся под дерево.

— Знаете что, — сказал Высоцкий. — У меня есть просьба. Большая. Послушайте.

Взволнованная тоном, которым он начал разговор, она молчала, испытующе поглядывала на него.

— Тут, в парке, несколько деревьев посадил я. Еще когда в школу ходил, до войны. Но их вырубили. Росли на том месте, где теперь дома. Но мы еще лес сажали. Дубы, березы, клены. Два гектара. В сорок шестом году. Роща Победы. Это отсюда недалеко, километров восемь. Давайте съездим туда.

— Двадцать семь лет вашей роще, — задумчиво промолвила Галя.

— Мирная эпоха, — сказал Высоцкий. — Новое поколение выросло. И вы в том числе.

— Я — военное поколение. Родилась в первый год войны.

— Я так и думал, — сказал Высоцкий.

— Что думали?

— Что вы родились в войну.

— Отца своего я никогда не видела.

— Кем был ваш отец?

— Никем. Работал в леспромхозе.

С минуту они помолчали. Чтобы переменить разговор, Высоцкий заговорил о другом:

— Хорошая пора — осень. Бывает у вас такое ощущение: один круг жизни замыкается, начинается новый, и от этого тревожно и грустно.

— Бывает! — Галя встрепенулась. — Я думала, что только я так чувствую.

— По этой причине мы любим поэтов.

— При чем тут поэты?

— При том, что рассказывают о чувствах. Наших с вами. То же самое чувствуем мы, но они острее. И они первые дают название тому, что мы только смутно предчувствуем.

— Как вы хорошо говорите! Я знаю, вы тоже поэт.

— Никакой я не поэт. Преподаватель литературы.

— Вы многих женщин любили? — вдруг спросила она.

От неожиданности Высоцкий растерялся.

— Почему вы об этом спросили?

— Потому что вы красивый. Представляю, каким были молодым. Девушки за вами цугом ходили. Ради красивого мужчины женщина идет на все. Ничего не боится, ни о чем не думает. Бросается как в омут головой...

— В молодости я был худым и тощим, — сказал Высоцкий. — Как монах-пустынник. И вообще дела мои плохи. Если женщина хвалит вслух, это очень плохо.

— Зачем вы так сказали?

В ее голосе ему послышалась тревога.

— Мне показалось, вы себя из числа женщин исключаете. Компенсируете мою потерю комплиментом.

Она приумолкла, задумалась. Даже в сумерках он заметил, как густо она покраснела.

— Женщина, которую я любил, живет в этом городе, — сказал Высоцкий. — Настоящая любовь бывает не часто. Не каждому удается поймать такую редкую птицу. Никто не знает, почему любовь приходит и почему кончается. Нет общих показателей. Видимо, у каждого по-своему. Меня девушка, про которую рассказываю, просто не успела полюбить. Была война и все такое прочее. За любовными приключениями я не гонялся. И знаете, нисколько не жалею. Можете в это поверить?

— Могу, — чуть слышно, одними губами проговорила она.

— Не обижайтесь на меня, — продолжал Высоцкий. — Сегодня я сделал открытие. Вы похожи на ту женщину. И не только лицом, но чем-то другим, чего я больше всего боюсь...

— Чего вы боитесь? — снова как бы с каким-то страхом спросила она.

— Позвольте теперь мне сделать вам комплимент.

— Не надо. — Он видел, как стало ей неловко, неуютно, будто она боялась, что он скажет пошлость.

— Вы такая красивая. И умная. Вас я не забуду. Благодаря вам мне хорошо писалось. Разрешите мне иногда послать вам открытку. А может, и приехать!..

Она молчала.

Он сделал несмелую попытку прижать ее к себе, и она решительно поднялась.

— Не надо, Александр Иванович.

И легко, чуть шаркая туфлями о гравий, насыпанный на аллеях, исчезла в вечернем сумраке.

XI

Весь вечер Высоцкий похаживал из угла в угол по комнате. На душе было скверно. Более глупое положение, в которое он поставил сам себя, трудно придумать. Полез обниматься, разглагольствовал о чувствах. Старый вертикальный козел в штанах. Первый раз за двадцать лет по-настоящему понравилась женщина, и он грубо, пошло ее оттолкнул. И все же ему казалось, что отношения с Галей не кончены. Женщины не должны обижаться за такое.

В полночь он взялся за вторую папку, и удивительно легко, хорошо пошла работа. Он будто наяву видел большое польское село, в нем на отвоеванном плацдарме за рекой Сан размещался полк — видел себя, двадцатилетнего лейтенанта, что вернулся с погонами после тяжелого ранения и мог считать себя ветераном, как считали себя все, кто год или больше пробыл на войне. Ему тогда казалось, что не было окружения под_ Харьковом, плена, а только вот это предчувствие окончательной победы, которым жила армия, перевалившая за отечественные рубежи на огромном протяжении фронта: на юге — в Румынии, Венгрии, Чехословакии — и на севере — в Польше, Восточной Пруссии — стояла на чужой территории, готовясь к последней, как тогда писали газеты, схватке в логове фашистского зверя.