На задворках империи

– Вы не смогли бы быть моим секундантом? – неожиданно спросил Своевский. – Кроме вас у меня близких знакомых в Петербурге нет.

– Буду считать за честь, – не раздумывая ответил подпоручик Баташов, – но объясните же мне, что все это значит.

– Подробностей я вам рассказать не могу, это не моя тайна. Скажу только, что этот жандармский корнет, прекрасно зная окрестности Кёнигсберга, участвовал вместе с офицерами Генерального штаба, приписанными к Варшавскому военному округу, в секретном деле против немцев. Во время проведения операции он в самый нужный момент куда-то неожиданно исчез. А когда, через несколько часов, появился, то вскоре, откуда ни возьмись, на нашу засаду вышли немцы и в перестрелке ранили двоих наших разведчиков. После окончания дела я доложил по начальству о своих подозрениях в отношении Мясоедова, но несмотря на это, корнет, сославшись на то, что заблудился, смог как-то выкрутиться и по итогам операции даже был награжден. После этого случая я начал присматриваться к нему более пристально, справляться о нем у знакомых по академии, сослуживцев. Но, почуяв неладное, он ускользнул от меня, перебравшись в Петербург в штаб Отдельного корпуса жандармов. И вот эта случайная встреча на Фурштадской улице наконец-то позволила мне расставить все точки над «i»…

– Вы уверены в его нечистоплотности?

– Вы хотите сказать, «в предательстве»? Да, уверен. Тем более, что офицеры, которые знают его давно, не раз замечали за ним разные темные делишки. Однажды он даже проходил свидетелем в деле контрабандистов оружием, утверждавших, что выполняли распоряжение жандармского офицера, который приказал им ночью переправить тяжелый ящик через пограничную речку, где они и были задержаны дозором пограничной стражи. По их утверждению, это был человек высокого роста, богатырского телосложения, но когда им представили Мясоедова, то они его почему-то не признали. В общем, темная история. Скажу, как на духу, конкретных доказательств предательства корнета Мясоедова у меня нет. Поэтому я и выбрал такой необычный способ сведения с ним счетов…

Штабс-капитан Своевский, которого накануне откомандировали в Генеральный штаб для дальнейшего прохождения службы, был дальним родственником Баташова. Подпоручик в глубине души догадывался, что Своевский занимается делом, не бывшим в чести у большинства офицеров Российской императорской армии, а именно – агентурной разведкой, но вида не показывал и даже гордился своим родственником, увидев на его офицерском кителе орден Святого Георгия I степени. Однако, сколько ни просил Баташов, он так и не узнал, за какой подвиг тот получил такую высокую награду. Своевский всякий раз скромно отшучивался по этому поводу. Вот и теперь, видя, с каким мужеством и достоинством он призвал к ответу негодяя-жандарма, Баташов загордился им еще больше, готовый ради него на все. Конечно, он слышал от бывалых офицеров о каре, которая ждет не только дуэлянтов, но и секундантов, но по молодости не придал этому значения, понадеявшись на авось…

На следующее утро, после того как Баташов и жандармский ротмистр – секундант Мясоедова – призвали соперников к примирению и те ответили на это категорическим отказом, были оглашены условия дуэли. Выбрав заряженные пистолеты, дуэлянты разошлись на 25 шагов и стали спиной друг к другу. Оба, на удивление, были спокойны, лишь только темные круги под глазами корнета Мясоедова говорили о том, что он провел тревожную и возможно бессонную ночь.

– Начинай! – разрешил ротмистр.

Офицеры повернулись лицом друг к другу, спокойно взвели курки и начали целиться, прислушиваясь к отсчету, который с хронометром в руках производил ротмистр.

При счете «двадцать» прозвучала команда:

– Стой! – и раздались один за другим два выстрела.

Мясоедов выстрелил первым, но промахнулся. Своевский пальнул в воздух.

– Не хоте ли попытать счастье еще раз? – саркастически улыбнувшись, предложил штабс-капитан. – Я понимаю, что жандармам привычнее целиться в упор. Сделайте поправку на ветер, и все будет в ажуре.

Эти слова вызвали у Мясоедова нервный смешок, а крупное, мясистое лицо его залилось болезненной краской.

– Вы, что, смеетесь надо мною? – в бешенстве воскликнул он и выстрелил в другой раз, прострелив Своевскому фуражку.

Штабс-капитан снова выстрелил в воздух.

– Вы сегодня явно не в духе, господин корнет. Цельтесь чуть ниже, и третий выстрел будет точнее…

– Господа, согласно вышеназванным условиям, я прекращаю дуэль, – категорически заявил ротмистр, – и еще раз прошу вас помириться.

– Я удовлетворен, – спокойно сказал Своевский, – и думаю, что вы, господин корнет, достаточно наказаны за свои темные делишки.

– Я предлагаю вам, господа, пожать друг другу руки и мирно разойтись, – предложил Баташов.

– Ни в коем случае, – презрительно взглянув в глаза Мясоедова, возразил штабс-капитан. – Честь имею!

– Если вы удовлетворены, то я, несмотря ни на что, больше не намерен с вами драться, – миролюбиво промолвил Мясоедов и, угрюмо опустив голову, направился, в сопровождении ротмистра, к стоящей невдалеке пролетке.

Баташов и Своевский, вскочив на коней, галопом пронеслись мимо, обдав явно удрученных неудачей жандармов терпким конским духом и пылью…

Чтобы рассеяться и снять напряжение после удачного поединка, офицеры по приезду в Петербург сразу же направились в ресторан.

Своевского встретил сам метрдотель и, предупреждая его желания, сразу же проводил штабс-капитана вместе с гостем в самое тихое и спокойное место.

– Что прикажете подать-с? – подобострастно спросил он, как только офицеры заняли место за столиком.

– Как обычно, Петрович, – не заглядывая в меню, ответил штабс-капитан.

– Будет исполнено, вашество, – склонил в полупоклоне голову метрдотель и, подозвав к себе официантов, начал им что-то строго втолковывать.

Не прошло и пяти минут, как на столе появился графин с шустовским коньяком и самые разнообразные холодные и горячие закуски.

– Я уже не раз бывал здесь, – признался Баташов, – но так лихо меня еще ни разу не обслуживали. В чем же тут секрет?

– Ну, секрета здесь никакого нет, – улыбнулся в ответ Своевский, – все до банального просто. Этот метрдотель приехал из Варшавы по моей рекомендации и, как видите, прижился.

Он потянулся было к графинчику, чтобы разлить по бокалам коньяк, но его желание было тут же исполнено услужливым официантом.

– Выпьем за нашу встречу! – предложил первый тост штабс-капитан. – За нашу дружбу.

Выпив и закусив малосоленой семгой, офицеры принялись вспоминать о ближних и дальних родственниках и конечно же о службе. Больше рассказывал Баташов, а Своевский, налегая на закуски, внимательно слушал его и многозначительно молчал. Да и что он мог сказать, когда этот молодой человек почти полностью повторял его офицерскую судьбу? Но тогда он и предположить не мог, что через многие годы Баташов, будучи уже опытным контрразведчиком, докажет преступную связь Мясоедова с врагом и поставит последнюю точку в деле этого бесчестного и нечистого на руку человека. Все это еще будет, а пока штабс-капитан Своевский вместе с подпоручиком Баташовым, радуясь родственному общению за этим, уставленным самыми лучшим ресторанными яствами столом, много говорили о былом и строили планы на будущее, которое виделось им ясным и безоблачным. Никто из них тогда не мог и предполагать, что не пройдет и четверти века, как все, о чем они простодушно мечтали, канет в Лету, а пройдя через две войны и три революции, их любимая Россия станет совсем другой. Другими будут и они…

Глава II

Санкт-петербург – Ташкент. 1893–1894 гг

Евгений Евграфович Баташов, среднего роста, широкоплечий юнкер, отличался не только крепким телосложением, но и терпением, и мужеством, позволявшим ему достойно и с честью переносить все тяготы и лишения военной службы. Широкое лицо его было обрамлено короткими русыми волосами, ниспадающими ровным пробором на крупный лоб, под которым за густыми бровями сияли крупные голубые глаза, в которых блистали гордость и постоянная настороженность настоящего военного. По окончании обучения в кадетском корпусе он поступил в Михайловское артиллерийское училище. Как и в кадетке, Баташов отлично успевал по всем основным предметам обучения. Через год, став портупей-юнкером, уже командовал юнкерским взводом. Однако с молоком матери усвоенное им понятие чести то и дело давало о себе знать, зачастую перечеркивая все его училищные достижения и успехи. Баташов никогда не опускался до того, чтобы унижать слабых и младших. Но если дело касалось его личной чести и достоинства, то он был готов на все. У него было с кого брать пример.