Страница 35 из 91
Новиций остается в недоумении: как кажется, разные видения, рассказанные учителем, противоречат тем, в которых идет речь о взвешивании добрых и злых дел на весах, и повествованию папы Григория о душе, оказавшейся на мосту над адским потоком, где ангелы тянули ее вверх, а бесы — вниз, причем исход их борьбы остался неизвестным[101]. Иными словами, ученика смущает то, что в одних «примерах» над душою умершего происходит суд и она подвергается испытанию, а согласно другим рассказам, душа немедленно после отделения от тела попадает в назначенное ей место наказания или блаженства. Способен ли учитель дать убедительный и однозначный ответ на эти вопросы? — Нет. Он ограничивается в высшей степени многозначительной репликой: нужно бы предпочесть авторитет Писания, но вот видения, о коих я недавно услыхал (DM, XII. 21). И далее следуют приведенные выше «примеры».
Итак, официальная теология — одно, а проповедническая практика, которая, казалось бы, должна исходить из Писания и его толкований отцами церкви, но не может не апеллировать к фонду верований и представлений слушателей, — нечто совсем иное. Между auctoritates и exemрla существуют расхождения и даже противоречия, и я вновь вынужден подчеркнуть, современный исследователь обнаруживает эти противоречия потому, что они коренились в сознании людей той эпохи, и избежать их или как-то примирить они были не в состоянии так же, как не могли авторы XIII века пожертвовать в пользу догмы богатствами эксплуатируемых ими «примеров».
Демаркационная линия между адом и чистилищем не ясна автору первой половины XIII века, и он не склонен скрывать этой трудности. Речь идет не о пространственной близости обоих отсеков потустороннего мира, — эта близость налицо, и одного епископа в чистилище весьма донимал смрад, исходивший от его клирика, который за склонность злословить угодил в ад; епископ же страдал от его смрада потому, что при жизни допускал это злословие и не обрывал его (ТЕ, 53). Но сейчас я имею в виду смысловую нерасчлененность ада и чистилища. Грешники попадают в какие-то пыточные места, где терпят страшные муки, — что это: чистилище или ад? Капитальное разграничение между ними — временность пребывания в чистилище и вечные страдания в аду — не может выступить с ясностью в приведенных выше «примерах», ибо грешники, о которых в них идет речь, покидают эти места по божьему соизволению.
80
Христос у пасти ада. Роспись из церкви в Ролале, Норвегия. Конец 14 в.
81
«Предыстория чистилища». Испанская миниатюра конца 10 в.
82
Омовение ног. Миниатюра из фламандского часослова. 1480.
Теоретически в аду нет искупления, и на его вратах в начале XIV века поэт прочитал: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Низвергнутый в геенну никогда не покинет ее, и именно эти безнадежность и безысходность суть базисные характеристики ада. Но мысль и фантазия людей той эпохи пытались преодолеть этот барьер вечной обреченности. Сын ландграфа Людовика хотел во что бы то ни стало узнать, какова участь души его покойного отца, и один клирик, сведущий в черной магии, вызвал дьявола. Тот согласился без ущерба для клирика доставить его к вратам ада (DM, I: 34)[102]. По просьбе дьявола бесы на короткий срок извлекли душу ландграфа из адского колодца. Несчастный умолял, чтобы его сыновья возвратили церкви те владения, которые он несправедливо захватил и оставил им в наследство, — тогда его душа испытала бы большое облегчение. Клирик передал сыновьям ландграфа его просьбу, но их корысть воспрепятствовала ее выполнению. В отличие от вышеприведенных «примеров» в данном случае ясно сказано, что душа умершего находилась именно в аду, а не в чистилище, и тем не менее живые могли бы помочь ей, прояви они милосердие и сыновнюю любовь. Следовательно, входящий в ад, вопреки догме, еще может сохранять некоторый проблеск надежды?
Анализ собранного материала убеждает в том, что, обращаясь к верующим, проповедь существенно модифицировала, казалось бы, однозначные представления об аде, чистилище и рае, продиктованные теологией. Перевод догматики на язык популярных «примеров», требовавших воплощения ее тезисов в наглядные живые сценки и занимательные анекдоты, сопровождался глубокой трансформацией официального учения о смерти, искуплении, Страшном суде. Смерть не ставит последней точки в жизни души, и ее участь может быть изменена и впоследствии. Но смерть не вырывает индивида целиком и окончательно и из человеческого коллектива. Покойник может возвратиться в число живых, «примеры» повествуют о таких людях, которые никогда не шутили, не смеялись и не улыбались, ибо они уже побывали на том свете и столкнулись с его невыносимо страшным бытом (см. DM, 1:32). Визит в мир иной не проходит для человека безнаказанно, и возвращается в жизнь уже иная личность, — временная смерть означала перерождение.
83
Миниатюра из Бревиария Карла V. Вторая половина 14 в.
84
Благовещенье и Рождество. Франко-фламандская миниатюра конца 13 в.
В ментальном универсуме, который порождал проповедь и в свою очередь определялся ею, происходят странные и глубокие мутации и с категорией времени. Теологи утверждают линейное его течение. В концепции сакральной истории время течет от акта творения через страсти Христовы к концу света и второму пришествию. В соответствии с этой схемой в XIII веке строились и концепции земной истории (например, Винцента из Бове). Но так обстояло дело на уровне образованных. Ученость не пользовалась престижем у рядовых прихожан, к которым обращались проповедники. На этом уровне Страшный суд угрожающе приближался к современности, собственно, уже происходил повседневно и ежечасно. Вернее, не переставая быть отдаленным финалом жизни рода человеческого, он вместе с тем парадоксальным образом включался в жизнь каждого поколения и индивида.
Введение и постепенное укрепление новой структуры загробного мира, в которой наряду с адом и раем вырисовываются контуры «третьего места», едва ли выразило одно только укоренение в массовом сознании идеи линейного хода времени. Разумеется, поскольку чистилище сосуществует с земной историей и закончит свое функционирование одновременно с нею, время в нем не могло не коррелироваться с ходом (пропуск в тексте).
85
Тайная вечеря. Рельеф собора в Наумбурге. 1240–1248.
Конфронтация времени и вечности, постоянно происходящая в «видениях» и в «примерах», создавала трудности для понимания, и не только для необразованных, но и для духовных лиц. Священник из Гейстербаха, много размышлявший о тайне воплощения Христа, имел видение, в котором услыхал: «Сия Дева родит», и возразил: «Христос однажды родился, и вновь родиться не может». Только он произнес эти слова, как увидел, что Дева без всякой боли родила Сына и, обвив Его пеленами, вручила монаху. Тут он постиг тайну воплощения и более не сомневался (DM, VIII: 2). В этом «споре» мнения священника с тем, что открылось ему в видении, противопоставлены две точки зрения; первую можно назвать «исторической», ориентированной на линейный ход времени, другую — ориентированной на вечность и на архетип. Эти точки зрения нелегко было примирить, и их сопоставление образовывало ту напряженность, в «силовом поле» которой существовала мысль средневекового человека. Не проливают ли свет на восприятия этими людьми времени и сакральной истории слова из «Диалога о чудесах»: «…Христос, который невинного мальчика Иосифа спас из рук прелюбодейки…» (DM, IV: 93)?
101
Dial., IV: 36.
102
Не лишена интереса клятва, которую дал нечистый: «Клянусь тебе Всевышним и страшным Его судом: без опаски можешь мне довериться» (DM, 1:34). Во многих «примерах» Цезария Гейстербахского черти и сам дьявол при всей их неискоренимой злокозненности фигурируют в роли покорных слуг и прилежных исполнителей воли Творца.