Страница 14 из 91
Впрочем, провести четкую грань между «примерами» из ученой литературы и «примерами» новыми, в которых рассказывается о происшествиях из современной автору действительности, не во всех случаях легко. В «Книге примеров на потребу проповедникам», записанной в 70-е годы XIII века, рассказано о монахе, который утаил от братьев три золотые монеты, тогда как по монастырским правилам у них не должно быть никакой личной собственности. Он был сурово наказан аббатом: лишен при смерти отпущения грехов, тело его вместе с украденными деньгами выбросили в выгребную яму. Этот «пример» целиком взят из IV книги «Диалогов» папы Григория I, и тем не менее в упомянутом сборнике он изложен как событие, якобы происшедшее всего лишь три года назад в том монастыре, в котором находился анонимный автор сборника (LE, 18).
Этому автору, видимо, английскому францисканцу, вообще присуща тенденция «редактировать» и исправлять «примеры», усиливая в их содержании моменты, с помощью которых можно внушить ужас слушателям (LE, 75–76), либо упраздняя из текста мотивы, дискредитирующие духовенство и высокопоставленных лиц[33]. Так, изложив рассказ Григория I о монахе, который тайком нарушил пост, за что при смерти оказался отданным дракону, автор предлагает другой вариант, поскольку в прежней редакции он позорит духовенство и «мало полезен для воспитания народа». В новом варианте рекомендуется говорить уже не о монахе, а просто о «каком-то человеке», так что никто не будет введен в соблазн и пастве будет внушен спасительный страх. Если же проповедь читается духовенству или монахам, то ее нужно излагать в первоначальном виде, дабы обличить лицемерие (LE, 154). В точно таком же направлении переделан «пример» из «Церковной истории англов» Бэды Достопочтенного о монахе-пьянице, осужденном после смерти на адские муки, о чем он сам поведал собравшимся у его одра братьям. Автор сборника замечает: не пристало распространяться перед верующими о пороках монаха, так что лучше, «соблюдая истину», сказать вообще о каком-то человеке; вокруг умирающего собрались «люди», ведь и братья (то есть монахи) — тоже люди. Но когда проповедь будут читать одним только лицам духовного звания, надлежит придерживаться текста Бэды (LE, 155). Напротив, рассказ о развратнике Валентине, церковном деятеле, тело которого бесы вытащили из церкви и со связанными ногами унесли на кладбище, автор сборника рекомендует целиком преподнести народу (LE, 198. Ср. Greg., Dial., IV: 53).
Иного рода изменения предлагает составитель сборника при изложении анекдота о вопросах, заданных Александром Македонским мудрецу: «Чем я был? Чем являюсь? Чем стану?» Философ отвечает: «Ничтожной спермой — сосудом с навозом — пищей для червей». «Пусть проповедник, — советует стыдливый автор, — употребит слова пристойные: „грязь“ вместо „навоза“, „вещь малоценная“ вместо „ничтожного семени“» (LE, 165).
У этого же автора есть еще один довольно занятный «пример», снабженный указанием для проповедника, который пожелал бы им воспользоваться. Какой-то человек украл козу у соседа и съел ее. Жена его ругала, а он отвечал: «Не родственник я козе и сына ее из купели не принимал». Когда же сосед обвинил его в краже, и он, стоя близ гробницы святого, хотел очиститься клятвою, коза из его чрева громко возопила, и об этом чуде стало известно во всей округе. Компилятор прибавляет, что проповедник должен разъяснить: ложная присяга в судный день вскричит против клятвопреступника (LE, 182).
Этьен де Бурбон использует рассказ Цезария Гейстербахского о бесе, который собрал в церкви полный мешок псалмов, не пропетых или невнятно пропетых нерадивыми священниками (DM, IV: 9. Ср. 35), и развивает его: возвратившийся с того света священник видел там множество священнослужителей, сгибавшихся под тяжестью мешков, которые они обречены вечно таскать: то слоги и стихи, которые не были ими четко произнесены в псалмах (ЕВ, 212). К сообщению о грехе присоединяется сообщение и о каре за него.
Но обработке в определенном идеологическом смысле могли быть подвергнуты и «примеры», относящиеся к личному опыту монаха, который их записал. Как и другие проповедники, Этьен де Бурбон обрушивает свой гнев на людей, устраивающих всякого рода пляски и игры, — все это не что иное, как козни дьявола, который заправляет подобными богопротивными праздниками и запретными развлечениями. В этой связи он записывает ценный для историка народной культуры факт. В Элнском диоцезе (Руссильон, Южная Франция) в одном приходе возник конфликт между проповедником, который запретил петь и танцевать в церквах и в канун дней святых, и молодежью, недовольной таким запретом. Там юноши имели обыкновение надевать маски и, взгромоздившись на деревянного коня, в ночное время водить хороводы в церкви и на кладбище. В то время как прихожане, прислушавшись к словам проповедника и запрету своего священника, стояли на молитве, один юноша пригласил своего товарища к привычной игре; тот, сославшись на запрещение, отказался, и тогда этот юноша, прокляв уклоняющегося от соблюдения обычая, въехал на своем деревянном коне в церковь, но при самом входе огонь внезапно охватил его вместе с конем, и оба сгорели. Никто, ни сородичи, ни друзья, не сумели оказать ему помощь, и все в ужасе пред Божьим судом бежали прочь из церкви. Этьен де Бурбон слышал об этом событии вскоре после того, как оно произошло от самого капеллана и родных погибшего молодого человека, равно как и от других прихожан (ЕВ, 194)[34].
26
Лис-рыцарь на коне. Миниатюра из французского часослова. Первая четверть 14 в.
27
Человеческие монстры — народы на «краю света». Миниатюра второй половины 12 в.
28, 29
Шаривари. Французские миниатюры 14 в.
Записи Этьена де Бурбон относятся к середине XIII века. В 20–30-е годы следующего столетия доминиканец Жан Гоби составил сборник «примеров», в котором широко использовал проповеди предшественников. Ссылаясь на Этьена де Бурбон, он тем не менее довольно свободно пересказывает вышеописанное происшествие. Он упоминает юношей «в непристойных масках, взгромоздившихся на деревянных коней», на которых они разъезжали по городу (у Этьена де Бурбон действие происходит в сельском приходе); вопреки запрету проповедника они не отказались от своего обычая и продолжали развлекаться (таким образом, нарушителем запрета оказывается уже не один молодой человек, а целая группа). К пляшущим и играющим горожанам присоединилось множество бесов в облике молодых людей и женщин, причем один из бесов запел песенку на провансальском языке (Жан Гоби ее цитирует). И тогда разверзлась земля, из нее вырвалось огромное пламя, и все провалились в ад[35]. Как видим, проповедник XIV века сделал новый шаг в направлении «демонизации» и «инфернализации» народного обычая, зафиксированного этнографами и помимо «примеров». В первом случае погибает от огня один ослушник запрета этого обычая, во втором целая группа грешников низвергается прямо в ад.
Приведенные сейчас данные, при всей их разрозненности и отрывочности, свидетельствуют о том, что «пример», переходя из одного сборника в другой, продолжал подвергаться обработке, редактированию и переосмыслению. Он жил обычной для средневековой литературы жизнью в серии вариантов, и с ним обращались как с общей собственностью.
33
См. об этом: Prêcher d'exemples, р. 99–104.
34
В то же самое время и в том же диоцезе молния поразила участников хоровода, устроивших свои пляски в церкви после того, как они всю ночь танцевали на кладбище, и произошло землетрясение (ЕВ, N 195).
35
Jean Gobi, Scala Coeli. Цит. в работе Ж.-К. Шмитта, посвященной всестороннему анализу этих «примеров» и предлагающей истолкование описанного в них народного обычая. Schmitt J.-С. «Jeunes» et danse des chevaux de bois: le folklore méridional dans la littérature des «exempla» (XIIIе — XIVе siècles). - In: La Religion populaire en Languedoc du XIIIе siècle à la moitié du XIVе siècle, p. 153.