Страница 12 из 91
При этом колеблется, расшатывается (но не уничтожается!), делается переменчиво двусмысленной та иерархическая вертикаль, которая обычно представляется безусловно господствующей в средневековом миросозерцании.
Повышенное внимание медиевистов к «примерам» в наши дни, объясняющееся ростом интереса к народной культуре средневековья, не означает, что прежде ими не занимались. Их публикация и изучение начались с середины минувшего столетия и продолжались в первой половине текущего. В то время были изданы основные сборники «примеров», хотя нужно отметить, что публикации эти — неполные и ныне уже не могут удовлетворить современным научным требованиям. Исследователи и публикаторы сборников exempla (Лекуа де ла Марш, Вельтер, Крейн, Мошер, Френкен, Штранге, Гревен, Клаппер, Литтл, Оуст, Карсавин и другие) сознавали важность этих памятников в качестве источников для характеристики средневекового общества, быта, нравов, мировоззрения, для понимания развития литературы и проповеди.
Многие зарубежные исследователи «примеров» из числа названных сейчас авторов видели в этих произведениях по преимуществу «отражение» повседневной действительности, ее социальных и материальных реалий, живые зарисовки из жизни, своего рода жанровые картинки. Современное исследование подходит к «примерам» существенно иначе, гораздо глубже понимая особенности этого жанра и специфики «отражения» им действительности, точнее говоря, ее преображения сознанием монахов и клириков, составлявших «примеры» и обращавшихся с ними к широчайшей и разнообразной аудитории. Ныне исследователи ставят ряд новых вопросов или иначе формулируют прежние. В контексте общей проблемы соотношения «ученой» и «фольклорной» культурных традиций средневековья Ж. Ле Гофф и его ученики, прежде всего Ж.-К. Шмитт, подходят и к рассмотрению «примеров». С их точки зрения, именно «примеры» представляют собой «незаменимую точку наблюдения отношений и взаимодействия между ученой культурой и культурой фольклорной»[30]. Естественно, под пером церковных авторов фольклорные темы получали по большей части негативную оценку: христианство «дьяволизировало» народную культуру. Фольклорный материал распределялся авторами «примеров» в рамках жесткого противопоставления добра и зла, святых и бесов, надежды и отчаянья.
Как свидетельствует Жак де Витри, в некоторых областях существует обычай: при возвращении невесты из церкви ей в лицо бросают зерно с возгласами: «Изобилия, изобилия» (Habundantia, habundantia, i.e. plenté, plenté), но замечает при этом, что через короткий срок эти люди становятся бедными и нищими и ни в чем не имеют изобилия (Crane, N 265). Реальный обычай истолкован в этом «примере» как заблуждение, — он и помещен в ряду других известий о ложных верованиях и псевдопрорицаниях (Crane, N 264, 266, 268, 269).
Сюжеты, фигурировавшие в среде мирян, могли и не демонизироваться проповедью, но получать новую интерпретацию, более отвечавшую идеологии клира и монашества. Богатый парижский школяр, сидя у окна, услыхал песенку такого содержания: «Время проходит, а я ничего не сделал; время настало, а я бездельничаю» («Tempus vadit, et ego nil feci; tempus venit, et ego nil operor»). Сперва школяр восхитился сладостью мелодии, но потом призадумался: не божье ли это ему послание? Оставив свое имущество, вступил он в орден проповедников-доминиканцев (ЕВ, 395). Здесь кажется любопытным и, если угодно, символичным то, что на улицах Парижа, который в XIII веке превратился в центр французской цивилизации, распевали подобные песни. Распевали их, конечно, по-французски (gallice). Нужно полагать, песенка выражала умонастроение каких-то мирян и едва ли содержала призыв уйти от мира, бросив земные богатства. В ключе монашеского аскетизма ее истолковал уже Этьен де Бурбон, записавший этот «пример», — не единственный случай «перекодировки» монахом народного мотива в нравоучительную тему.
Не таким ли образчиком «перекодировки» фольклорного мотива (отдаленного прообраза Гетева «Ученика чародея») является и рассказ о чуде, которое случилось в монастыре святой Катерины на Синае? У монахов кончилась еда, и они попросили монаха, который уединился на вершине горы (очевидно, наибольшего праведника среди них, молитвы которого должны были быть особо эффективны), молиться богу о помощи голодающим. Тот начал молиться, и полилось оливковое масло. Оно текло такими ручьями, что залило весь монастырь, грозя потопить монахов. Лишь после того как сбегали к отшельнику с просьбой остановить молитву, ключ перестал бить. Продав масло, монахи купили себе продуктов, а один сосуд, полный масла, оставили в память о чуде (Greven, N 87). Распространенный в фольклоре мотив распутья дорог, стоя у которого человек должен выбрать верный путь, использован в «примерах» в морализаторских целях: одна дорога, ведущая сперва по полному шипов лесу, открывает перед странником рай; другая, начинающаяся в приятном лесу, заканчивается в аду (DM, IV: 53).
11
Злые духи, покидающие тело одержимого. Миниатюра начала 16 в.
12
Похороны собаки (пародия на погребальную процессию). Миниатюра из английской псалтири. 14 в.
13
Рака с мощами, которую несут собака и монах-животное, слева сирена с книгой. Миниатюра из французской псалтири конца 13 в.
14
Бесы в охоте за душами. Миниатюра из французского часослова. Первая четверть 14 в.
15
Человек-растение. Собор Сен Лазар, Отен. 12 в.
16
Человек-растение. Церковь в Бургайсе, Южный Тироль. 12 в.
17
Человек-растение. Церковь в Дрюбеке, Германия. Начало 13 в.
18
Человек-растение. Собор в Галле. Около 1290
Выше уже упоминалось о популярности рассказов о короле Артуре. Проповедникам приходилось с этим считаться, но они использовали легенды на свой лад. Некий видный клирик, по словам Этьена де Бурбон, читал проповедь «как в hystoria Arturi»: прибыл корабль без капитана и кормчего, с убитым рыцарем на борту, а при теле была положена запись, призывавшая отмстить за невинно убитого. Проповедник дал такое толкование рассказу: это образ Христа «на корабле креста, без вины убиенного иудеями и язычниками ради нашего спасения» (ЕВ, N95). В других случаях проповедь «демонизирует» легенды об Артуре и его дворе. Гора Гибер, в которой он сидит со своими рыцарями, оказывается частью ада. По словам Цезария Гейстербахского, «три года назад» люди, находившиеся близ этой горы, услыхали мощный глас, который троекратно повторил: «Приготовь место». Ждали герцога Бертольфа, безжалостного тирана и отступника от истинной веры. Гибер, подобно Этне и некоторым другим горам и вулканам, считался входом в преисподнюю. Слуга, посланный деканом палермской церкви на поиски исчезнувшего коня, повстречал некоего старца, который сказал, что конь — у короля Артура в горе Гибер, изрыгающей пламя подобно Вулкану (Везувию). Старец поручил этому слуге передать своему господину: пусть через четырнадцать дней явится ко двору короля. Узнав о приглашении Артура, декан посмеялся, но тотчас заболел и в назначенный день умер (DM, XII: 12,13).
19, 20
Красота и уродство человека. Капители собора в Магдебурге. 1215
«Дикой охоте», в которой, согласно распространенным верованиям, участвуют рыцари короля Артура или другие мифологические персонажи, церковные авторы также дают демонологическую интерпретацию: то бесы, выдающие себя за рыцарей, дабы вводить в заблуждение народ[31]. Такие «рыцари», а на самом деле демоны, завлекли в свой дворец повстречавшего их крестьянина, который принял участие в их пирушке, наблюдал танцы и игры, переспал с красавицей, а наутро пробудился в лесу на связке дров (ЕВ, 365).
30
Bremond Cl., Le Goff J., Schmitt J.-C. Op.cit., p. 101.
31
Schmitt J.-C. Temps, folklore et politique au XIIе siècle. A propos de deux récits de Walter Map. De Nugis Curialium 19 et IV 13. - In: Le temps Chrétien de la fin de l’antiquité au Moyen âge, IIIe — XIIIе siècles. Paris, 1984, p.505sq.