Страница 107 из 158
Могущественные бонды, возглавлявшие население отдельных местностей, существовали, разумеется, не в одном только Трандхейме, хотя здесь они были особенно сильны, а власть их более устойчива, чем в других районах страны208. Имеются сведения о подобных же предводителях бондов и в соседнем с Трандхеймом Мэри. Олав Харальдссон, вынужденный бежать из Норвегии, получил помощь от бондов, живших в долине Validait* (в Суннмэри). Главный двор в этой долине назывался Mœrin, и жил в нем бонд по имени Бруси. О нем в саге сказано: «...он был предводителем в долине»209. При поездке из Мэри в Хедемарк Олава сопровождали Бруси с сотней бондов. Вряд ли случайным совпадением является то, что усадьба Бруси называлась так же, как и вся область — Mœrin, и как главный языческий храм в Трандхейме210. Не значит ли это, что в усадьбе, которой владел бонд Бруси, в свое время (до христианизации) существовало капище, возможно, центральное для области Мэри? Ибо в языческие времена хёвдинги, несомненно (и мы убедились лишний раз в этом на основании данных по Трандхейму), руководили культовыми отправлениями.
«Сага об Олаве Святом» упоминает крупных бондов и в другом соседнем с Трандхеймом фюльке — Наумдале. Когда туда прибыл конунг, большинство могущественных людей и многие крупные бонды устроили для него пиры211. После этого Снорри повествует об одном из могучих бондов Гранкеле и его сыне Асмунде. Отмечу попутно неустойчивость терминологии, касающейся верхушки бондов, даже у одного автора. В только что приведенной цитате stôr bœndr не включаются в число ríkisme
«Могучие бонды» Северо-Западной Норвегии в изображении Снорри — это богатые, родовитые люди, пользующиеся большим влиянием на остальное население и являющиеся его предводителями. Если судить о них по составу их богатства, по роли, которую они играли в отправлении религиозного культа и в общественной жизни в целом, выступая в качестве защитников старинных обычаев от посягательств со стороны короля, по их отношениям с простыми бондами, наконец, по их родственным связям между собой, — то они предстанут перед нами в качестве своего рода нобилитета. Однако Снорри, подчас приравнивая их к представителям родовой знати, обозначаемым им как хёвдинги, лендрманы, могущественные люди и т.д., вместе с тем исходит из мысли, что «могучие бонды» и аристократы составляли две разных категории населения. По-видимому, будучи близки по своему образу жизни и общественному положению к знати, «могучие бонды» Трандхейма все же не сливались с нею.
«Королевские саги» не позволяют установить происхождение этих людей и источники их видного положения в обществе: коренилось ли оно в отношениях еще не разложившегося патриархального уклада или же было результатом расслоения бондов в процессе формирования классового общества. Материал, сообщаемый Снорри и некоторыми другими авторами, дает основание склониться скорее к первой из этих альтернатив. Однако, памятуя о специфике «королевских саг», не будем спешить с выводами.
Обратимся к данным о «могучих бондах», относящимся к другим частям Норвегии. Немало сведений содержат саги о «сильных бондах» Восточной и Юго-Восточной Норвегии, Уппланда и Вика. В «Саге о Харальде Харфагре» рассказывается о наиболее могущественном бонде Вермланда Аки, богатейшем человеке (ríkastr bóndi á Vcrmalandi, stórauáigr), который якобы пригласил на пир в свою усадьбу одновременно конунгов Норвегии и Швеции, построил с этой целью новый пиршественный зал, роскошно принял знатных гостей и одарил их при расставании богатыми подарками. Снорри приписывает ему ответ на слова шведского конунга, что он — «его человек», т.е. подданный: «Ты напомнил мне, что я твой человек, но мне не хуже известно, что и ты — мой человек»214. Весь рассказ отнюдь не внушает доверия, но отраженное в нем представление о независимости крупных бондов, живших между Швецией и Норвегией и в лучшем случае считавших, что они связаны с конунгом взаимными обязательствами, а не односторонним подчинением, заслуживает внимания. В «Саге об Олаве Святом» мы читаем о могучих бондах Уппланда, созванных местными конунгами из всех фюльков для борьбы против Олава Харальдссона215. Благородный бонд (bóandi göfiigr) Брюньольв Верблюд из Ранрики, поддержавший конунга Олава, получил от него в награду усадьбу Vettaland и титул лендрмана. Об этом владении Снорри говорит, что то была большая усадьба216. Потомки Брю-ньольва также были лендрманами, игравшими значительную роль в событиях XI и XII вв., и продолжали владеть усадьбой Vettaland217. «Хей-мскрингла» содержит упоминание о могущественном бонде Оцуре с острова Hising (крайний юго-восток Вика, на границе со Швецией), который стоял во главе жителей острова, оказавших сопротивление конунгу Магнусу Эрлингссону218. Отец конунга ярл Эрлинг Кривой напал ночью на Оцура и сжег его в собственном его доме; при этом погибли 36 человек и сгорели три усадьбы. Бондам не оставалось ничего иного, как изъявить покорность конунгу219.
Для характеристики социальных отношений в Уппланде наиболее интересный и относительно достоверный материал содержит Morkinski
О другом богатом бонде из Уппланда, Транде, автор Morkinski
Как можно убедиться, «могучие бонды», упоминаемые в Morkinski